– Вполне серьезно.

– Так Голого острова там нэма.

– Куда ж он делся, если я сам там ночевал?

– А-а, можэ, Голодай, дэ гайдамакы ховалысь литом?

– Точно!

– Тоди вам и шукать никого нэ трэба. Я сторожую зимой, а так лоцман. О-он коло млына мий човэн-дуб стойить. Пойихалы!

– Прямо сейчас? – Нестор не ожидал такой прыти.

– А чого ж, – Якову не терпелось показать свое искусство. – Тилькы вода вже лед! Як у вас здоровья? Нэ бойитэсь?

– Чепуха. Найдется у тебя канат с якорем? А лучше два. Для надежности.

Пивторак кивнул.

– Тогда пошли. Я с твоего разрешения пару хлопцев прихвачу, – Нестор направился к клуне, прикидывая: «Кого взять? Каретника и Марченко нельзя. Если все потопнем – отряду хана. Значит, матроса… И кого еще? Гришу Василевского, старого дружка. Болтать языком он мастер. Пощупаем его требуху, чем пахнет. А куда пулеметы складывать? В лодку войдет один, два. Пошлю за порог подводы с Петей Лютым во главе».

Дав указания и одевшись потеплей, Махно вручил бинокль дозорным и отправился к лодке. Она стояла в уютном заливчике у мельницы. Пока шли туда, Пивторак полюбопытствовал:

– Вы из Гуляй-Поля, хлопцы. Есть там вода?

– А как же! – удивился Григорий Василевский, небольшого роста и шустрый, как Нестор. Разве что пошире в плечах да лицом светел. – Река течет. Гайчур называется.

– Воробью по колена, – уточнил Щусь.

– Ишь ты, матрос в штаны натрёс! – взъерепенился Василевский. – Твоя Волчья не глубже.

– Як цэ вы добрэ спомнылы про штаны, – поднял палец Пивторак. – Вон камыш. Сбигайтэ, хлопци, пока нэ пизно.

– Брось, батя. Мы ужо пужатые, – не сдавался Григорий.

– Мое дило прэдупрэдыть, – Яков смотрел снисходительно и вдруг посуровел. – Матрос, бэры вэсла и выполняй команды. А я, лоцман, сяду на стэрно (Прим. ред. – Рулевое весло).

Пока они ощупывали крепкую дубовую лодку и забирались в нее, Пивторак снял шапку, опустился на колени, торжественно перекрестился и коснулся лбом земли.

– Во дает! А что, тут даже лоцманы есть? – иронизировал Щусь, привычно усаживаясь к веслам.

– Вы як диты, – Яков глянул по привычке на небо, голубое, безоблачное, и отчалил, думая: «Ох и покажу ж я вам, бисовым дитям, пэкло!» Он продолжал: – Вверху лэжыть вэлыкэ сэло, называеться нэ як-нэбуть, а Лоцманська Камэнка, дэ мий прэдок був атаманом. Катэрына-царыця пожалувала йому звание поручика.

– Нашел, чем хвастать, – буркнул Василевский, но его слова уже потонули в плеске волн. Здесь Ворона вливалась в Днепр. Лодка пока скользила среди небольших скал. Шум воды нарастал. Впереди вскипали белые буруны. Они словно перерезали реку пополам.

– Держись! Рваная лава! – крикнул Яков. Лицо его преобразилось, стало непреклонным. Дубовая лодка задрожала, вроде в ознобе, и это передалось тем, кто в ней сидел. Справа и слева торчали острые ножи скал. Ледяные брызги, пена летели в лицо.

– Господи Исусе… Господи… – шептал в замешательстве Федор Щусь. Он представил, что сейчас пропорют дно или борт. Крышка же! Каюк!

– Не греби! – шумел Пивторак, мощно управляя одним стерном. А Григорий вцепился в борт руками. Слезы застили глаза, но он все-таки заметил новую полосу бурунов.

– Лава Служба! – донесся до него голос лоцмана. «Сколько же их?» – потерянно соображал Василевский. Берега исчезли. Тянуло низ живота, и, когда лодка слетала с гребня лавы и падала в пену, Григорий с отвращением и жалостью к себе сжимал колени.

– Гострэнька лава! – и через несколько минут или секунд Пивторак опять вещал: – Булгарська лава!

Теперь уже и Нестор побелел от охватившего его трясуна. Не было никаких сил противостоять гудящей, свистящей, улюлюкающей стихии, что несла, кидала их, словно перышко.

– Рогата лава! Грэбы! Грэбы! – кричал Щусю лоцман и яростно махал кулаком. Федор догадался, что скоро они минуют этот ад, и налег на весла. Но лодка и так летела стрелой. Поверхность воды опустела: ни скал, ни белых бурунов, ни даже волн – лишь стремительный темный поток. Щусь сидел спиной к порогу и не мог видеть, что самое страшное – впереди. Он почувствовал сладкий, гибельный озноб и услышал рокот падающей реки, который поглотил все звуки. А Нестор и Григорий в полном смятении затаили дыхание.

Лодка взлетела, некоторое время висела в воздухе и наконец со звоном ударилась, провалилась в ледяную клокочущую бездну Ненасытца. Сердце Федора зашлось. Он в ужасе закрыл глаза и заорал. Взвыли и Махно с Василевским. Когда они пришли в себя, лодка-дуб уже спокойно скользила по течению.

Вытерев пятерней лицо и перекрестившись, лоцман с удивлением заметил, что глаза Нестора Ивановича широко раскрыты, а рот улыбается. «Наш чоловик, – решил Пивторак, и это было высшей похвалой, на которую он был способен. – Та и ти двое молодци, хоть, можэ, и наклалы в штаны. Подывымось, чи побижать на острив».

На берег, однако, никто не попросился.

Пулеметы с трудом, правда, но были нащупаны и подняты якорями – восемь штук. Смазку с них смыло, да не беда. Их погрузили на подводы и увезли вместе с лодкой в Васильевку. Предварительно все, кто плавал, переоделись. Лютый даже по стопке им налил.

– Оцэ хозяин! – похвалил его Пивторак.

В селе оружие осмотрели, смазали, разделили.

– Трэба погриться, Нэсторэ Ивановычу, а то як бы лыхоманка нэ схопыла, – сказал Яков. – Прошу до хаты всих.

Выпили, завтракали, делились впечатлениями.

– Вы хоть слышали про лаву? – спросил Василевский, хитровато прищурившись.

– Когда сотня-другая на тебя с саблями полетит, Гриша, познакомишься, – отвечал Вакула, сладко опохмеляясь.

– То ерунда, Иван. В порогах лавы – чуть не обхезался, – с этими словами Василевский выскочил из-за стола.

– Дорогу герою! – хохотал Вакула.

– А откуда ваше село взялось? – поинтересовался Махно из уважения к хозяину.

Тот вытер усы, приосанился.

– Ци наши зэмли царыця отдала полковныку Синельникову. Можэ, чулы? А у його був сын – Васыль. Його имэнэм и названо.

– Так и станция, выходит, того полковника? – удивился Петр Лютый.

– Шо та станция? – небрежно махнул рукой Пивторак. – На тому боци Днипра, бачылы, палац стойить. Дворец, по-вашому. Там його родычка и зараз жывэ, Малама фамилия. У нэйи дви золоти булавы и сидло с самоцвитамы самого гэтьмана Украйины. Йим циньг нэма. А вы про якусь станцию балакаетэ…

Тут Якова позвали. Он вышел и возвратился озабоченный.

– Выбачайтэ, будь ласка. Хозяйин мэльныци у двори, – объяснил. – Ваши люды, Батько, на його контрыбуцию наложылы. Тры тыщи рублив.

– Кто? – рыкнул Махно.

– Тэмно було. Вин нэ знае.

– Что за дрянь? Не может того быть! – Нестор выскочил из хаты. Во дворе ждал дядя в добротном кожухе, без шапки.

– Это у вас взяли деньги?

– У меня.

Лицо Нестора передернулось. Этого еще не хватало. Затеяли революцию, чтобы грабить! Анархия называется. Высшее проявление Свободы. Не-е. Мы этого не потерпим!

– Дежурный!

– Я же здесь, – Алексей Чубенко стоял рядом. Что с Батькой? На нем же лица нет.

– Построить отряд. Немедленно!

Когда повстанцы собрались, Махно спросил:

– Все тут? Тогда слушайте. Кто-то из нас… ночью… самовольно… ограбил вот этого человека. Взяли три тысячи, якобы контрибуцию за мельницу. Я хочу знать: кто… посмел? Шаг вперед!

Никто не шелохнулся.

– Мы – армия освобождения Украины или шайка разбойников? – ярился Нестор. – Я вас спрашиваю!

На ближнюю хату села сорока и сухо, по-зимнему застрекотала.

– Та-ак. Мало того что напакостили – нет духу признаться. Куда же подевалась наша честь борцов за свободу?

Повстанцы смотрели на Батьку сурово. Они, добровольцы, не привыкли ни перед кем отчитываться. Кроме того, думали многие, велика ли беда: мельника пощипали. Так ему, кулаку, и надо! Говорят, Махно и сам когда-то начинал с грабежей. Видишь ли, ему можно было. А нам – нельзя! Ради чего ж воюем? Ермократьев при всех сказал: «Не только воля, но и доля, елки-палки». То-то же. А долю важно пощупать. Она вроде сороки в руках.