Мистер Беннет бросил на меня пренебрежительный взгляд.

– Да, разумеется. Однако проще сказать, чем сделать. Вы знаете, что затеял Кола?

– В общих чертах.

– Как он сносится с лордом Бристолем?

– Нет.

– Есть ли письма или иные неопровержимые доказательства, что такие сношения имели место?

– Нет.

– И что, по-вашему, мне следует сделать? Может быть, обвинить его сиятельство в государственной измене? Вы, верно, забыли, что он оказывает покровительство мне так же, как я оказываю его вам. Если я порву с ним, то должен совершенно оправдать себя, иначе я навлеку на себя обвинение в вероломстве. Если падет лорд Бристоль, с ним падет и половина двора, и кто будет держать Кларендона в узде, кто посмеет сдерживать короля? Само правительство будет подорвано. Говорю вам, доктор Уоллис, мне трудно поверить, что лорд Бристоль может так поступить.

– И все же он так поступает. Его следует остановить, и вы должны занять его место.

Беннет молча воззрился на меня.

– Я далек от того, чтобы льстить вам, сударь, и не говорю ничего, чего бы вы не чувствовали в глубине души сами. Широко известно, сколь высоко ценит вас его величество. Равно очевидно, какую пользу вы принесете, противостоя интересам лорда Кларендона. Лорду Бристолю помешала в этом его собственная неумеренность. Вам это по силам, и вы справитесь с этим еще лучше, если будете избавлены от его безрассудств. Вам следует порвать с ним и самому его низвергнуть. Если вы этого не сделаете, можете быть уверены, он все равно падет, и тогда вы падете вместе с ним. Он все еще молчал, но, набравшись смелости, я продолжил, ибо знал, что высказываю самые сокровенные его мысли.

– Вы в долгу перед ним как перед патроном, который возвысил и продвигал вас, и я знаю, свой долг вы уплатили сполна преданностью. Но вы не обязаны способствовать ему в дурном, и этот его шаг кладет конец любым обязательствам.

Наконец мои слова убедили его он опустил голову на руки, а локти поставил на стол – самая непринужденная поза, какую он когда-либо принимал при мне.

– Поставить все на карту, так по-вашему, доктор? А если Кларендона все равно убьют и Бристоль и впрямь займет его место? Что будет со мной и близкими мне? А вы подумали о том, долго ли вы сами тогда сохраните свое место?

– Не дольше недели-другой. Но сомневаюсь, что проживу так долго, так что потеря места для меня особого значения иметь не будет.

– Я много размышлял над тем, каким должно быть истинное мое место при дворе. Вы, без сомнения, считаете меня честолюбивым, и вы правы. Но я также верный слуга его величества, и чего бы я ни желал для самого себя, я всегда советовал ему то, что почитал наилучшим. Я заслуживаю самых высоких постов в стране. Кларендон всегда стоял у меня на пути, так как он препятствует всем, кто моложе и умнее него. И вы говорите, мне следует покинуть того, кто всегда был добр ко мне, и помочь удержаться у власти тому, кто презирает сам воздух, каким я дышу?

– Я не говорю, что вы должны помочь ему удержать власть. Я всего лишь указываю, что вам нельзя допустить, чтобы ваше имя связали с его убийством, а молчание и станет таким связующим звеном.

Мистер Беннет задумался, потом уступил – я ни минуты не сомневался, что так будет.

– Вы сами намерены выступить против лорда Бристоля или известите лорда Кларендона? – спросил я.

– Последнее. У меня нет желания выдвигать обвинения. Пусть это сделают другие. Пойдемте, доктор Уоллис. Вы должны пойти со мной.

Я не был представлен лорду-канцлеру Англии, хотя, разумеется, не раз видел его издали. Его чрезмерная тучность не стала для меня неожиданностью, а вот легкость, с какой мы получили доступ к нему, меня удивила. Он чурался церемоний; без сомнения, годы, проведенные в изгнании, когда он влачил нищенское существование и зачастую принужден был обходиться даже без слуги, научили его добродетелям простоты – хотя я заметил, что сходные лишения не преподали такого же урока мистеру Беннету.

Как сказал мистер Турлоу, Кларендон был чрезвычайно предан своему повелителю, который во множестве случаев обходился со своим слугой недостойно, а в грядущие годы обойдется еще более подло. Тем не менее Кларендон решительно поддерживал его и, как мог, отвращал от безрассудных поступков. В изгнании он без устали трудился ради возвращения его величества, а как только эта великая цель была достигнута, по мере сил тщился укреплять трон. Величайшей его слабостью была та, какая встречается у многих в преклонных годах, ибо он излишне полагался на мудрость старости. Нет сомнений, почтение к старшим – большая добродетель, но ожидать его просто так – не меньшая глупость, которая порождаёт одно только недовольство. Мистер Беннет был из тех, кого лорд Кларендон без нужды настроил против себя, ибо здравый смысл обращал их в естественных его союзников. Но Кларендон неизменно препятствовал продвижению друзей Беннета и лишь изредка допускал, чтобы привилегии поста и звания доставались кому-либо вне круга его приближенных.

Однако вражда между этими двумя вельможами внешне ни в чем не проявлялась. Церемонная учтивость мистера Беннета и природная степенность Кларендона были таковы, что любой человек, менее осведомленный или менее наблюдательный, чем я, счел бы, будто их связывает самая сердечная дружба. Но на деле все обстояло иначе, и я знал, что хладнокровие мистера Беннета напускное и он крайне встревожен исходом этой встречи.

Когда речь шла о делах поистине важных, мистер Беннет не имел обыкновения прятать суть за изысканным оборотом или тонким намеком. Он представил меня как состоящего у него на службе, и я поклонился, а затем без околичностей объявил, что я имею доложить о деле чрезвычайной важности. Кларендон прищурился, вспомнив, кто я такой.

– Удивлен, что встречаю вас в подобном обществе, доктор. Вы, кажется, способны служить многим господам.

– Я служу Господу и правительству, милорд, – ответил я. – Первому потому, что таков мой долг, последнему потому, что меня о том просили. Не будь мои услуги требуемы и испрошены, я счастливо доживал бы свой век в приятной безвестности.

Этот ответ он оставил без внимания и, тяжело ступая, прошелся по комнате, в которой принял нас. Мистер Беннет молчал, на лице его отражалась едва скрытая тревога. Он знал, что все его будущее всецело зависело от того, как проявлю я себя в этой словесной дуэли.

– Вы считаете меня тучным, сударь?

Вопрос был, очевидно, обращен ко мне. Лорд-канцлер Англии остановился против меня, упрев руки в боки и задыхаясь от усилий, какие ему потребовались, чтобы сделать несколько шагов.

Я поглядел ему прямо в глаза.

– Да, разумеется, милорд.

Он с удовлетворением крякнул, потом проковылял до своего кресла и уселся, жестом разрешая нам сесть тоже.

– Многие глядели мне прямо в глаза, вот как вы сейчас, и клялись, будто сходство с Адонисом поразительно, – заметил он. – Сдается, чары важной должности таковы, что способны даже исказить зрение. Таких людей я выбрасываю за дверь. А теперь, мистер Беннет, расскажите, что заставило вас преодолеть свое отвращение ко мне. И почему вы привели с собой этого джентльмена.

– С вашего позволения я предоставлю говорить доктору Уоллису. Он располагает всеми нужными сведениями и изложит их много лучше.

Канцлер повернулся ко мне, и я вновь, как мог кратко, изложил суть дела. И снова я должен сознаться во всех моих слабостях: мое повествование будет без пользы, если я поведу себя на итальянский манер и опущу то, что бросает на меня тень. Я не стал рассказывать лорду Кларендону о Саре Бланди.

Я давно свыкся со всем тем, что говорил, что факты эти уже более меня не удивляли. И все же было поучительно видеть, как люди более ординарные (если мне будет позволено на мгновение назвать ординарным лорда-канцлера) воспринимают обвинения, которые для меня были очевидностью. Лицо Кларендона застыло и побелело, пока я излагал ход моего расследования и мои выводы, его губы сжались от гнева, и под конец он даже не в силах был смотреть на того, кто принес ему такие известия.