Её слушатели стали недовольно переговариваться.

– Что, обидно?! – спросила баронесса. – Это хорошо, что обидно! Может быть, обида заставит вас действовать храбрее… Ну ладно, я пошла. Пора и вам отправляться на берег, сампаны ждут. Пить больше не смейте! Господин Головачевский! Ничего им больше не давайте! Желаю успеха, господа офицеры! Помните, на эту ночь противник предельно ослаблен. Я сделала всё, что могла. Теперь дело за вами!

Она вышла, хлопнув дверью. Гедройц громко застонал:

– Виталий Федорович, у меня, наверно, приступ аппендицита. И температура, чувствую, поднялась. Я должен сейчас же ехать в госпиталь.

– Поезжайте, – с досадой махнул рукой Хрептович, – в таком состоянии вы нам можете только повредить!

Все стали выходить на темную, грязную Янцзе‑Пу‑роуд. Лисицын несколько раз пихнул ногой лежавшего под столом Трутнева. Убедившись, что тот на это не реагирует, выругался и, плюнув, вышел.

67

После сытного обеда в ресторане «Островок железных башен» обе пары отправились на прогулку. Жаннетта увела Добровольского на озеро – взять лодку и посетить островок Ку‑Шань. Нина Антоновна предложила Беловескому побывать на живописном берегу горной речки Танцзян. Эта речка была известна и за пределами Китая благодаря редкому приливному явлению – «маскарэ», ежемесячно происходившему в её устье. Перед прогулкой она сказала Добровольскому:

– Только после захода солнца, Юра, сразу же возвращайтесь. Будет сервирован ужин, и вам не придется жаловаться, что на столе мало бутылок. Поэтому не запаздывайте.

Штурман хотел напомнить, что в полночь ему нужно на вахту, но Нина Антоновна выразительно взглянула на него, шепнув:

– Помолчите. Что нам делать – мы вдвоем решим.

Беловеский почувствовал и сам, что напоминать смешно. «Нужно взять себя в руки, иначе я отсюда скоро не выберусь, – подумал он. – Не следовало сегодня с ними ехать, но так хотелось побывать в Ханчжоу!.. Ладно, один раз в жизни можно и опоздать. В крайнем случае, вернусь с утренним поездом».

До речки было около четверти мили. Они быстро шли по тропинке, Воробьева впереди. Дорогой молчали. Нина Антоновна думала о том, что она должна заставить Беловеского провести ночь в Ханчжоу. Тогда она на какой‑то срок будет счастлива. Она понимала, что добиться этого будет нелегко, и перебирала в уме все возможные варианты разговора у реки. Беловеский был увлечен Ниной Антоновной, но увлечения боялся, не веря в искренность своей спутницы. Смутное сознание опасности и идущая впереди женщина, к которой стоит только протянуть руку, его волновали, и он терялся в догадках: кто она? чего хочет? враг или друг?

Тропинка извивалась среди кустов шиповника и низкорослых сосен. Наконец она привела на берег. Внизу среди скал и обрывов в неглубоком каньоне неслась к морю Танцзян. Беловескому вдруг показалось, что он здесь не впервые и уже видел эту реку. «Что за наваждение, – подумал он, – говорят, перед смертью так бывает, – но вдруг вспомнил: – Да ведь это Тетюхе! Совершенно такой же каньон и такая же горная речка, только здесь вода мутная и, наверное, нет форели». И ему представились крутые лесистые отроги Сихотэ‑Алиня, дым костров, перекатами отдающиеся в горах выстрелы. Нет, Приморье он ни на что не променяет… Женский голос вернул его к действительности:

– Не правда ли, очаровательный уголок, Михаил Иванович? Вы не жалеете, что поехали с нами?

Он огляделся. Маленькая площадка на выступе серой скалы, среди тонкоствольных низеньких сосенок, кроны которых образовали над ней пахнущий смолой игольчатый зонт. Кем‑то, наверно очень давно, сделана небольшая низенькая скамеечка из серого полированного гранита. Скамеечка как раз на двоих, третьему места нет. Но его снова привлекла река, разбудившая такие яркие воспоминания, и он молча смотрел, как взлетала пена вокруг камня, гордо встречавшего ревущий мутный поток.

– Ну что же вы молчите? Садитесь рядом. Как хорошо, что мы наконец одни.

«Она очаровательна», – подумал штурман, встретив её ласковую вопросительную улыбку, сел рядом и взял её за руку:

– Нина Антоновна, неужели вы меня любите?

– Представьте, да… А вы?

Штурман молчал.

– Вот это мило! Интересная женщина объяснилась ему в любви, а он молчит. Скажите, что не любите, вот и ответ.

– Нет, это было бы неправдой.

– Значит, любите, – прошептала она, целуя Беловеского. Штурман взял её за плечи и посмотрел в её счастливые глаза:

– Я вам отвечу, Нина, и вы должны меня понять. Вы почти десять лет были женой морского офицера…

– А теперь соломенная вдова? Вам это не нравится?

– А я, видите, несвободен. Я на службе и о ней должен думать прежде всего.

– Михаил Иванович! Миша! Неужели вы всерьез красный? – Она рассмеялась.

– Представьте, да… И даже с сопочным стажем.

– Не думала… Я прямо не представляю вас в сопках среди партизан. Они такие бородатые, грубые, невежественные…

– Я тоже так думал, пока не попал туда. Там я увидел, что они не только бородатые. Они храбрые, выносливые, чистые сердцем, и в каждом из них живет чувство суровой справедливости. А уж если кто невежды, так это белые офицеры, несмотря на внешний лоск. Конечно, на иностранных языках, как мы с вами, партизаны пока не говорят и столовым прибором не все умеют пользоваться. Но дети их и внуки…

– Михаил Иванович, неужели вы во все это верите?

– Верю, Нина Антоновна. И не я один. Миллионы верят.

– Счастливый вы человек! А я вот думаю иначе: если это и будет, то опять не для всех и очень, очень не скоро. А мне нужно сейчас жить. Так, чтобы в моем теле каждый нерв трепетал! Ведь я женщина!

Штурман обнял её и поцеловал:

– Нельзя быть только женщиной, Нина. Да этого и не бывает. Вы должны стать для меня верным другом. Ведь правда?

– Правда, – прошептала она.

Освободившись из её объятий, штурман сказал:

– Если это правда, вы мне сейчас расскажете, кто организовал эту поездку. Я уверен, что не вы. Добровольский?

Она смотрела вниз на песок дорожки и, помедлив, ответила очень тихо:

– Одна женщина… Она недавно здесь появилась… Княжна Волконская.

– Так… Значит, она снова командует Хрептовичем, а он хочет командовать «Адмиралом Завойко»?

Она с улыбкой глянула Беловескому в глаза:

– Смотрите, как он информирован! А ещё меня спрашивает!

– Она была у вас. Чего она требовала и сколько за это обещала?

– Вы жестоки, Михаил Иванович! – На глазах Воробьевой сверкнули слезы. Беловеский тоже покраснел:

– Поймите, на карту поставлена наша дружба. А без дружбы не может быть и любви. Говорите всё, не бойтесь. Правда никому не вредила. Я должен быть уверен, что обнимаю друга, а не коварного врага.

Слезы потекли ручьем.

– Хорошо… Я скажу… Она хотела, чтобы я увезла вас сегодня…

У штурмана по спине пробежал озноб, но он взял себя в руки.

– А ночью Хрептович попытается захватить наш корабль? Хорошо, предположим, захватит. А дальше что со мной будет?

Нина Антоновна оживилась и, вытирая слезы, отвечала:

– Это предусмотрено. Вы сначала поживете у меня. Потом я вас устрою на пароход компании «Батерфильд энд Свайр». Менеджер всё для меня сделает. Будете плавать в южных морях, хорошо зарабатывать, часто встречаться со мной. Потом станете капитаном… Вот смотрите, она дала мне даже сертификат для вас…

На прекрасной бумаге по‑английски было написано, что М. Беловеский прошел комиссию в апреле 1921 года во Владивостокском порту и удостоен звания второго помощника капитана Торгового флота. Возвращая бумагу, он сказал:

– Придумано хорошо. Режиссер опытный… И вы согласились?

– Михаил Иванович! Она сказала, что вас обязательно убьют в схватке или после неё. Так они решили, но она…

– И вы ей поверили. Но наиболее вероятный финал не предусмотрен.

– Какой? – с тревогой спросила Воробьева.

– Вот какой. Службу у нас несут хорошо. Народу много, вооружены. Скорее всего, абордаж отобьют. Каково же мое положение? О нападении знал, командира не предупредил, съехал на берег, не явился на вахту. Каждый скажет, что я трус и подлец. Останется только застрелиться. Ведь вы, жена морского офицера, должны это понимать.