Вдалеке неумолчно гремел Ненасытец. «Неужели и мы ненасытны? – мрачно размышлял Нестор, покусывая губы и прохаживаясь перед строем. – Тогда и революция дрянь! Обречена. Грош ей цена. Не-ет, врешь!» Он не мог признать это. Надежды и старания, кровь и бессонные ночи, самоотверженность – всё летело бы кувырком коту под хвост. Порадовались бы генералы, помещики, банкиры. Вот оно, плебейское загребущее нутро! Точно такое, как у нас. Никакой разницы. За что бьетесь?
От этого позора, от страха, испытанного в пороге, и от самогона у Нестора заболело сердце. Что же предпринять? Если сейчас не найти негодяя, он и дальше будет бузить, других соблазнять. Они уже вон как вызверились. Авторитет Батьки повис на волоске. Он подозвал к себе членов штаба и велел ледяным тоном:
– Снять шапки!
Никто ничего не понял. Зачем это? Но повиновались. Нестор перещупал каждую.
– А теперь проверьте у всех! – чутье подсказывало ему: деньги спрятаны в одежде. Больше негде, скорее всего в шапках. У кого?
– Тут, кажись! – воскликнул Пантелей Каретник. Махно быстро обернулся. Шапка была… Ивана Вакулы. Этого еще не хватало! Сотский, отчаянный богатырь. Пантелей разорвал подкладку и вынул пачку' кредиток.
– Ты… Иван? – изумился Нестор. Вакула онемел. – Иди сюда, – Махно подозвал хозяина мельницы. – Твои деньги?
– Мои.
– Точно? Ану приглядись. Если врешь, сволочь…
– Чего смотреть, Нестор Иванович? Николаевские. Потрясите над ладонью. Видите, видите – мука!
Всякие сомнения отпали. Сорока все стрекотала.
– Кто был с тобой? – спросил Махно Вакулу беспощадным тоном. Он был настолько возмущен жадностью и скрытностью, казалось бы, верного соратника, что не пощадил бы и брата. О том, что повстанцы могут быть другого мнения, а то и защитят виновного, взбунтуются – не думалось. Нестор просто не принимал это в расчет. А если бы дрогнул – не быть ему Батькой.
– Дружок Федора Щуся! – с вызовом ответил Вакула, указывая на повстанца из Дибривок. То был тоже испытанный в боях, худой и озлобленный парень, у которого, помнится, сгорела хата. Смотрел он на Нестора волком.
– Ану рвите и его шапку! – приказал Батько.
В ней тоже оказались деньги. С мукой. Члены штаба молча наблюдали эту тягостную сцену.
– Сдайте оружие! – потребовал Махно.
Вакула и его приятель подчинились. Они еще надеялись, что пронесет.
– Предлагаю… расстрелять мерзавцев, – обратился Нестор к членам штаба. – Если этого не сделаем – грош цена революции.
– Да ты что?! – Щусь даже отшатнулся. Сорока примолкла.
– Семен, говори!
Каретник, оскалившись, тёр подбородок большим пальцем.
– Я – «за», – сказал сурово.
– Марченко!
Алексей покраснел, закурил, не мог вымолвить ни слова.
– Говори, люди ждут, – глаза Махно с расширенными зрачками не оставляли надежды.
– «За», – выдавил наконец Марченко.
– Лютый!
– Я воздержусь.
– Ах ты ж, виршеплёт. Калашников!
– «За».
– Чубенко!
– Тоже «за», – никто из них не хотел произносить страшного слова «расстрел». Они впервые должны были казнить своих, и это казалось чудовищным. Но что же делать? Спорить на глазах у взвинченного отряда? Митинговать? Да разорвут же на части или перестреляют друг друга.
– Значит, так. Кто «за», те и приведут приговор в исполнение, – жестко подвел итог Махно. Потом обратился к повстанцам: – Отряд, слушай! Вот эти двое опозорили наше святое дело. Вина их твердо установлена. Мало того, что занялись разбоем, – затаились, бросая грязную тень на каждого из вас. Мы этого ни сейчас, ни впредь не потерпим. Заразу выжигают каленым железом. Штаб принял решение… – Нестор осекся, дыхание у него перехватило. Все стояли без шороха. – Расстрелять перед строем! – крикнул Махно, и передние ряды повстанцев напряглись в изумлении. Люди явно не ожидали такого исхода. – Товарищ Каретник, приступайте!
Вакула и дибривчанин умерли молча.
А чуть позже крестьяне принесли три ящика патронов, которые прятали на черный день.
16 ноября
Опять дождь. Чтоб он!.. С утра началась частичная погрузка германских войск на пароходы… В ходу только русские деньги… В Симферополь прибыл с Кубани отряд Добровольческой Армии… Интересно отметить, как вошел сегодня в порт пароход «Алексей» из Севастополя. Еще в море у него развевался на корме огромный русский национальный флаг. Когда же он стал входить в гавань, то национальный флаг был спущен и поднят голубо-желтый Украинский.
«Дневник обывателя» из «Архива русской революции».
В Екатеринославе бастуют все фабрики и заводы.
Толпа демонстрантов шла по улицам с криками «Долой гетмана», «Да здравствует власть Советов». Австрийский гарнизон поддерживал порядок в шествии. Вся буржуазия попряталась. Вечером прибыло много офицеров-добровольцев, и начались обыски и аресты.
Газета «Беднота». 22 ноября 1918 г.
Дорогой Владимир Ильич!
…17 ноября оформился совет Украинского фронта, замаскированно названный совет группы Курского направления. Его состав: я, т. Сталин, т. Затонский… Сейчас можно голыми (да дерзкими) руками взять то, что потом придется брать лбом.
Антонов.
Перевалило уже за полночь. Махно сидел в штабе один. Из открытой форточки тянуло сладковатым запахом снега. На стене, сбиваясь с ритма, словно через силу тикали ходики. Скрипнула дверь, вошел Петр Лютый.
– Теперь мы дома надо-олго, – сказал, позевывая в кулак. – Австриякам не до нас. Они на станциях… А эту кралечку ты разве не помнишь, Батько? Раньше встречались же на улице…
– Нет, – холодно отрезал Нестор. Ему не нравилось, когда лезли в его личные дела, пусть даже и такие близкие люди, как Петя. Тем более, что тут был особый случай.
– А почему? – занудно приставал адъютант. – Такую тру-удно забыть!
– Ты по документам разве Петр?
– Не-е. Исидор, – он нагнулся и с металлическим стрекотом подтянул гирю ходиков, что висела уже до пола.
– А почему так записали?
– Понятия не имею.
– Вот и я не имею, – внушительно заключил Махно. – Иди спать!
– Не позволю себе, – адъютант еще подкрутил язычок лампы «летучая мышь».
– Приказываю!
– Тогда бегу с удовольствием, – Лютый любил поспать, да и жена, мать дома заждались. Он спросил доверительно: – Хочешь стихи пописать?
– Не до них. Дневник. Дежурный далеко?
– Алексей Марченко во дворе.
Тикали ходики. За окном спало Гуляй-Поле, и наконец никто не мешал. Нестор достал из подсумка толстую тетрадь в кожаном переплете и написал: «29 ноября 1918. «Гибель» Батьки». Живо вспомнилось, как они возвращались домой по селам и люди шушукались: «Тю, дывысь, Махно! А казалы, шо вбылы!» Умеют же властители пустить пакостный слух. Да бес с ними. То, что его поистине волновало, было вот оно, рядом. Нестор взял «летучую мышь» и вышел в коридор. С улицы заглянул в дверь постовой.
– Можэ, шо хотилы, Батько?
– Нет. Смотри там в оба.
Махно направился в библиотеку. На стеллажиках вкривь и вкось стояли потрепанные учебники, а сбоку лежали книги для преподавателей. Одна мерцала золотым тиснением. Название было не совсем понятное: «Всеобщая психология с физиогномикой».
– Подайте мне ее, – попросил еще днем Нестор. Хотелось узнать, что за физиогномика. Да какая там книжка! Он во все глаза смотрел на учительницу: высокую, тоненькую и кареокую. Чудо, а не учительница. Молоденькая и дорогими духами пахнет. Он ее уже видел. Да раньше нечего было и думать о встрече с такой. Паршивая аристократка и не глянула бы на него. И сейчас нос воротит. Это тебе не Тина!
Девушка молча взяла книгу смуглой тонкой рукой, еле подняла и… уронила на пол. Петр Лютый, неотступно следовавший за Батькой, шустро наклонился и подал тяжелый том. Учительница все глядела в сторону. Ее пугали мрачно блестевшие глаза Нестора. Несколько дней назад коварный поездок покосил лучших разведчиков отрада. Помещик Ленц заманил его в колонию и ударил сзади. В Рождественке приговорили за доносы не кого-нибудь – священника. Глаза всё вбирали, таили. Увидев их, девушка ожглась и не смела больше встречаться с ними.
