Кровь обильно течет по подбородку. Наверное, артерию перекусил, отстранено приходит мне на ум. Тело врага в руках сперва бьется в конвульсиях, а потом затихает. Врага? Так считает тот, чей разум жил до меня в этой черепной коробке. Сейчас этот разум уходит, чтобы уступить свое место мне. Он не хочет такой гибели, но это уже не изменить. Моя сущность, моё «Я» уверенно замещает его «Эго».

Но пока он контролирует действия. И вот, отбросив от себя затихшее тело, он бросается на спину очередного противника, того, кто размахивая дубиной, только что разбил как плод ореха, голову соплеменника. И завязалась новая драка.

Краем сознания отмечаю, что таких схваток как наша, несколько. Кто и с кем сражается мне не понятно, я еще не поглотил память тела, и эта информация от меня скрыта.

На вид дикари сражаются с дикарями. Сражаются не за добычу, а войной на истребление. Вот кто-то, свернув голову женщине, отобрал её новорожденного ребенка и… Лучше бы я это не видел. И моя мольба услышана, сознание гаснет, всего на десять минут, но этого достаточно…

Я никогда не убивал. Не убивал людей. Судьба распорядилась так, что за все сорок лет моей жизни, не довелось. А тот, кем я теперь стал, в течение последнего получаса убил дюжину. И не просто убил, а буквально разорвал на клочки. Голыми руками и зубами разорвал. Если бы не водопады воды, что как будто ведрами изливалась с неба, смывая кровь, я бы сейчас был с ног до головы окрашен в красное.

Кажется, придя в себя второй раз, я могу контролировать то тело, в которое меня закинул Он. Разжимаю сведенные адреналиновой судорогой пальцы на правой руке, и на мокрую траву падает вырванная с мясом из плечевого сустава чья-то рука.

Я спокоен, но не в удивительном самоконтроле, неожиданно мной проявленном, дело. Я спокоен, потому как жив, но не осознаю этого и воспринимаю все вокруг как нечто нереальное, искусственное. Да, знаю, все, что меня окружает, – реальность, но что-то глубоко внутри не верит в это, ставя заслон чувствам и эмоциям.

Кто-то мелкий, едва по плечо, подскакивает с боку и пытается нанести удар сучковатой палкой прямо мне по лицу. Отмахиваюсь, как от назойливой мухи. Это так легко – драться, когда нет чувств. Нет страха, нет желаний, нет ничего, кроме разума. Моя отмашка тыльной стороной ладони легко сносит палку и держащие её хлипкие ручонки, а затем ломает шейные позвонки у неудачливого агрессора. Нет, Он не наделил меня сверхсилой и сверхспособностями. Да, моё новое тело было очень сильно, по меркам двадцать первого века. Хотя по правде, вспоминая недавний бой, понимаю, индивид, в которого меня занесло, силушкой не обижен. Поддубный местного разлива. Уникум, но не полубог. Таких периодически рождает природа. Он просто выбрал для меня наиболее удобное и перспективное вместилище. Не удивлюсь, если тело, в котором я оказался, самое сильное и самое здоровое из всех людей, что в данный момент населяют Землю. А их, людей, по прошествии десятка лет после Боли, осталось всего ничего, тысяч десять на весь земной шарик. И тот, в кого я вселился, только что убавил это количество еще на чертову дюжину.

Оглядываюсь. Благо больше врагов нет. Физически отсутствуют эти враги. Не считать же за врагов три неравные кучки испуганных женщин, общим числом пятнадцать. Они жмутся к поваленным деревьям, пытаясь своими телами закрыть детей. И детей этих едва ли не больше, чем женщин. Два десятка совсем малышей, от полугода до двух лет им, не больше. Остальные не выжили. Все, кто старше, – мертвы.

Женщины и дети. Которые в той реальности этой ночью погибли от рук того, кем я теперь стал. От рук берсерка впавшего в ярость, когда его племя было уничтожено.

Всего час назад перед самым закатом четыре племени встретились в этих непроходимых джунглях, на этой поляне, чтобы мирно решить, как им быть. Как жить, когда еды все меньше и меньше, а хищники все злее и злее. Да и плодоносные растения гибнут от непривычного холода, что несут темные тучи. Темные тучи, что закрывают небо вот уже десять лет. Они хотели решить все мирно, договориться. Ведь их племена кочевали рядом уже очень давно, до того, как небо стало цвета пепла.

Никто из этих племен не был убийцей или каннибалом. Это были мирные роды. Предпочитавшие не решать вопросы дубиной. Но сейчас кризис, вызванный тучами, был столь глубок, что одно из племен, наиболее многочисленное, решило устранить проблему кардинально, перебив конкурентов. И если бы не Одыр, так звали того, чье тело теперь моё, то у них, наверное, все бы получилось. И осталось бы в этой части африканских джунглей вместо четырех племен одно. Так они думали, но вышло все иначе. И теперь все это разгребать мне.

Почему мне это разгребать? Все просто, я четко осознаю, какой груз ответственности лег мне на плечи. Я не знаю, что надо делать, не знаю, как это что-то делать, но знаю одно: я должен что-то сделать. Увы, даже Он не знал или, что вероятнее, не смог вместить свои знания в мой разум. И вот теперь судьба всей Земли будущего зависит от моих действий и решений. А может именно поэтому я не хочу быть живым? Не хочу чувствовать это бремя? Я не ученый, не военный, не мастер по выживанию, я даже не геолог или…

Проще сказать, что я обычный городской человек, много чего знающий по книжкам, но, по сути, ничего не умеющий. И увы для будущего, Он не наделил меня ни знаниями, ни суперпамятью, ни иными сверхспособностями. Вот такой хлипкий шанс. Невеселое будущее какое-то. Я совершенно не верю, что у меня получится хоть что-то. Радует одно: в моем распоряжении память, навыки и рефлексы Одыра. Иначе я бы и дня не прожил в этом времени. Не выживет городской человек в джунглях Африки. Без подготовки, без снаряжения, без всего. И главное – в каменном веке! Хотя, такое понятие как «каменный век», точнее то время, что ассоциируется у обычного человека моего времени с этим понятием, с его каменными топорами, войнами с неандертальцами, отстает от того времени, в котором я оказался, как сам «каменный век» отстает от эпохи интернета. Даже еще дальше. Дата, которая не укладывается в голове. Семьдесят пять тысяч лет от моего рождения! Ну, плюс-минус тысячелетие, что, впрочем, при таких числах совершенно не важно.

Эти мысли проносятся буквально за секунду.

Женщины. Их глаза полны страха. Нет, даже не страха, а животного ужаса. И ужас этот направлен на меня. Точнее на Одыра, а впрочем, теперь это уже без разницы, для местных я и есть Одыр. И никто не заметит подмену, ведь племя того, в чье тело я перенесен Его волей, истреблено подчистую.

Ярость попыталась подняться в груди, но обессилено разбилась о холодное равнодушие разума. Женщины и дети, они из тех племен, что убили моих родичей. «Моих»? Что за чушь? Каких к черту «моих»? «Убить!!!» Что-то из глубины толкает меня, но я не испытываю никакой злости к выжившим, и только гулкий рык выдает побуждение тела. Прыгнуть и рвать эти беззащитные тела, пить их кровь, топтать их! Но от Одыра остались только воспоминания, и поэтому кроме рыка не происходит ничего.

Странно, я смотрю на выживших и совершенно не знаю, кто они. Нет, что удивительно, я каждую из женщин знаю по именам, даже вот тут сопливку лет тринадцати на вид. Я даже точно знаю, что ей и есть тринадцать. Я знаю по именам всех убитых, чьи тела лежат на поляне и её окрестностях. Я знаю, что каждая из кучек, в которые сбились женщины, это остатки племен и каждая кучка – остаток своего племени. И это не знание, дарованное Им, это память Одыра, он их всех знал в лицо. Но не знаю названия племен. Э! Я не знаю даже название своего племени. Точнее мое племя назвало себя тем словом, что в ближайшем переводе означает простое слово «люди».

Тотемы, имена собственные для человеческих родов и сообществ, их еще никто не придумал! Не было нужды. Вот, например, я смотрю на старуху, лет двадцати пяти, с отвисшими до пупа грудями, и знаю, что её зовут Бры, что она из «почти людей», что кочуют к закатному солнцу. А сопливка по имени Ла из «почти людей», что кочуют у дальних холмов.