В течение трех дней французская армия и солдаты Йорка двигались на север через Анжу. Люди герцога Ричарда ушли далеко вперед, отчасти потому, что французский король останавливался в каждом городе. Королевская свита совершила большое путешествие по долине Луары, разбивая лагерь всюду, где король Карл находил что-либо интересное или хотел увидеть церковь с костями того или иного святого. Особое удовольствие ему доставляли реки и виноградники, тянувшиеся на многие мили.

Множество анжуйских семейств были изгнаны с насиженных мест грубыми французскими солдатами, шедшими в авангарде армии. Внезапно лишившиеся земель и имущества, потрясенные, отчаявшиеся люди наводнили дороги, перемещаясь в повозках или пешком, и эти потоки разрастались с каждым днем. Йорк вел своих людей к новой границе английских владений во Франции, расставляя пикеты на подходах к Нормандии, где волны переселенцев захлестывали деревни и города, наполняя их своими несчастьями и жалобами. Некоторые из них с возмущением взывали к справедливости, требуя от короля Генриха компенсации понесенного ими ущерба, но большинство были слишком измучены и могли лишь плакать и проклинать судьбу. Выселения продолжались, и скоро поползли слухи об изнасилованиях и убийствах. Мелкие землевладельцы писали гневные письма и посылали курьеров, требуя, чтобы английские войска защищали своих соотечественников, но Йорк, не читая, откладывал их в сторону. Даже когда выселения осуществлялись незаконно, он ничего не предпринимал, желая, чтобы несправедливо изгнанные люди приехали в Англию и рассказали там о пережитых ими унижениях. Это поможет разжечь пожар, который наверняка поглотит Дерри Брюера и лорда Саффолка. Он не знал, дойдут ли известия о беспорядках до короля, но эти двое заслуживали посрамления и порицания за то, что сделали.

Каждый вечер Йорк поднимался на колокольню Жублена и всматривался в бескрайние поля, простиравшиеся на юг. Сотни англичан – мужчин, женщин и детей – двигались к границе, каждый со своей собственной историей унижений и лишений. Ему хотелось одного: чтобы Дерри Брюер, Саффолк и даже сам король увидели дело рук своих.

На сорок третий день после свадьбы, стоя на своем наблюдательном пункте, Йорк услышал шаги на ступеньках каменной лестницы. Он обернулся и с удивлением увидел свою жену.

– В чем дело? Тебе следует отдыхать, а не карабкаться по холодным ступеням. Где Персиваль? Я надеру ему уши.

– Успокойся, Ричард, – сказала Сесилия, тяжело дыша. – Я знаю собственные силы. А Персиваля я послала за холодным соком. Мне просто захотелось увидеть, что так привлекает твое внимание каждый вечер.

Йорк махнул рукой в сторону открытого окна. При других обстоятельствах он мог бы оценить темно-золотистые и розовые краски французского заката, но сейчас ему было не до красот природы.

Обогнув большой бронзовый колокол, Сесилия прислонилась к широкому подоконнику.

– А, вижу, – сказала она. – Эти людишки. Это те самые англичане, о которых ты говорил?

– Да, и все они идут в Нормандию со своими печалями и горестями, как будто мне недостает других проблем. Я поднимаюсь сюда не для того, чтобы смотреть на них, а потому, что ожидаю увидеть здесь французскую армию еще до конца года.

– Они остановятся здесь? – спросила Сесилия с расширившимися от испуга глазами.

– Конечно, остановятся! Выселять мирных жителей им больше по вкусу, чем воевать с английскими лучниками. Если только они ступят на английскую землю, мы обратим их вспять и погоним на юг.

Его жена заметно успокоилась.

– Жена лорда Дерби говорит, что это настоящая напасть. Ее муж считает, что нужно разорвать заключенные соглашения и начать все сначала. Он говорит, что король, будучи в здравом уме, не должен был…

– Замолчи, моя дорогая. Как бы то ни было, нам не остается ничего иного, кроме как защищать новую границу. Возможно, через год или два я получу возможность отвоевать эти земли. Мы уже теряли Анжу и Мэн при короле Иоанне[9]. Кто знает, что готовит нам будущее?

– Но ведь сейчас перемирие, Ричард! Лорд Дерби говорит, что мир продлится двадцать лет.

– Похоже, у лорда Дерби есть что порассказать своей жене.

Казалось бы, во Франции трудно найти более уединенное место, нежели колокольня, но тем не менее Йорк вплотную приблизился к жене и обнял ее за округлившийся живот, внутри которого рос их ребенок.

– Всюду зреет недовольство, дорогая. Я постоянно получаю сообщения о беспорядках. И это только начало. Мне было бы спокойнее, если бы ты находилась дома, в безопасности. Король Генрих утратил доверие своих лордов. Если они узнают, что это его рук дело, а под соглашением стоит подпись Саффолка, это не кончится добром. Клянусь, я добьюсь того, что Уильяма де ла Поля осудят за измену. Насколько невыносима мысль о том, что между мной и троном стоит один лишь мой брат! Если бы дед Эдмунд родился раньше Джона Гонта, я носил бы корону, которая так убого сидит на голове Генриха. Говорю тебе, Сесилия, если бы я был королем, то не отдал бы французам ни пяди земли, пока не зазвучали бы трубы Судного дня! Это наша земля, а я вынужден наблюдать за тем, как тупицы и интриганы растранжиривают ее. Боже мой! Король Генрих – настоящий простак. Я знал это, когда он был еще ребенком. Он проводил слишком много времени в обществе монахов и кардиналов и недостаточно упражнялся с мечом, в отличие от своего отца. Они погубили его, Сесилия. Они погубили сына моего короля молитвами и поэзией.

– Так пусть они сгинут, Ричард, – сказала Сесилия, положив руку на грудь мужа и ощутив при этом, как гулко бьется его сердце. – Пусть они пожнут бурю, пока ты набираешься сил. Кто знает, может быть, со временем ты окажешься в состоянии претендовать на корону? Если Генрих, по твоим словам, так слаб…

Побледневший Генрих приложил к ее губам ладонь.

– Даже здесь нельзя говорить об этом, дорогая. Ни вслух, ни шепотом. Понимаешь?

Она кивнула, и ее глаза сверкнули в сгущавшихся сумерках.

– Не имеет значения, что случится в следующем году, сначала должно закончиться это лето. Мне придется стать свидетелем того, как берега величественных рек и живописные долины захватывают эти грязные французские шлюхи… Извини, дорогая. При мысли об этом во мне все закипает.

– Забудь об этом. Но, надеюсь, ты не будешь учить нашего ребенка таким словам?

– Никогда. Ты плодовита, как виноградник, моя замечательная жена из рода Невиллов, – сказал он, прикасаясь на счастье к ее животу. – Кстати, как поживают твои родственники?

Сесилия звонко рассмеялась.

– У моего племянника дела идут хорошо – по крайней мере, я так слышала. Если ты помнишь, он женился на этой девице Монтегю. Довольно строптивая девчонка, но, похоже, она его обожает. Говорят, ее брат граф Уорвик угасает быстрее, чем врачи успевают делать ему кровопускания.

– Это тот, у которого нет сыновей? Я его знаю. Надеюсь, твой племянник еще навестит нас, Сесилия. Сколько ему сейчас: восемнадцать, девятнадцать? Вдвое моложе меня, а уже почти граф!

– О, ты ведь знаешь, он преклоняется перед тобой. Даже унаследовав графский титул, он будет обращаться к тебе за советом. Мой отец всегда говорил: из всей семьи Ричард единственный, у кого есть мозги.

– Уверен, он имел в виду меня, – сказал Йорк с улыбкой. Она шлепнула его по руке.

– Он имел в виду вовсе не тебя, Ричард Йорк. Мозги есть у сына моего брата.

В свои тридцать четыре года герцог отличался недюжинной силой и крепким здоровьем. Выглянув в окно, он вновь испытал чувство безысходного отчаяния при мысли о том, что в скором времени на горизонте появятся колонны французской армии.

– Возможно, ты права, дорогая. Этот Ричард вряд ли заглядывает в будущее дальше завтрашнего дня.

– Ты превзойдешь их всех, я уверена. Насколько я тебя знаю, ты так просто не проигрываешь и не сдаешься. Это качество свойственно и Невиллам. Наши дети наверняка заставят людей уважать себя.