Пусть девка жалуется, думал я. Никто ей не поверит, и она только навлечет стыд и позор на собственную голову. Теперь, вспоминая про это, я нахожу меньше оснований радоваться. Мои хитрости не принесли Томасу его приход, и хотя, возможно, помешали Саре Бланди осуществить земную месть, они еще больше распалили ее злобу.
Ничего этого я не знал, когда несколько дней спустя покинул Оксфорд с величайшим облегчением (так как всегда терпеть не мог этот городишко и вот уже более десяти лет его не посещаю) и, напротив, полагал, что единым махом насладился этой девкой, обезопасил себя и поспособствовал моему другу. Этому безмятежному расположению духа скоро пришел конец, едва я оказался в пределах Варвикшира и направился к моей матушке, хотя опять-таки не распознал первый признак того, что все далеко не в порядке. Я потратил деньги на карету до Варвика, решив, экономии ради, последние пятнадцать миль пройти пешком, и бодро отправился в путь, остановившись через час или около того, чтобы напиться воды и поесть хлеба. Дорога тут была пустынной, и я расположился отдохнуть на зеленом пригорке. Некоторое время спустя я услышал шорох в кустах и встал посмотреть, в чем дело; но не углубился в лес и на четыре шага, как с адским визгом на меня прыгнул хорек и разорвал когтями мне руку, оставив глубокую царапину, из которой обильно хлынула кровь.
В испуге я попятился и споткнулся о корень, но зверь не воспользовался своим преимуществом и тотчас исчез, будто растворился в воздухе, и не капай у меня из руки кровь, я бы поклялся, что он мне только почудился.
Разумеется, сказал я себе, что сам виноват: неосмотрительно подошел слишком близко к самке с детенышами и поплатился за это. Лишь много позднее мне пришло в голову, что за долгие годы моего близкого знакомства с этими местами я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь там упоминал про хорьков.
Позднее, разумеется, я понял, что это была за тварь и откуда взялась, но тогда рассердился на себя, перевязал руку, продолжил свой путь и через три дня добрался до родных моей матушки. Наша обездоленность не оставила ей иного выбора, кроме как воззвать к их милосердию, и они приняли ее, но не как подобает родным. Матушка сильно не угодила им, выйдя замуж, как хотелось ей, и они ни на минуту не позволяли ей забыть, что, по их мнению, горе было ей карой за непослушание.
А потому она жила у них на положении почти служанки. Правда, есть ей дозволялось за господским столом (они придерживались старинного обычая, теперь почти забытого, когда все в доме садились за один стол), но они неусыпно следили, чтобы сидела она у нижнего конца, и подвергали ее оскорблениям чуть ли не каждый день. Они были истинными подобострастниками, как потом начали называть таких людей, и непременно сошлись бы с доктором Уоллисом, если бы когда-нибудь познакомились с ним. При Кромвеле вся семья распевала псалмы и восхваляла Господа. С воцарением Карла они купили облачение для семейного капеллана и каждый вечер читали молитвы по требнику господствующей Церкви. Единственное, что, мне кажется, они почитали недостойным себя, был папизм; Рим ненавидели они неистово и постоянно выглядывали признаки папистских обрядов.
Их дом я всегда любил, но теперь, насколько мне известно, один из бесчисленных подражателей сэра Кристофера его перестроил, переделав в новейшей манере. Теперь комнаты там получили правильную форму и красивые пропорции, и свет, без сомнения, потоками льется в современные окна, и тяга в каминах отличная, а сквозняков осталась самая малость Я же сожалею о повсеместном увлечении всем, что модники в Европе объявляют изящным. В этой навязчивой симметрии есть какая-то фальшь. Прежде дом джентльмена был историей его рода, и по его очертаниям вы могли определить, когда семья была богата и позволяла себе добавлять всякие пристройки или же, наоборот, времена были тяжелыми Прихотливые печные трубы и коридоры, и балки, уложенные одна возле другой, создавали уют чудесного беспорядка. Казалось бы, после попыток Кромвеля с помощью армий ввести во всем единообразие, мы должны были бы впредь его избегать. Однако я, как обычно, не в ладах с нынешними временами. Старинные дома уничтожаются один за другим, заменяются мишурными сооружениями, которые, вероятно, просуществуют не дольше, чем жадные и надменные новые семьи, которые их воздвигают. Построенные с такой быстротой, они и сметены будут не менее быстро вместе со всеми своими обитателями.
– Как вы можете смиряться с такими унижениями, сударыня? – спросил я у матушки, когда как-то вечером навестил ее у нее в комнате. Я прожил там несколько недель и был уже не в силах долее выносить ханжеское благочестие этих людей, их высокомерную спесивость. – Даже у святых недостало бы терпения ежечасно сносить их надменность. Не говоря уж о нестерпимых укорах и намеках на их благодеяния.
Она подняла голову от рукоделия и пожала плечами. По вечерам она коротала время за шитьем скатертей, которые, говорила она, будут моими, когда я обзаведусь женой и хорошим доходом.
– Ты несправедлив к ним, – сказала она. – Они более чем добры ко мне. В конце-то концов, они не были обязаны мне помогать.
– Ваш родной брат? – вскричал я. – Разумеется, он обязан. Как был бы ваш муж обязан помогать ему, если бы все произошло наоборот.
Некоторое время она молчала и вновь занялась шитьем, а я уставился на пылающие поленья.
– Ты ошибаешься, Джек, – сказала она немного погодя. – Твой отец обошелся с моим братом очень скверно.
– Убежден, что вина была моего дяди, – сказал я.
– Нет. Ты знаешь, как я почитала твоего отца, но он был вспыльчив и упрям. Вот это и явилось причиной. Он был всецело не прав, но не хотел ни признать своей вины, ни искупить того, что сделал.
– Этому я поверить не могу, – сказал я.
– Но ты же не знаешь, о чем я говорю, – сказала она все еще терпеливо. – Я приведу тебе небольшой пример. Во время войны, до того, как твой отец отправился сражаться в чужие страны, король разослал сборщиков наложить единовременный налог на все знатные семьи. У моего брата потребовали слишком много и несправедливо. Натурально, он написал моему мужу, прося его вступиться, чтобы сумму снизили. В ответ твой отец прислал очень оскорбительное письмо: когда столько людей отдают свои жизни, он не намерен способствовать тому, чтобы мой брат сохранил свои сребреники. Ведь и так это самая малая услуга, какую может оказать его семья. А когда Парламент в свою очередь наложил такой же налог, моему брату пришлось продать значительную часть своей земли, настолько он был уже разорен. И он не простил этого твоему отцу.
– Да я бы сам прискакал во главе конного отряда, чтобы забрать эти деньги! – сказал я. – Дело короля было важнее всего. Если бы больше людей понимали это, Парламент потерпел бы полное поражение.
– Король вел воину за сохранение закона, а не просто чтобы удержаться на троне. Так какой толк был бы в победе, если бы ради нее уничтожили все, за что он сражался? Без знатных семей королевства король был ничто, а потому сохранять наши богатства и наше влияние было равносильно тому, чтобы сражаться за него.
– Какое удобное объяснение! – бросил я презрительно.
– Да, – сказала она. – А когда вернулся нынешний король, твой дядя был на месте, чтобы занять свой пост мирового судьи и восстановить порядок. Без моего брата кто бы управлял этим краем, кто обеспечил бы, чтобы здешние жители приветствовали возвращение короля? У твоего отца не осталось ни денег, ни влияния.
– Я предпочитаю иметь отцом нищего героя, чем богатого труса, – сказал я.
– К несчастью, теперь ты – сын нищего предателя, а живешь милостями богатого труса.
– Он не был предателем. Уж вы-то не можете этому верить!
– Я знаю только, что он погубил всю семью и оставил свою жену нищей.
– Жизнью и честью он был обязан королю. Что еще мог он сделать?
– Избавь меня от своего детского лепета, – прикрикнула она. – Война – не рыцарский роман. Король взял больше, чем давал Он был дураком, а твой отец – двойным дураком, раз его поддерживал. Годы и годы мне приходилось уламывать кредиторов, подкупать солдат и продавать земли для того лишь, чтобы он мог быть человеком чести. Я видела, как наше состояние истощается, лишь бы он мог изображать себя равным вельможам с доходами десятикратно большими. Я видела, как он отверг примирение с Парламентом только потому, что человек, приехавший для переговоров, не был джентльменом. И этот подвиг чести обошелся нам особенно дорого, можешь мне поверить. А когда мы впали в нищету и у меня осталось лишь то, в чем я была одета, помощи я могла искать, только воззвав к милосердию моего брата. Он принял меня в свой дом и кормил, пока твой отец растранжиривал последние остатки нашего состояния. Он платит за твое образование, чтобы ты мог устроить свою жизнь, и обещал найти тебе место в Лондоне, когда ты будешь готов. А ты отвечаешь ему презрением и детскими укорами. И ты сравниваешь его честь с честью твоего отца? Скажи мне, Джек, что за честь быть закопанным в могилу для нищих?
