Возразить было нечего. Осталось решить, кому идти в поход. Тут уже долго думать не пришлось: кроме ушкуйников было некому. Бояре да купцы своих смердов одних всё равно не отпустят, а у Буслая как раз сотня воев и наберётся.

Провожали налётчиков с камнем на сердце. Если не вернутся и сложат свои головы в еланях да урманах, считай, всё пропало. Не выстоит Ядрей против Югры. Отец Иванко благословил Буслаевых ребят на подвиг, прочёл молитву за победу Христова воинства. Ушкуйники выслушали его (сожалея, что нет петуха принесть в жертву Перуну) и, перекрестившись, разбрелись по нартам. Грянули окрики возниц, тронулись с места олени, вспарывая сметанно белую, неровную перину снега, и цепочка нарт с глухим шорохом потянулась вдоль замётанных метелями берегов реки. Оставшиеся в стане вои следили за ними, покуда те совсем не утонули в молочной дымке.

Сидя на высоком крыльце свайного терема, лысый дряхлый хонтуй Олоко курил сар и думал о грядущем. Приход новгородцев не стал для него неожиданностью: опыт подсказывал, что русь обязательно вернётся, дабы отомстить за убитых. Олоко не питал ненависти к русичам. Пусть они жадны и грубы, но приходят редко, и от них всегда можно откупиться. Ненцы куда хуже: налетают подобно снежной буре, режут всех подряд и исчезают в бескрайней тундре – только их и видели. Сущее бедствие. Одно от них спасение – деревянный тын. По счастью, брать поселения они не умеют, но в чистом поле неодолимы. Олоко знал, что они придут и в эту зиму. Он готовился встретить их: разослал заставы, обновил заплот в городе, вознёс мольбы Нум-Торуму и заклял духов войны и болезней. Боги не должны были оставить его, ведь он отдал им лучших оленей и забил священного медведя. Конечно, ненцы всё равно найдут чем поживиться – слишком густо рассыпаны стойбища по Югорскому краю, чтобы боги могли уследить за каждым. И так будет продолжаться из года в год, из века в век, пока ходят по земле югорцы и ненцы. А русь… Что русь? Она живёт далеко, её приход – зыбь на глади беспредельного океана. Право слово, отчего Унху так злобится на них? Зачем он перебил данщиков? Глупо, недальновидно. Ну да что уж теперь кручиниться…

По воле богов роду Олоко выпала честь править в северной части Югры. Здесь еловая чащоба уступала место редколесью, буреломы и непролазный тальник сменялись низким лозняком вдоль бесчисленных ручьёв и озёр, сорга зловеще топорщилась над бугристой трясиной, а реки, прежде раздвигавшие сосновые рощи, обнажали берега, словно сбрасывали дорогое убранство перед тем, как утонуть в объятиях студёного океана. На берегу океана и жили те самые ненцы. Каждый год в начале зимы они собирались в ватаги и, подобно новгородским ушкуйникам, отправлялись грабить соседей. На своих больших нартах северные вои проходили по тысяче вёрст, иногда забирались даже в земли хантов и манси. Люто страдали югорцы от их набегов. Хонтуи снаряжали погони за разбойниками, но разве отыщешь ветра в поле? Ненцы смеялись над бессилием югорцев, а те возводили всё новые крепостцы и молили богов о заступничестве.

И вот теперь Унху звал Олоко на бой с русью. Значит, старый хонтуй должен был вместо защиты своих подданных идти сражаться с далёким врагом, который ему самому, в общем-то, был совсем негрозен. Нужно ли это было Олоко? И как на него посмотрят люди, когда в преддверии зимы он заберёт лучших воев? Было над чем поразмыслить.

В ограде заскрипела калитка, и во двор вбежал мальчишка в кумыше и нярах, в собачьей шапке без колпака.

– Олоко, Олоко! – закричал он. – Аньянг говорит, пришёл человек. Человек от руси.

Хонтуй удивлённо посмотрел на него, моргнул.

– Видно, Аньянг переел мухоморов. Скажи ему, чтобы шёл отсыпаться.

– Нет, нет, Олоко! Аньянг не ел мухоморов! К нему правда пришёл человек. Я сам видел. И многие видели.

Старик тяжело поднялся, медленно сошёл по ступенькам.

– Где же он, этот человек?

– Ждёт за стеной.

– Поехали поглядим.

Олоко положил мальчишке руку на плечо, повернулся к застывшим в ожидании слугам, приказал:

– Запрягайте собак.

Слуги выволокли ему нарты, впрягли десяток белых лаек, и спустя короткое время хонтуй уже мчался по улицам городка, сопровождаемый двумя воинами на оленях и мальчишком-вестником.

У ворот хонтуя встретил начальник стражи – маленький и щуплый Аньянг.

– Что там у тебя? – недовольно спросил Олоко.

– Явился человек. Говорит, от новгородцев. Ждёт за стеной.

Олоко поднял глаза к верхушке сторожевой башни, оценил её высоту, скользнул взглядом по ступенькам приставной лестницы.

– Он один?

– Да.

– В округе больше никого нет?

– Пусто. Одни зайцы шныряют.

– Зайцы… – вздохнул хонтуй. – Зайцы – это не к добру.

Аньянг смолчал, не отводя взора.

– Ладно, – промолвил Олоко. – Заводи его сюда. Только будь настороже. Чуть что – стреляй.

– Понял, вождь.

Аньянг повернулся к воинам и крикнул, махнув рукой:

– Отпирай. Пусть заезжает.

Створы ворот раскрылись, и в крепость въехали нарты, запряжённые двумя оленями. В нартах сидел краснолицый человек в соболиной шапке и лисьей шубе. Человек имел усталый вид, на исхудавшем, местами обмороженном лице горели выпуклые чёрные глаза. Остановив нарты, он с трудом выбрался из них и, пошатнувшись, исподлобья огляделся. Затем перевёл взгляд на хонтуя.

– Ты – Олоко? – спросил он по-югорски.

– Я.

– А я – Арнас, посланец русского воеводы Ядрея. Он шлёт тебе привет и желает крепкого здоровья– тебе и твоим родным.

Олоко внимательно оглядел его с головы до ног. Спросил:

– Ты – зырянин?

– Ничто не укроется от твоего пристального взгляда, светлый вождь.

– Служишь русичам, значит…

– Служу.

Олоко презрительно скривил губы.

– Падаль…

– Лучше не оскорбляй меня, светлый вождь, ибо я привёз тебе хорошие вести.

– Вести – от руси?

– Да.

Олоко с сомнением посмотрел на своих воев.

– Ты – гость в моём доме, потому я тебя не трону. Но ты напрасно проделал весь этот путь. Я не стану ни о чём говорить с твоими хозяевами за спиной моего кана.

Люди одобрительно зашумели, и Олоко гордо посмотрел на них – цените благородство своего хонтуя. Арнас заметил этот взгляд.

– Тогда дозволь мне переночевать в твоём городе, – попросил он. – Я проголодался и устал, да и олени мои нуждаются в отдыхе.

– Это можно, – милостиво согласился Олоко. – Аньянг, пошли двух человек, пусть проводят гостя в дом.

Хонтуй забрался в нарты и, не глядя больше на посланника, умчался обратно в свой дом.

Тем же вечером, едва стемнело, он послал слугу за зырянином. Арнаса поселили тут же, под боком у Олоко, в небольшой пристройке к княжьей хоромине. Такое легкомыслие не удивило зырянина: по законам тайги гость никогда не подымет руку на хозяина очага. К тому же во дворе постоянно крутились вои, и пришелец, будь у него злые намерения, не смог бы тайком проникнуть в дом вождя.

Слуга проводил пермяка в горницу и вышел. Олоко сидел на топчане в расшитой рубахе и штанах, подпоясанный широким разноцветным поясом со множеством железных, золотых и серебряных побрякушек на коротких цепочках.

– Садись на лавку, – велел он Арнасу глухим голосом.

Тот сел, положил сцепленные в замок руки на колени.

– Что мне хочет передать русский воевода?

– Он говорит, что не враг тебе. Новгородцы знают, кто был виновником этой войны – Унху. Это он перебил русь семь лет назад. Новгородцы пришли, чтобы покарать его. Их враг – не Югра, а только Унху.

Олоко усмехнулся.

– Новгородский воевода хочет, чтобы я предал своего кана?

– А разве кан уже не предал тебя и других хонтуев?

– О чём ты говоришь?

– Об Апте, убитом им в своём доме. Что это как не преступление, и вдобавок кощунство?

– Аптя был слишком горд. Его наказали боги.

– Его брат был иного мнения.

– А что стало с его братом? – насторожился Олоко.