Когда Чаке исполнилось пятнадцать лет, стало заметно, что он приближается к половой зрелости. Следовательно, вскоре ему предстояло отправиться в королевский крааль Сензангаконы, чтобы совершить церемонию, обязательную для всех подростков этого возраста, и получить от отца свой первый передник – умутша. Чака был чрезвычайно обрадован тем, что к этому времени он развивался уже совершенно нормально.

После первой ночной поллюции подросток покидал свою хижину до восхода солнца, тайком выводил из крааля весь скот и угонял его в вельд. Этим способом он публично заявлял о происшедшем.

После восхода солнца к нему присоединялись другие пастухи. Между тем его сестры и жившие по соседству девушки набирали побольше прутьев. Наступало и проходило время дойки, но ни одна корова не возвращалась с пастбища. Обнаружив это, взрослые собирали девушек и посылали их с прутьями в руках за коровами и нагим правонарушителем. В вельде между юношами и девушками, естественно, возникал бой – в ход шли палки и прутья. Вскоре девушки постарше брали верх над подростками и загоняли их вместе с коровами домой.

В краале подросток, достигший зрелости, получал от отца различные снадобья и воду, нагретую раскаленным докрасна топором. Затем нагой мальчик надевал умутша. После этого подростки и взрослые девушки задавали ему трепку, – так во многих наших школах встречают «новеньких». Далее следовали бесчисленные обряды, включающие временную изоляцию, омовения и, наконец, пост.

В ходе инициации и позднее подросток получал подробные познания о физиологии женщины.

Девушка по случаю первой менструации также содержалась в изоляции, длившейся порой несколько месяцев[34]. Завершалась она пиршеством, на которое девушку приглашал избранный ею юноша. Он именовался «Тот, кто приветствует птичку в силках».

Зулусы не знали таких варварских обычаев, как обрезание женщин, принятое у некоторых племен Центральной Африки.

В надлежащее время Чака отправился в крааль Сензангаконы и проделал все церемонии, связанные с наступлением половой зрелости. Но когда царственный отец преподнес ему умутша, он с презрением отбросил этот наряд. Всем своим поведением он вызвал всеобщую антипатию и вскоре был вынужден вернуться к матери.

Чака стремился продолжать ходить нагим по вполне определенной причине: все должны были увидеть, что он стал физически полноценным мужчиной. В особенности же ему хотелось, чтобы в этом лично убедились его однолетки из клана Э‑Лангени, и прежде всего его прежние мучители, которым теперь оставалось только завидовать ему. Однако общественное негодование заставило его одеться, как положено зулусскому джентльмену, и, в частности, носить ум‑нцедо, то есть колпачок, прикрывающий крайнюю плоть. Это остроумное приспособление круглой формы диаметром около дюйма[35] напоминало по форме маленькую чашу. Оно изготовлялось из пальмовых листьев и было чрезвычайно легким. Зулус считал себя совершенно одетым, только если на нем было ум‑нцедо, и Чака не жалел об этой уступке общественному мнению, коль скоро она не скрывала от посторонних глаз тот факт, что он теперь был «в норме».

Однако Чака по‑прежнему таил в душе горькую обиду на э‑лангени, травивших его как незаконнорожденного, и на всех, кто так несправедливо обошелся с его матерью, особенно на Сензангакону. Чака был полон твердой решимости возвеличить свою мать и тех, кто был к ней добр, и отомстить тем, кто оскорблял Нанди и издевался над ним. Эта решимость подкреплялась железной волей, которая в свою очередь опиралась на исключительную физическую силу. Таков был Чака в пятнадцать с половиной лет.

Остальные пастухи очень не любили Чаку, особенно те, кто был старше его на год или на два, ибо он оставлял их позади в спорте и во всех других занятиях. К тому же он беззастенчиво и с великой легкостью захватывал руководство любым делом. Из тех же мальчиков, что были младше Чаки, одни обожали его как героя, а другие ненавидели за то, что он и от себя и от них безжалостно требовал дисциплины, неутомимости и энергии.

Около 1802 года в стране э‑лангени начался голод, и Нанди не могла больше прокормить детей. Это бедствие известно у зулусов под наименованием мадлату‑ле («Пусть каждый ест, что может, и помалкивает»). Люди ели плоды аронника и корни диких растений. Нанди с детьми отправилась в Мпалалу, где у истоков реки Аматикулу, с ама‑мбедвени («подклан» г'вабе) жил человек по имени Гендеяна, которому она раньше родила сына – Нгвади. Ее встретили ласково, и некоторое время она со своими детьми жила у Гендеяны.

Для Чаки, которому уже исполнилось пятнадцать лет, в чужом краале не было подобающего места. Родичи со стороны отца и матери настаивали на его возвращении. По совету Нанди он отправился в клан Ц'уну к Мац'ингваану – грозному соседу своего отца. Рассказывают – впрочем, сообщения об этом внушают сомнение, – что Сензангакона послал подарки вождю Ц'уну, чтобы тот нарушил закон гостеприимства и убил Чаку. Но вождь благородно отклонил его домогательства и уведомил Чаку, что не может больше ручаться за его безопасность.

Тогда Нанди отправилась с сыном к сестре своего отца, жившей в стране мтетва, ближе к побережью. В то время ни Чака, ни его мать не были важными лицами; напротив, их презирали как бездомных бродяг. Старейшиной округа, подчинявшегося Джобе, где они поселились, был Нгомаан, сын Мг'омболо из клана Злечени. Вскоре они познакомились с ним. Нгомаан ласково обошелся с Нанди и ее сыном, и Чака никогда этого не забывал. Здесь он жил, окруженный заботой, как в родном доме, и смог наконец отдохнуть душой.

Нанди пришла к мтетва около 1803 года, когда Чаке шел шестнадцатый год. «Шесть счастливых лет прожила она с сыном в спокойной обстановке, под лучами солнца, освещавшими жилища добрых мтетва».

Чака вместе с другими юношами пас стада. Благодаря его необычайному росту, уму и энергии к нему относились как ко взрослому, и он теперь кроме умутша носил еще и ибетшу (передник такого же размера из мягкой кожи, закрывавший ягодицы). Кроме того, он приобрел несколько легких охотничьих ассегаев и щит из черной коровьей шкуры длиной около восемнадцати и шириной двенадцать дюймов.

Чака подолгу упражнялся в метании копий, пока не научился двумя бросками из трех пронзать на расстоянии пятидесяти ярдов[36] пучок травы. Само собой разумеется, он из года в год принимал участие в излюбленной игре пастухов уку гваза инсема. Игроки старались пронзить копьем крепкий круглый клубень величиной с небольшой футбольный мяч. Его сталкивали по крутому склону, а вдоль него выстраивались мальчики с заостренными палками в руках, которые они метали как копья в быстро катящийся и подпрыгивающий клубень. Наловчившись в этой игре, мальчики успешно поражали копьями бегущих кроликов и мелких антилоп.

Чака вскоре стал пользоваться непререкаемым авторитетом среди своих товарищей – пастухов. Он особенно увлекался игрой инсема и палочными боями, которые напоминают те, что распространены в Англии, с той лишь разницей, что зулусский юноша вооружен не одной, а двумя палками. Той, которую боец держит в левой руке, он отражает удары. Инсема и палочные бои вырабатывают снайперскую меткость, которой и добивался Чака. Ход поединков регулировался строгими правилами. Так, например, противникам запрещалось толкать друг друга, ударять по суставам пальцев, терять самообладание.

Больше всего Чаке нравились массовые бои соперничающих групп пастухов. Его группа была настолько дисциплинированна и натренированна, что вскоре он побил своих противников и создал союзы, давшие ему власть над остальными пастухами. Несмотря на деятельный и живой прав, Чака порой уединялся и подолгу сидел, погруженный в мрачные раздумья или в мечты о завоеваниях и власти над целой империей.

В то время страна зулусов еще изобиловала всеми теми дикими зверями, какие водятся в Африке. На мелкий скот нередко нападали леопарды. С помощью собак пастухи старались загнать хищника в пещеру, заросли или на дерево. Если поблизости оказывались мальчики, их посылали за взрослыми мужчинами. Те прибегали с копьями, прихватив еще собак. Нередко леопард погибал после яростной схватки, покалечив не одного пса и ранив нескольких охотников.