Жаклин обернулась. Девица невысокого росточка старательно вытягивала шею. Поймав взгляд Жаклин, она хихикнула и повела плечами.
— Кто это? — одними губами спросила Жаклин.
— А бог его знает! Но до чего же хорош! Наверняка из этих, писателей. — Девица ткнула пальцем в гостиницу на противоположной стороне улицы.
— Ах да! — с воодушевлением подхватила Жаклин. — Настоящий Зорро, Робин Гуд и Дон Жуан в одном лице. Что ни говори, не перевелись еще романтики. Да и романисты.
— Что-что?
— М-да, и правда красавец! — весело заключила Жаклин.
Солнечные лучи поигрывали на пушистой темной поросли, выставленной напоказ в расстегнутой рубашке молодого человека. Автомобиль резко тронулся с места. От неожиданности молодой человек довольно неуклюже плюхнулся на сиденье, но тут же расцвел в широкой улыбке.
Жаклин сочла за благо тоже продолжить путь. Если пассажиры розовых автомобилей и есть те самые почетные гости, мероприятие, вероятно, начнется с опозданием, но все равно стоит занять местечко получше. Лавируя между застывшими автомобилями, она пересекла Шестую авеню, но перед входом в отель задержалась, чтобы еще разок оглянуться на странную процессию. Теперь ей был хорошо виден второй автомобиль — старинный «кадиллак» с откидным верхом. Его владелец, вероятно принадлежавший к элитным кругам коллекционеров старинных авто, пришел бы в ужас от нынешнего вида своего детища. «Кадиллак» нарядили словно на карнавал: от радиаторной решетки до заднего бампера машина была задрапирована белыми кружевами. На капоте красовался золоченый купидончик. К боковой дверце кто-то прицепил, будто родовой герб, картинку: парочка золотых сердечек, увенчанных короной, в окружении омерзительно жирненьких ангелочков.
На заднем сиденье было трое пассажиров: лысеющий мужчина средних лет с безразличным и непроницаемым лицом; рядом сидела седая дама, смахивающая на провинциальную домохозяйку, и...
Строго говоря, у каждого свое представление о красоте — словом, это дело вкуса. Истинная красота ценнее алмазов и впечатляет гораздо сильнее. Среди красоток экрана и сцены лишь единицы по праву носят это звание: грим, хитрости освещения и прежде всего гипнотический дар пресс-агентов и рекламных фирм создают дутый образ, не имеющий ничего общего с красотой в общепринятом смысле.
Но девушка в розовом ландо была по-настоящему красива. Сидя между своими увядшими спутниками, она выглядела словно роза на грядке с кабачками. Она была поистине само совершенство: безупречное сложение, чудесная кожа, тонкие черты и дивный цвет лица. Волосы, струившиеся по плечам, были не желтыми и не белесыми, а золотистыми, с рыжеватым отливом, и блестели под ярким солнцем точно шелковые нити. Овал лица девушки напоминал сердечко — округлые щечки изящно переходили в маленький, чуть заостренный подбородок. Открытое платье, или блуза (ниже талии Жаклин ничего разглядеть не могла), слепило белизной, а кружева подчеркивали длинную шею и обнаженные руки совершенной формы. Однако красота девушки не была классической — нежный румянец и округлые формы скорее вызывали в памяти прелестниц кисти Буше или Фрагонара.
Процессия продвинулась вперед еще на один фут. Восторженные вопли зрителей могли посоперничать с шумом, производимым панк-группой. Краснолицый полисмен отважно ринулся в гущу событий и тотчас исчез в толпе водителей, которые, потеряв терпение, вылезли из автомобилей и теперь с угрожающим видом приближались к диковинным лимузинам. Жаклин неохотно покинула сцену.
Расписание конференции, вывешенное в вестибюле отеля, откомандировало ее на бельэтаж, где проходила регистрация участников. У Жаклин в глазах зарябило от обилия розового и белого кружева, бумажных сердечек и золоченых купидончиков. За регистрационным столиком, задрапированным нежно-розовой гофрированной бумагой, восседали три сурового вида особы в розовых сарафанах. Напротив красовались выставочные стенды издателей с яркими плакатами. «Роман при свечах», «Давняя любовь» и «Любовь при лунном свете» — плакаты наперебой рекламировали книжные серии. «Лунный свет», очевидно, специализировался на всевозможных Валери: Жаклин углядела несколько экземпляров «Раба страсти» и стопку книг с именем писательницы, от которой была без ума давешняя стюардесса, — Валери Валентайн.
Пока Жаклин любовалась декором, к ней подплыл усатый господин в костюме-тройке:
— Мадам, ищете себе агента? Я представляю...
Жаклин взяла у него визитку. В конце концов, чем черт не шутит.
Еще один стенд, чуть в сторонке, своим кустарным исполнением весьма смахивал на школьную выставку рукоделия. Бело-розовые бумажные фестончики обрамляли шаткую арку; над аркой реяло знамя, на котором чья-то старательная, но не слишком умелая рука вывела: «Обсчество паклонников Валентайн». Жаклин оглядела стайку девочек, сбившихся вокруг стенда. Любопытно, не здесь ли прячется великий каллиграф? Девицы являли собой вполне достоверную выборку своей возрастной группы: худенькие и пухлые, миловидные и простоватые, и у большинства были или пластинки для исправления зубов, или прыщи, или и то и другое.
С приглашением в руках Жаклин приблизилась к регистрационной стойке.
— Это что, фанатки? — спросила она, указывая на паклонниц мадам Валентайн.
Одна из суровых регистраторш подняла взгляд от бумажек, которые сортировала, и ответила, словно извиняясь:
— Уверяю вас, это вовсе не самые типичные представители наших читателей. Если в вняли моему совету, этих вертихвосток вообще бы сюда не пустили. Покупали бы билеты наравне со всеми остальными.
— Да у девчушек-то и денег таких нет, — возразила ее сердобольная коллега. — Знаете ведь, что миссис Фостер сказала насчет поклонников? «Держите их на расстоянии, но поблизости». Слушаю вас, мисс. Вы автор или издатель?
Жаклин задумалась. Надо полагать, альтернативными категориями были «поклонники» и «прочие», то бишь «всякий сброд». Ни то ни другое ее не прельщало.
— Автор, — решительно объявила она и тут же получила чистую именную бирку, программку и пачку билетов — на все мероприятия конференции.
Выудив из сумки ручку, она написала на бирке свое имя: «Ж. Кирби» — и прицепила к карману пиджака. Бирка была ярко-красного цвета, в форме сердечка.
По идее, аляповатое убранство автомобилей и бельэтажа должно было подготовить ее к встрече с залом, и все же на мгновение Жаклин лишилась дара речи. Застыв в дверях, она обвела взглядом помещение. Дело было даже не в изобилии пресловутых сердечек, бумажных кружев и блестящих купидончиков — к ним она уже успела привыкнуть. Более всего Жаклин потрясли воздушные шары — их были сотни: розовые, красные, белые и даже несколько лиловых, они гнездились повсюду, парили под потолком стаей летающих тарелок. Отпихнув с дороги розовый шарик, Жаклин переступила порог.
Большинство мест были уже заняты — и немудрено, ведь близилась половина первого, а по расписанию церемония должна была начаться в полдень. В дальнем конце зала, на сцене, задрапированной в красный бархат и украшенной (разумеется!) бумажными сердечками, стоял стол — для ораторов и таинственной гостьи. За ближайшими к сцене столиками не было ни единого свободного места, но Жаклин углядела стул, занятый лишь норковым полупальто и сумочкой. Остановившись позади него, она легонько дотронулась до сидящей рядом дамы и с приветливой улыбкой сказала:
— Простите, но это мое место.
От такой наглости хозяйка норкового манто чуть не задохнулась — но сдалась, ограничившись злобным взглядом и невнятным «неужели?». Жаклин ответила еще одной лучезарной улыбкой. Писательская бирка дамы была приколота чуть ниже огромного декольте, оголявшего плечи, которые следовало упрятать как можно тщательнее. Рисунок ее шифонового платья тоже впечатлял: на розовом фоне кучковались огромные красные розы. А лицо дамы невольно вызвало в памяти Жаклин старинную поговорку про заднюю часть лошади.
Плюхнувшись на освободившийся стул, Жаклин запихнула сумку под стол, ноги водрузила на сумку и открыла программку.
