— Что ты ворчишь, как старый дед? Откуда такой мрачный настрой? У тебя же нет опыта, так как никогда не было девушки… Или тебе просто нравится давать советы?

— Я книжки читаю, — пошутил Еременко. — Ты их только пишешь, а я еще и читаю… Снять дачу за городом — это ты хорошо придумал. Но по карману ли это будет «бедным студентам»? Придется продать мой велосипед, твою штангу, и все равно без помощи родителей не обойтись.

— Зато сможем всерьез подготовиться к соревнованиям. Там-то нас никто отвлекать не будет.

Генка с сомнением покосился на него, но промолчал.

— А ночью! — Туманов зажмурился от предвкушения. — Звезды, тишина… Пламя в печи потрескивает… Рай для писателя!

— А я почему-то представляю другую картинку: один «мартовский кот» поет серенады под чьим-то балконом… Помяни мой совет, Андрюха, не загадывай наперед ничего, что касается женщин.

— А я не загадываю, я планирую. Прежде чем что-то делать, я должен просчитать, как и в какие сроки. И вообще, чувство анализу не поддается, все надо испытать на собственной шкуре. Чужие советы и чужой опыт в делах подобного рода не котируются. Это как лотерея: каждый надеется, что повезет именно ему.

— Ерунда все это… Последний раз прошу: одумайся! — дурачась, он вознес руки к небу. — Отрекись от грешных мыслей и вернись в семью занятых делом мужей! Твой путь ведет к погибели, наш — к славе и процветанию!

— Поздно, отец мой духовный, свершилось… И, признаться, мне это нравится! Это здорово!.. Я не в силах забыть этих зеленых глаз, этих чувственных губ… Они влекут меня!

— Тяжелый случай, — вздохнул Еременко, убирая перчатки в сумку. — Но старая солдатская пословица гласит: «Лучшее средство от любви — бег в противогазе». Противогаза у нас, к сожалению, нет, но есть розовощекий, упитанный, восьмидесятикилограммовый парень, которого тебе предстоит сейчас тащить на своих плечах обратно. Вот увидишь, не пробежишь и полдороги, как тебе станет легче. Когда появляется пена у рта, любовные иллюзии исчезают…

Весна набирала силу, разливаясь в воздухе дурманящим запахом талого снега, смешанного с ароматом открывшихся солнцу прошлогодних листьев. Парни и девушки, уставшие за зиму от тяжелых курток и пальто, торопились переодеться в рубашки, пиджаки и короткие юбочки и, шмыгая носами от тут же подхваченной простуды, горделиво вышагивали по уже высушенным солнцем тротуарам. В сквериках вновь появились влюбленные парочки, и обутые в валенки старушки заняли свои посты на скамейках у парадных. Беззлобно матерясь, дворники скалывали ломами залежавшийся в узких двориках-колодцах лед, а воробьи весело передразнивали их ворчание с карнизов домов.

Андрей, прищурившись, посмотрел на солнце и, не удержавшись, чихнул.

— Будь здоров, — отрешенно пожелала ему Наташа, с сумрачным видом оглядывая видневшуюся на другом берегу Невы Петропавловскую крепость.

— Буду, — пообещал Андрей. — Обязательно буду и «здоров» и даже «еще здоровей»! Здорово-то как! Солнечно, тепло, красиво, словно весна пришла!

— Она и в самом деле «пришла», — не приняла шутки Наташа. — И лично я не вижу в этом ничего особенного. Все мокрое, сырое… И из снега кучи разной гадости вытаивают… Да и воздух какой-то…

— Признаться, я тоже куда как больше люблю осень, — сказал Андрей. — Сентябрь, конец августа, «бабье лето»… Но и весной выдаются такие деньки, что просто тянет в «старый город». Купола сверкают, город словно иной. Осенью он суровый, мужественный и умиротворенный одновременно, а весной какой-то задорный, молодой, полный любви. Ленинград…

— Петербург, — поправила Наташа.

— Что?.. Ах, ты о переименовании… Это я по привычке. Никак не привыкну к тому, что родился в Ленинграде, а живу в Петербурге… Но и это неплохо — к ново-старому названию привыкнем, а звучит все же лучше: «город Петра». Знаешь, в каждом уголке города скрыто столько интересных исторических курьезов, подвигов, историй, что ни один экскурсовод никогда не сможет собрать их воедино и рассказать даже за год. Здесь каждый дом, каждый памятник, каждый сквер хранят столько историй…

Светлова слушала его с явной скукой на лице, неохотно вышагивая рядом. Андрею с большим трудом удалось уговорить ее выйти в этот субботний день на прогулку в город. Ее вообще сложно было заинтересовать чем-то, кроме дискотек и кафетериев. «Пойми, Андрей, — говорила она, — в отличие от тебя, я — домоседка. Все, что ты хочешь мне поведать, можешь рассказать дома, а таскаться по улицам я не люблю. Сыро или, наоборот, слишком жарко… А на дискотеки тебя не затащить. Мы с тобой разные люди, ты просто не хочешь понять, что все это может быть мне неинтересно».

— …А с Александрийской колонной произошел еще более интересный случай, — продолжал увлеченно рассказывать Андрей. — Лучшие инженеры России никак не могли найти способ поднять эту громадину вертикально и установить, без риска уронить и разбить — техники, способной на это, в те годы попросту не существовало. И вот как-то раз, к отчаявшимся инженерам, стоящим на площади, подходит какой-то плохо одетый мужичонка-извозчик и говорит: «Господа хорошие, дайте пятак на водку, а я подскажу вам, как эту бандуру «на попа» поставить». Те, конечно, мужика в шею, а он настырный попался, не уходит, и знай свое канючит…

— Андрей, — спросила она, — тебе не скучно было забивать голову подобной ерундой? Камни, булыжники, кирпичи… Пойдем домой, а? Бродим как…

— Подожди, — увлеченно убеждал ее Туманов. — Тебе понравится. Ты просто никогда этого не слышала. Если просто смотреть на них, это камни, а вот если знать… То каждый камень, каждый фонарь… Вот, например, знаменитый «Гром-камень», на котором стоит Медный всадник. Ты знаешь, что до той поры, когда за него взялся Фальконе, он был втрое больше? Его везли в Петербург много месяцев, потратив на его доставку огромное состояние, и когда Екатерина увидела…

Девушка тоскливо вздохнула и посмотрела вперед: Дворцовый мост был обещан назойливым «экскурсоводом» как конец прогулки, но позабывший об этом в пылу повествования неугомонный Туманов тащил ее все дальше.

— …А вон там, на Васильевском острове, расположен дворец великого и хитрого друга Петра — Меншикова. У самого царя еще не было в городе резиденции даже для приема послов, когда на берегу вырос этот красавец. А дело было так. Петр намеревался поставить на этом месте здание «Двенадцати коллегий», но дела потребовали от него срочно отбыть за рубеж, и Петр опрометчиво возложил обязанности по строительству на своего ушлого соратника… «Излишков», оставшихся от строительства, хватило на дворец для Меншикова, но зато не хватило места для «Двенадцати коллегий», которые, не мудрствуя лукаво, Меншиков развернул не «вдоль», а «поперек» острова. И вот, когда вернулся Петр…

— Андрей, — не выдержала девушка, — мы ухе давно ушли с набережной. Я устала.

— Сейчас я отведу тебя в парк возле одного старинного замка и там мы сможем передохнуть, — не замечал ее ухудшающегося настроения Туманов. — Это недалеко от проспекта Декабристов. Красивейшее место. В детстве я жил в этих местах и облазил тут каждый закоулок, каждый чердак. Дворец совсем заброшен, полуразрушен… Но как красив! Парк, фонтан, ограды!.. О нем мало кто знает из туристов, сюда не водят на экскурсии, а ведь это… Ты сейчас увидишь сама…

Она неохотно следовала за ним, не скрывая усиливающегося раздражения. А замок и впрямь завораживал. Небольшой, именно поэтому он обладал столь редкой для его «собратьев» изящностью. И вместе с тем был величав и неповторим. И даже обветшалость и запустение не портили впечатления величественного умиротворения, подчеркиваемого окружающим его парком.

Единственная скамейка, стоящая возле фонтана, оказалась занята. Широкоплечий рыжеусый детина неторопливо курил сигарету и лениво отвечал что-то убеждавшей его женщине в по-цыгански пестром и красочном одеянии, а интеллигентного вида мужчина, плотно зажав между коленями сияющий замками дипломат, бегло делал пометки в папке с бумагами.