– И оставляете Россию большевикам, – усмехнулся Полговской.

Хрептович насторожился и с интересом взглянул на фельдшера:

– А они разве не русские? Ведь и на вашем корабле большевистская власть, но от этого он не перестал быть русским.

Полговской ответил не сразу:

– У нас, видите ли, особая обстановка. Корабль военный, русский, но не совсем большевистский. Разные на нем служат люди. Всем распоряжается командир и гнет революционную линию в личных интересах. Семью свою сюда выписал. Во Владивосток его сейчас калачом не заманишь. Офицеры верят, что он их не забудет, и за ним идут. Правда, есть ещё комиссар, но он большой власти не имеет. Нечто вроде прежнего священника, проповеди команде о Советской власти читает. Офицеры с ним не особенно считаются.

– И такая обстановка на всех красных кораблях?

– Конечно, нет. Там, в России, комиссар царь и бог на корабле. Командир только специалист, которому к тому же не очень доверяют. Там совсем другое дело.

Китаец‑бой внес поднос с водкой и закуской. «Небогато живут», – подумал Полговской, опрокидывая рюмку и закусывая помидорами с перцем.

– Каковы же намерения вашего командира? – продолжал расспрашивать Хрептович. – Ведь не думает же он вечно стоять в Шанхае?

– Разумеется, не думает. Он, знаете, человек хитрый, расчетливый и решительный. Он ждет результатов Вашингтонской конференции. Если большевиков во Владивосток не пустят, он, наверно, пойдет в Кронштадт. Война кончилась, дорога туда открыта. В противном случае вернется во Владивосток с триумфом и будет командовать флотилией.

– А вы, доктор? Будете начальником санитарной службы?

– Нет. Я, знаете, куда скромнее. Я бы остался здесь. Город прекрасный. Частной практики по моей специальности всегда будет достаточно. Медицинский диплом на английском языке мне уже оформили. Сниму квартиру, открою кабинет…

Потирая руки, Гедройц захихикал:

– И женитесь на молоденькой пациенточке. Их у вас уже сейчас сколько угодно. И будете жить припеваючи.

– Недурная перспектива! – пробасил Нахабов.

– Но для этого, доктор, нужно получить отставку у вашего командира, – продолжал Хрептович.

– Какую отставку? – вмешался Нахабов. – Здесь международный порт. Если вы заручитесь поддержкой Гроссе, можете преспокойно жить в Шанхае. Были бы деньги!

– Деньги будут, доктор, если вы этого захотите, – неопределенно заметил Хрептович, пристально взглянув на Полговского.

Полговской через пенсне встретил этот взгляд, понял его смысл и решил занять независимую позицию:

– Наш командир, господа, никого не удерживает. Вот мой предшественник Стадницкий и старший инженер‑механик не захотели служить, получили деньги и уехали во Владивосток.

– А здесь никто не пытался устроиться?

– Видите ли, без знания английского языка это очень трудно. Старший офицер Нифонтов сначала хотел наняться на английский пароход и даже в контору ходил. Но, увидев менеджера, сразу забыл все английские фразы, которые выучил накануне.

Нахабов и Хрептович раскатисто захохотали, дискантом им вторил Гедройц. Полговской продолжал, улыбаясь:

– Лукьянов, нынешний, знаете, старший механик, тоже очень хочет попасть на какой‑нибудь морской или речной пароход китайской компании. Ему уже обещали место, как только он заговорит по‑английски. Вечерами он упорно зубрит английские слова, запершись в каюте, чтобы не услышал штурман или комиссар.

Громкий хохот покрыл его слова.

– А штурман ваш, – спросил Хрептович, – он что? Заодно с комиссаром?

– Этого я бы не сказал. Он сам по себе, но красный. Был, говорят, матросом, после революции стал гардемарином, в судовой комитет его при Керенском выбирали. В партизанах даже, знаете, побывал, сопочные манеры усвоил. Чуть что, хватается за пистолет.

– А комиссар?

– Он, знаете, однокашник штурмана по морскому училищу. Но не такой решительный. Любит убеждать словами и на это времени не жалеет. Он на студента больше похож. Знаете, такого: сходки, революционные песни, нелегальная литература, а в крайнем случае, при аресте, – револьвер «Смит и Вессон».

Все опять громко захохотали.

– Ну, доктор, – похвалил Хрептович, – я как будто в вашей кают‑компании побывал.

Полговской самодовольно рассмеялся. Пенсне свалилось с его угреватого носа и повисло на золотой цепочке.

– Да… Вы, конечно, им не пара, доктор, – пробасил Нахабов. – У вас широкие возможности здесь, в Шанхае. Но деньги, деньги нужны! На обзаведение врачебным кабинетом не менее трех тысяч.

Хрепгович наклонился к Полговскому и вполголоса доверительно пообещал:

– Вы их будете иметь, доктор, если согласитесь нам оказать небольшую услугу.

Укрепив на носу пенсне. Полговской выжидающе взглянул сначала на Хрептовича, затем на Гедройца. «Так вот зачем этот Хрептовпч хотел со мной познакомиться!» – подумал он и решил помолчать: пусть выскажется до конца. Наступила неловкая пауза.

– Раз начали, Виталий Федорович, так уж продолжайте! – недовольно пробасил Нахабов. – Не в интересах доктора с нами ссориться.

Полговской встрепенулся:

– Да я и не собираюсь ссориться, господа! Но поймите, такая сумма за «небольшую» услугу! Это странно как‑то! Да и могу ли я быть вам полезным? Ведь я только судовой врач.

– Я слышал, доктор, вы даже на вахте стоите, – вмешался Гедройц, – большевики вам, значит, доверяют.

– Большевиков на «Адмирале Завойко» немного. Официальный только комиссар. Есть ещё Якум, но он живет на берегу и, по слухам, скоро намерен отплыть на Камчатку или поехать в Читу… Доверяют, вы говорите, Станислав Цезаревич? Не только мне, но и Нифонтову, например. У него даже Крашенинников бывает, и он не старается это скрывать. Не стесняясь, в кают‑компании рассказывает, как принимал его с супругой. Газету вашу «Новое время» среди других газет тоже выписываем и матросам читать даем, правда, вместе с «Шанхайской жизнью» господина Семешко. Комиссар смеется: пусть, говорит, читают, сравнивают и разбираются, кто прав… Видите, не такие уж страшные у нас большевики. И власть не у них, а у командира. Главное, знаете, его доверие.

– Скоро у вас будет другой командир, – напыжился Хрептович, – вот приказ. Читайте!

Полговской дрожащими руками взял бумагу и в дополнение к пенсне надел очки. Прочитав, усмехнулся:

– Так Клюсс этого приказа не признает, господа. И адмирала Старка не признает.

– Признает, когда мы отберем у него корабль!

Полговской улыбнулся:

– Как вы это сделаете, господа?

– Очень просто. Нападем внезапно и возьмем на абордаж. Нас много.

– Возьмете, а дальше?

– А потом уведем во Владивосток.

– Вот это вам не удастся, господа.

– Почему не удастся?

– Китайцы не позволят. Клюсс такое слово знает.

– Китайцы здесь власти не имеют. Здесь Международный сеттльмент.

– Вам, конечно, виднее. Я ведь только врач. Но, по‑моему, увести корабль во Владивосток вам не удастся.

– Вас, доктор, это не должно интересовать, – вмешался Гедройц, – ведь вы намерены остаться в Шанхае, открыть кабинет. А они пусть плывут.

– Когда я вступлю в командование, – важно заявил Хрептович, – я разрешу всем, кто не захочет вернуться во Владивосток, сойти на берег. Неволить никого, кроме комиссара, не буду. А его придется задержать: он должен вместе со мной явиться к адмиралу.

– Что вы! – замахал руками Полговской. – Да он застрелится!

– Ну, этого мы ему не позволим… Так вот, доктор, нападать будем на вашей вахте. Желателен бескровный захват. В ваших же интересах. Можете вы это обеспечить?.. Это и есть небольшая услуга.

– А если я расскажу о ваших намерениях командиру?

– Тогда вам крышка, – свирепо посмотрел Нахабов.

– Убьете? – Полговской решил в этом разговоре идти до конца. Нужно знать, на что способны эмигранты.

– Нет, доктор, – вмешался Гедройц, – отправим на каторгу. Вспомните, вы помогаете несовершеннолетним. Рю Монтабан на французской территории. По французским законам за это полагается каторга. А все девочки у меня на примете. Когда узнают, что вы большевик, с удовольствием дадут показания. Будет громкий процесс. Кричащие заголовки в газетах, ваш портрет, ваша биография. Очень эффектно.