— Вот сидим мы здесь, — сказал Раневский, — и каждый из нас чего-то добился в жизни. Каждый либо богат, либо знаменит, либо талантлив. А она была попросту одинока. Вот и все… И все же, Туманов, ты счастливец. Ее любили мы все, а предпочтение она отдавала именно тебе… И дочку тебе оставила…
— Вот потому я и чувствую себя сейчас самой большой сволочью за этим столом, — глухо сказал Андрей. — Все, вроде, делал правильно, во всяком случае так, как хотел… Единственное, что успокаивает, — цинично усмехнулся он, — что в этой жизни все устроено чертовски правильно. Каждый получает то, что заслуживает. Так что, надеюсь, что свое я еще сполна получу… Единственное, что я хочу — это успеть сделать что-нибудь стоящее перед тем, как приму то, что мне положено… Может, тогда они все меня и простят. Встретят меня там, — он пьяно махнул рукой вверх, — и скажут: «Анд- рюха, ты сделал столько плохого… Но и хорошего ты успел сделать немало. Ты все же успел это сделать и успел понять и простить нас. Давай-ка мы обнимем тебя и простим».
— Стоп-стоп-стоп! — поднял руку Ватагин. — Давайте-ка, мужики, еще по одной… За нее. Пусть она нас всех простит. Оттуда, сверху… Если сможет простить…
Туманов выпил свой стакан и наконец развернул оставленную для него записку, которую так и держал в руке, скомканную, словно боясь услышать ее прощальные слова.
Строчки букв на бумаге были такие ровные и спокойные, словно это было самое обыденное письмо, в котором шла речь о погоде, настроении и прочих ненужных мелочах, которые люди сообщают друг другу в письмах.
«Когда ты получишь это письмо, — он словно услышал ее спокойный, немного глуховатый голос, — меня уже не будет в живых. Ты должен меня понять и простить, как понимал и прощал раньше, очень давно… В конце концов и я сумела тебя понять. А прощать мне тебя не за что: ты боролся с препятствиями, которые вставали на твоем пути. Сперва я не понимала тебя, и это меня отталкивало. С женщинами опасно быть умными, Андрей… А потом я «поумнела», но так, что умудрилась перехитрить саму себя… А ты накладывал на меня — уже повзрослевшую, — тот облик, в который я заставила тебя поверить когда-то. Потом мы оба опустили руки, отдаваясь во власть событий и борясь с ними, а не проходя сквозь них. Ты ждал первого шага к примирению от меня, а я от тебя… Да, в это сложно поверить, оглядываясь назад и вспоминая, что я делала и говорила, но это так… Мне очень хотелось «подстегнуть» тебя к действию, задать тебе «темп», чтобы ты сумел построить для нас будущее, мечту… Но при этом я хотела сполна насладиться жизнью, "попробовать вольную жизнь" перед тем, как стать тебе верной, оставшись рядом навсегда, оберегая и храня… Я ее «попробовала». Я зачерпнула ее по самые края, так, что моя лодка уже не привлекает даже меня саму… Вот и получилось, что то, что я могла дать тебе, я раздала другим, а то, что создал ты, отдавать уже некому… Нет, это я написала сгоряча. У нас есть дочь. Помнишь цыганку? Последнее время я очень часто вспоминаю ее. Каждая ее фраза, каждое слово восстановилось в памяти, словно это было сказано вчера. Она сказала тогда, что ты всю жизнь будешь стремиться к мечте, а я — идти за счастьем. И что мы ошибемся оба, осознав это в свой последний день. Но в тот день мы поймем, что не зря прожили свою жизнь, хоть и искали мечту и счастье совсем не там… Она была права… А может быть, мы, подсознательно «подстраивались» под это «пророчество»… Я узнала, какое это счастье, когда кто-то тебя любит и когда у тебя есть дочь. У меня жизнь не сложилась, и я не способна больше идти по ней одна, а то, что мне предлагают — взять не могу… Я оставляю дочь тебе. Храни ее. Храни ее так, как мог бы сберечь меня. Храни и воспитывай. И ты будешь счастлив куда больше, чем я. Ты тоже сбился с пути, и я виновата в этом. Теперь я могу исправить эту ошибку. У тебя будет смысл в жизни, цель и мечта. Рядом с ней ты обретешь второе дыхание, сможешь начать жить заново и написать еще много умных и интересных книг… Дальше ты все поймешь сам. Ты сможешь о ней позаботиться. Деньги, получаемые от тебя, я перечисляла на ее счет. Купи ей другую квартиру, чтоб эта не напоминала обо мне. И когда она будет спрашивать о нас с тобой… Скажи ей, что мы любили друг друга… Ведь это будет правда?.. Сегодня у меня перед глазами целый день стоит картина: ты ведешь Настю по усыпанной хвоей лесной тропинке, что-то рассказываешь ей, а она весело смеется… А над сосновым лесом встает солнце. Счастья тебе. Будь счастлив, мой смелый и преданный паж, который смог стать рыцарем. Прости, я жалею. Прощай».
Андрей уронил голову на руки и страшно, тяжело, по-мужски зарыдал…
— Вот и молодцы, вот и правильно сделали, что приехали, — радовался Павлов, ловко орудуя ухватом возле печки. — Сейчас я вас с дорожки и борщом со сметанкой накормлю, и наливочку на стол поставлю, и огурчики, и сальце под водочку, и баньку вам истоплю… Я же говорил: леса да озера от всех бед и забот лечат. Природа не зря человека таким благолепием окружила. По утру свожу вас зорьку встречать — на всю жизнь запомните… А уток в этом году сколько! Сейчас самая пора уток охотить… За брусникой сходим, да и клюква уже позрела…
— Прямо как кот Матроскин, — усмехнулся Андрей. — «Ура! Наш любимый дядя Федор приехал! Теперь мы вдвое больше сена для нашей коровки запасем…»
— А как же, — расплылся в ответной улыбке Павлов. — Заодно и заготовки мне поможете осилить. Ягода зимой — большое дело. Это у вас, там, в городах персики да ананасы. А у нас — что заготовил, то и получил.
Кулагин и Таня с нескрываемым интересом рассматривали расставленные по стеллажам избы банки и корзинки, туески и мешочки. Было видно, что подобный образ жизни для них в диковинку. Кулагин осматривал устройство избы сдержано, девушка же, напротив, не скрывала своего любопытства, ходя из угла в угол, и то присаживалась возле прялки, то проводила пальчиком по узорам на деревянной посуде. Лукаво поглядывая на нее, Павлов невольно усмехался в усы. Бывший ефрейтор не изменился, время лишь еще больше наполнило мощью его и без того широкие плечи, да сеть добрых морщинок вокруг глаз стала отчетливей и глубже…
— С вас-то, городских мужиков, какой спрос? — продолжал гудеть Семен, накрывая стол чистой скатертью, — А вот на девушку я очень надеюсь. Руки у нее ловкие, быстрые, ягода должна любить такие руки…
— Я — бруснику? — ужаснулась Таня, с сомнением глядя на свои изящные ладони.
— Она — манекенщица, Семен, — пояснил Туманов, забавляясь неподдельным смущением девушки.
— Ну и что? — пожал плечами Павлов, — Во-первых, она сначала женщина, а уж только во-вторых — манекенщица… Если не умеет — научу. В жизни пригодится. Как управляться по хозяйству, должна знать каждая женщина, неважно, кто она: первая леди страны или доярка в забытом государством колхозе. Куда приятней получить пирог из рук любимой женщины, чем самый диковинный торт из магазина… Сергей, а ты картошку умеешь копать?
Кулагин поперхнулся сигаретным дымом и умоляюще посмотрел на Туманова, словно ища у него защиты. Андрей обреченно покачал головой.
— Понимаешь, Семен… Я, в некотором роде… Давай я тебе лучше машину картошки сюда пригоню, — сказал Кулагин. — Или две?
— Не-е, ребята, формула «сколько надо заплатить, чтобы дешево отделаться» здесь не проходит. У меня своя картошка есть. Не бросать же ее гнить.
— Два миллионера, манекенщица и фермер копали картошку, — грустно констатировал Кулагин. — Только ты никому не говори об этом, Семен, хорошо?.. Не дай Бог, дойдет до совета директоров… Не поймут… Нет, лично я бы так не смог. По мне куда проще закупить продуктов на год, чем возиться с картошкой, удобрять яблони или лазить в улья, наполненные пчелами… Они же кусаются!
— Кусаются, — подтвердил Семен. — Только цены в магазинах «кусаются» куца больней. А у меня: ягоды бесплатно — раз, орехи — два, мед — три, картошка, яблоки, сливы, грибы, морковь… Ну, а уж то, что по хозяйству: поросята, куры — то себя многократно оправдывает. Меня здесь, в «глубинке», ваши кризисы и инфляции мало затрагивают. У меня — зори да восходы, озера да леса, работа… Много работы, да зато нервы железные. А вон, на Андрюху взгляни — в чем душа держится? А был?! То-то… Солидности добрал, «глянца», а вот здоровья в глазах не вижу. Сколько говорил: перебирайся ко мне — избу поставим, хозяйство поднять помогу, а он меня все к себе зовет, деньгами да ресторанами соблазняет. Нет, увольте — не поеду я в этот Вавилон… Вот ты, Сергей, хорошо выглядишь, ничего не скажу… Похудел, правда, но то, что жизнь на пользу идет — видно…
