Я понимаю. Понимаю, что страх не лучший мотиватор, что с людьми надо по-доброму, уговорами, а не подзатыльниками. Но я слаб и иду по легкому пути. Для меня сейчас главное результат, если точнее – быстрый результат, а то, что он достигнут принуждением, что же, это мой грех.

По сути, я присутствовал сейчас при первой молитве, что звучит на планете Земля. Но мне было не до неё. Да, люди не понимали, что они делают, но тем не менее, уж я-то знаю, что это именно молитва. А моя задача не смотреть, за тем, как она проходит, а сделать так, чтобы она была не напрасна.

Все необходимое у меня было припрятано рядом. Сухая согнутая ветка, по форме напоминающая лук и длинной в локоть. К ней я привязал свой кожаный тонкий ремешок, привязал так, что получившаяся псевдотетива немного провисала. Это был основной инструмент. Тонкий и сухой прутик, его я искал дольше всего, потому как мне нужен был идеально прямой прут и толщиной максимум с мизинец. Его я отложил к «луку». Сел на колени, между ног положив найденную половинку небольшого бревна, диаметром с голень. Это половинка была расщеплена вдоль, и вся её сердцевина давно превратилась в труху – это было ложе. В него я накрошил труху и сухую траву. Поднял лук и на ослабленную псевдотетиву в один оборот обмотал середину прутика. Нижний конец прутика уперся в сухое дерево ложа. Верхний я прижал левой ладонью, точнее – каменной галькой, которая была зажата в этой ладони. Получить ожог или кровавую мозоль мне не хотелось и такой предмет, обеспечивающий прослойку между моей кожей и прутиком, был очень желателен.

Большинство людей в моем времени никогда не добывали огонь чем-то более примитивным нежели заводские спички. Но тем не менее, почти каждый хоть раз в жизни, но видел фильм или передачу о том, как огонь добывают трением. Палочку зажимают ладонями, упирают её в дерево и трут до появления дыма и угольков. Это самый примитивный из способов. Он действенен, но требует колоссальных трудозатрат, хотя в сухую погоду, при должном старании, этот способ гарантирует добычу огня. А еще это больно, ведь сама палочка, что трут руками, конечно же нагревается, и как результат, неопытный человек скорее получит мозоли или ожог, чем огонь. Чтобы снизить трудозатраты, увеличить эффективность и не страдать от мозолей, человечество очень давно, почти за тридцать тысяч лет до нашей эры, изобрело то, что я сейчас воссоздал – лучковое сверло. Левой рукой я прижимал прут к ложу, на котором лежал трут, а правой я делал поступательные движения вперед-назад. Эти движения заставляли псевдотетиву из моего ремешка крутить прутик при движении вперед по часовой стрелке, а при движении назад против часовой. Впрочем, если бы я закрутил ремешок по-иному, то и вращение прутика было бы в иные направления, тут было неважно по часовой или нет. Важно само вращение. И с помощью столь нехитрого инструмента прутик вращался в пять раз быстрее, чем при тех же движениях, если бы я тер прут между ладонями. А скорость вращения увеличивала и тепло, которое выделяется при трении прута и деревянного ложа. И как результат – не прошло и трех минут, как появился легкий дымок, а через еще минутку я заметил первый отблеск разгорающегося уголька. Пододвинул труху и сухую траву поближе к столь малому источнику огня и начал аккуратно раздувать уголёк. И вот первый язычок добытого человеком пламени осветил песок устроенного мной очага.

Когда солнце село за горизонт, с его последним отблеском, я поднял глаза от занявшегося костра. Поднял глаза и увидел широко распахнутые в немом удивлении глаза моих новых соплеменников. Не огонь они видели, а тот самый лучик заходящего солнца, что они просили оставить им. Таких больших глаз я не видел нигде и ни у кого ранее! Даже когда я, по их мнению, убил крокодила, не было столько удивления в их взгляде.

Вот так я стал Прометеем этого времени. Наверное, надо было гордиться собой, а мне хотелось только спать, такая невероятная усталость навалилась на меня. Усталость больше психологическая, чем физическая.

Но я не для того устраивал весь этот спектакль, чтобы разжечь огонь и заснуть. Ведь я планировал это действо именно в таком ключе только по одной причине. И причина эта казалась мне еще утром этого долгого дня основной.

Поднявшись с колен, я сделал широкий жест руками, как бы выделяя всех людей вокруг огня. Ох как трудно, было составить из имеющегося лексикона то, что мне необходимо было сказать. Это оказалось труднее, чем подготовить инструменты и, собственно, добыть огонь. Но я справился, не зря целый день думал. Моя речь, была коротка, ясна и, как это ни обидно, совершенно не нужна.

Это был шедевр ораторского искусства доисторического времени. То, как я все же умудрился объяснить, что все здесь собравшиеся теперь одно племя. Что мы теперь единое целое, и в этом нам благоволит само дневное светило! Что оно дало нам право огня, именно потому, что мы вместе.

В общем бесполезная трата времени. Эти люди, что провели всего одни сутки вместе, уже чувствовали себя единым племенем. Если бы я с самого утра удосужился повнимательнее смотреть, как они относятся друг к другу, как себя ведут, как разговаривают между собой. И не надо было для этого выдумывать какой-то ритуал, как это сделал я. Все шло так, как шло всегда, ослабленные племена объединились в одно, и не нужны были этому факту иные объяснения.

Безусловно, устроенное мной представление оказало огромное психологическое воздействие на людей. Оно также закрепило то, что де факто случилось, так сказать на официальном уровне. То есть, если до этого вечера люди вели себя как одно племя, но не осознавали этого, и в обычном режиме на это осознание ушли бы дни, а то и недели, то сейчас все кристаллизовалось мгновенно. Но цена! Цена, которую придется заплатить за эту «мгновенность», о ней-то я не подумал!

Вновь образованное племя, точнее все, кроме маленьких его деток, уселись вокруг костра. Это не было проявлением какого-то религиозного чувства. Просто так привыкли, есть огонь и дневное светило опустилось, всем собраться у костра и петь. Точнее завывать. Монотонно так, до дрожи. По мне, так собаки на луну воют более мелодично. Но что поделать, такова местная культура.

Точнее до самих понятий «культура» или «искусство» еще десятки тысячелетий. А вот такие посиделки у костра с завываниями – уже норма. Я завывал вместе с остальными, только чаще других, вообще не попадая в такт первобытной мелодии. И не потому, что Одыра обделила природа музыкальным слухом, а потому как мои мысли были заняты совершенно иным.

Я размышлял над последствиями. Да-да, над теми самыми, что несут мои поступки, действия или слова. Вот ведь, хотел сцементировать людей в единство, а что сделал на самом деле? Ой, не зря то, что я заставил говорить людей, когда разжигал костер, мне показалось похожим на молитву. По сути, ведь именно молитвой те слова и были. Что же я наделал-то? Я не собирался вводить никакую религию! Не считать же за религию небольшой культ самого себя! Который мне нужен был, чтобы мои слова и поступки не подлежали сомнению.

Не создал ли я новый культ? Новое религиозное начало?

Под монотонные песнопения я все глубже и глубже погружался в память Одыра. Этот раздел его воспоминаний я раньше боялся затрагивать, так как он касался мироощущения, восприятия мира, того, как видел этот мир древний человек по имени Одыр. И мои опасения, что я могу сойти с ума, так глубоко погрузившись в разум Одыра, были совсем не безосновательны.

Древние люди смотрели на мир совершенно иначе, чем я, человек двадцать первого века. Иначе не значит примитивнее или глупее. Иначе значит просто «иначе» – по-иному. Они видели мир цельным – единым. А не как я, разделенным на составные части. Ой, как трудно было это осознать и понять, чуть мозг не разорвался на части. И было от чего ему взорваться.

Я вижу мир просто, для меня просто, я так привык. Но моё видение – это на самом деле вершина развития человека цивилизации. Именно то, как современный человек смотрит на мир, и позволило ему создать человеческую цивилизацию, расселившуюся почти по всей планете. Древний человек видит мир иначе. Смотрит теми же глазами, физически видит те же объекты, но воспринимает их не так! Древние видели мир единым. И это просто взрывало мозг. Я, человек далекого будущего, вижу мир как нагромождение составных частей. Они не делят мир на части. Трудно, почти невозможно оказалось в одной голове соединить эти два «взгляда», я не сошел с ума только чудом.