Ну вот, подумал он, теперь-то ты наругался — взахлебку, по ноздрям. Все надеялся, пробовал — может, отойдут, мол, оттеплятся люди; и дурак, что надеялся, потому что все они — сами по себе, всяк в свою сторону гребет, свои шишки трет — больно ты им нужен. Живешь — и живи, и не обращай внимания на всякую сволочь…

Трактор миновал автобусную остановку, тяжело взбросил носом, сполз с насыпи вниз, на проселок — и сразу стекла заволокло колючей вьюжной дымкой, поздними сумерками. Стал слышен неутомимый низкий вой разгулявшегося ветра. «Ты погляди-ка, как он понизу шурует, — неприятно удивился Семен. — На грейдере было куда как светлее».

Проселок был пока чист, это успокаивало, но он решил выглянуть, осмотреться на месте. Открыл дверцу, но не рассчитал, надавил слабо, — и ее снаружи толкнуло, прихлопнуло грубо, хозяйски бесцеремонно — сиди, мол… Нарочито осердясь, Семен толчком отпахнул ее и высунулся наполовину, став на приступку кабины.

Катастрофически быстро темнело. Над окрестностью гудел, метался, рвал и пускал по полю бурьянные кусты ожесточенный ветер, и ему сразу же задуло глаза острой морозной крупкой. Наст еще держал снег, но сверху тоже стало подваливать, начинался доселе неизвестно где копившийся буран. Семен обеспокоенно огляделся, не обращая внимания на задувавший под телогрейку холод; прикинул ветер, направление его, посмотрел вверх. Но там ничего не было видно, лишь темными косыми полосами пролетала пурга. Все же должен он проскочить до Подстепок, не так черт страшен… «В крайнем случае крюк сделаю, заночую в Красавино, — подумал он. — Должен выскочить».

Он включил фары, свет, сразу споткнувшись о снежные струи и так и не высветив их до конца, заметался у самого радиатора, и темнота его все время мягко и настойчиво отталкивала от себя, будто старалась загнать его к самим рефлекторам. Но трактор работал ровно, только усерднее закивал, закланялся на заносах…

Сколько он так ехал, Семен и не запомнил. Ему казалось, что уже добрая половина проселка позади и что надо только потерпеть, посидеть еще вот так некоторое время, и он будет дома; но глаз от дороги не отрывал, с тревогой всматривался в мелькающую желтую кутерьму за радиатором. Несколько раз, спохватившись, толкал неподатливую дверцу и долго и обстоятельно, насколько можно, выглядывал дорогу. Кабину мгновенно выстуживало, запорашивало все тою же ледяной крупкой, ветровое стекло туманилось, шло радужными нефтяными пятнами. Трактор уже тяжело перебирал, продавливал гусеницами наносы, а их становилось все больше и больше, они появлялись в свете фар внезапно, будто вырастали на глазах; и натуженно и замедленно начинал работать мотор, пока Семен рывком не выбивал рычаг и не переходил на низшую, пятую или четвертую передачу. Это повторялось все чаще, он нервничал, работал рычагами, напрочь позабыв о Мамыкине и всяких обидах.

Кончились папиросы. Он даже разорвал пачку, заглянул в нее — точно, пустая… Семен ругнулся было, в сердцах сплюнул — очень уж не любил оставаться без курева; но вспомнил, что взял в магазине два «Прибоя» и они, должно быть, под сиденьем. Ото всего этого он неожиданно успокоился, облегченно вздохнул и хотел было остановить машину, чтобы покопаться там. Однако трактор пошел ровнее, и он, мельком взглянув вперед, увидел все те же заструги, утягивающиеся в темноту снежные дюны. Должно, я сейчас у Ключевой балки, подумал он, здесь как раз всегда потише, за взгорьем. Приподнял, сдвинул в сторону дерматиновую подушку сиденья, пошарил рукой среди нахолодавших железок и, вынув пачку, с удовольствием закурил, пустил дымок в дрожащее заревом фар стекло. Запахнул потуже ватник — нет, жить все-таки можно, были бы огонь да курево.

Он достал тряпку, протер запотевшие стекла, в который раз вгляделся за фары. Сверху повалило гуще и настойчивее, но кочки и заструги еще виднелись в прорехах пурги, а сбоку проплыл чем-то знакомый темный куст. Да, так и есть — Ключевая балка. Родников тут, считай, уже и нету, а вот названье осталось. Он только чуть потягивал на себя рычаги, направлял трактор на дорожные заносы. На одном месте, вроде бы совершенно ровном, машину чуть затрясло. Он не обратил на это внимания, только смотрел вперед, ожидая новых заносов.

Но их все не было, а трактор опять затрясло, закачало на ровном, заглаженном подчистую с полем участке. Семен торопливо посунулся к ветровому стеклу, напряженно всматриваясь, потом выглянул наружу — и понял, что съехал на едва присыпанную снегом пашню и сейчас едет поперек ее. Он выругался, кинулся к другому окну, уже чувствуя, как по всему телу расплывается нехорошая слабость, бессильная истома — ничего похожего на дорогу видно не было… Ну вот, только этого ему еще не хватало — с дороги сбиться! Он остановил трактор, еще не совсем, не полностью понимая, что же случилось; опять засмотрелся в окошко, прикидывая, как это могло произойти: все время ехал по дороге, и вот сам не заметил, как попал на пашню. Может, трактор увело вправо? После капиталки правый фрикцион притормаживало и левая гусеница всегда забирала лишку. Обычно ему это не мешало, он даже привык подправлять машину на ходу, все никак не удосуживаясь отрегулировать механизм. Если так, то это чепуха, стоит лишь податься влево да поискать. Тут она, дорога, куда ей деться.

Успокаивая так себя и все еще колеблясь, он стронул машину и завернул ее влево. Потом вылез на приступку, встал во весь рост, и в лицо его стегануло ветром, выгнало холодеющие слезы. Он сбросил газ, трактор пошел медленнее, будто пробуя гусеницей снег, подрагивая на невидимых бороздах. Щурясь, Семен зорко шарил глазами по шевелящимся снегам, боясь пропустить такие незначительные теперь приметы дороги. Их не было. Тогда он завернул влево еще круче, в неосторожной уже надежде, что она обязательно должна быть где-то тут, чуть ли не под ногами. Не должен бы он далеко уйти от нее, никак не должен!..

Дороги не было. Она будто растворилась, растеклась поземкой по всей степи — вот она везде, где появляется со своим сектором рваного рыкающего света трактор, и одновременно нигде кругом. «Как провалилась куда, — с озлобленной растерянностью думал он, — господи, да что же это такое!..»

Только теперь он начал осознавать, что произошло как раз то, чего он привычно опасался, но никак не ожидал столь скоро. Похоже, заблудился он основательно, и потому надо было что-то немедленно делать, не ждать и не откладывать, пока не поздно… Он задом попятился в кабину, свалился на сиденье, нашаривая ручку акселератора — остановить. Дверцу вырвало из руки, с размаху отпахнуло назад, шваркнуло об упоры, буран ворвался в кабину, забился, сдавленно загудел в ее тесноте. Помрачнев, сцепив зубы, кое-как сдерживая прыгающий в груди холодок страха, он остановил трактор, соскочил в снег; пошатнулся от рывка ветра, схватился голыми руками за ледяные траки гусеницы, и снова потянулся к сиденью — за варежками.

Застревая, гребя ногами снежные барханчики, вприщур вглядываясь в темноту, он отошел метров за пятьдесят. Ничего похожего на дорогу не было, и он оглянулся назад. В том месте, где стоял трактор, трепыхалось, меркло и снова мутно разгоралось зарево фар, мотор уже не был слышен. Семен пошел дальше, и все пробовал ногою снег в надежде нащупать твердое. Он порыскал в стороны, недалеко, уже боясь отбиться от трактора, отчаянно надеясь, что вот она сейчас проглянется, дастся его удаче, эта проклятая дорога… Опять остановился, оглянулся — сполохи света почти пропали — и медленно, страшно устало пошел назад, уже убежденный, что дороги ему теперь не найти…

Потом он с полчаса еще кружил вокруг трактора, пытался идти своим же следом назад; но сухой, неглубокий на пашне снег не держал следов, их мигом затягивало, зализывало поземкой. Он залез, вымотанный, намерзшийся, за рычаги, захлопнулся и некоторое время сидел так, уставившись на приборный щиток, ни о чем не в состоянии думать; только изредка подносил к губам пальцы, дышал на них отогревая.

Дела были плохи. Тот десяток километров, что отделял его от Подстепок, стал неодолимым. Бак полон горючего, он мог бы ехать и ехать бог знает сколько — но что толку. Хотя и обширные, здешние поля перемежались балками, глубокими сухо-донными оврагами — недолго и шею свернуть. Ночевать в кабине он тоже не мог: к утру горючее выгорит и он попросту замерзнет, буран, по всем приметам, затянется на дня два-три. Раз ошибясь, проворонив дорогу, он не хотел больше рисковать, тем более покидать трактор. Надо было как-то протерпеть, пережить эту ночь, и он тронул машину и поехал, сам не зная куда. Потом все-таки завернул трактор так, чтобы идти поперек пашни, как и дорога. Он уже знал, что до утра ничего сделать не может.