Но вслед за этой мыслью пришла другая: только три месяца она прожила без мужа и думала, что сойдет с ума. «Если двое не могут друг без друга – это начало, – вспомнила она слова Новикова. – А если могут – это все, конец».

Алина подошла к зеркалу, придирчиво осмотрела себя, вырвала из блокнота листок и написала: «Я в квартире Чижа». Положила листок на стол в прихожей и, прихватив с гвоздика ключи, вышла.

С Ольгой Алексеевной она познакомилась в Ленинграде. Отвозила по просьбе Юли туесок с земляникой.

У нее в приемной сидело несколько человек. С толстыми папками, двое с бородками, один в огромных затемненных очках. «Не иначе как доктора наук», – подумала она и села на стул у двери.

– Вы Алина Васильевна? – спросила ее совсем юная секретарша. – Проходите, пожалуйста, Ольга Алексеевна вас ждет. – Встала, открыла перед ней дверь.

Алина представляла Ольгу Алексеевну крупной властной женщиной с гладким зачесом волос, в строгом костюме. А за широким столом сидела модно одетая в легкое платье женщина с массивным янтарным браслетом на руке. Легко поднялась Алине навстречу, располагающе улыбнулась, пригласила к маленькому столику, уютно расположенному под развесистым фикусом.

Алина достала туесок с земляникой и поставила на стол. Ольга Алексеевна удивленно сложила на груди ладони – вот-вот зааплодирует.

– Знаете, они сами собирали, – сказала Алина.

– Да, знаю. С рынка посылать не станут. Ай да Паша…

Она попробовала ягоду, закрыла от удовольствия глаза. Потом предложила:

– А давайте-ка мы с вами под эту закуску по рюмочке вина. У меня в сейфе есть божественный напиток. Из Азербайджана привезли. За знакомство. А?

– Удобно ли? Там в приемной люди.

– Я им назначила на одиннадцать, а они пришли в десять. Пусть сидят, коль такие пунктуальные.

Она ловко отсыпала ягоду в хрустальную конфетницу, окатила ее из кувшина водой, приготовила бокалы, вино, поставила коробку с конфетами, сифон с газировкой. И пока все это делала, задавала Алине вопросы про ее работу, про сына, про Юльку. А когда разлила вино и предложила тост за встречу, взволнованно сказала, внимательно посмотрев Алине в глаза:

– Он-то как?

«Любит!» – решила Алина и стала с подробностями рассказывать о Павле Ивановиче, чувствуя, что ее собеседница ловит каждое слово.

– Надо бы все к черту бросить и съездить к ним, – вздохнула Ольга Алексеевна. – Крепче цепей держат эти стены.

– Никак не возьму в толк, – смеялась Алина, – зачем такие большие кабинеты директорам?

– И я не знаю, – сказала Ольга Алексеевна. – Рядом актовый зал, все совещания можно там проводить. Для авторитета, наверное. Чем больше кабинет, тем выше ранг.

Она приехала к своим вчера вечером. Заночевала и сегодня никуда не уходила из дома.

В этот раз Ольга Алексеевна предстала перед Алиной в потертых джинсах и выгоревшей спортивной майке с оранжевым бородатым идолом на груди. Алина только теперь поняла, как похожа Юля на мать.

– А я думала – мои, – несколько разочарованно сказала Ольга Алексеевна. Оценивающе посмотрела на Алину и одобрительно кивнула: – Очень вам идет это платье.

– Муж дал клятвенное обещание, что пойдем в театр. Вот приготовилась. Жду. Но там у них что-то опять не так.

– А что у них случилось?

– Да разве они скажут.

– А почему вы решили?

– Летать перестали, а домой не идут. С трех часов тишина.

– Одну минуточку, – Ольга Алексеевна нашла бумажку с номером телефона и подошла к аппарату. – Юля, мама говорит, – что у вас случилось?.. Почему, почему. Летать перестали, а домой не возвращаетесь… Ну хорошо, не по телефону. Скажи только, у вас все и порядке?

«Любит, – вновь подумала Алина, – забеспокоилась». И вдруг ее словно пронзило: может, именно с Сережей и случилось. Будь он на аэродроме, давно позвонил бы, извинился. Почему ей сразу это не пришло в голову? Привыкла, что с ним всегда все в порядке? Да нет, конечно же она зря волнуется. Юля бы сказала матери. А может, и сказала?

– Говорит, о служебных делах по телефону не положено, – развела руки Ольга Алексеевна. На какое-то мгновение она ушла в себя, отвернулась к окну и, не поворачивая головы, сказала:

– В нашем возрасте трудно что-либо менять. Но будь у меня возможность повторить жизнь сначала, я бы не знала, что выбрать. Да и можно ли выбирать?.. Никто никому наперед не подскажет. Жизнь есть жизнь. Слушайте сердце. Оно не обманет.

Она подошла к Алине, положила ей руку на плечо.

– Другое от меня хотели услышать?.. Когда-то мне с ними было лучше, чем без них. Теперь я здесь чужая. Не будь у меня моего института, не знаю, чем бы я заполнила жизнь. Это неведомо никому. Нет алгоритма, чтобы прокрутить в ЭВМ, нет возможности проверить эмпирическим путем. Жизнь неповторима. И коротка… Грустно от этого.

Как Алина очутилась у ворот, она помнила плохо.

Нина пыталась убедить себя, что в ее жизни ничего не изменилось. Взять хотя бы сегодняшний день. Как всегда, она встала вслед за Олегом. Он, тоже как всегда, делал в прихожей зарядку, растягивая сложенный вчетверо эластичный медицинский бинт. Ночью он тяжело вздыхал, и сердце у Нины щемило от жалости. Она протянула к нему руку, провела ладонью по лицу, задержалась на губах. Он прижал ее руку и несколько раз поцеловал.

– Прости меня, – прошептал быстро.

Жалость еще больше накатила на нее, заполнила всю, вытеснила на поверхность чувство собственной вины. Появилась потребность исповедаться, каяться, и Нина, придвинувшись к Олегу и дрожа всем телом, прижалась к нему, крепко обхватила руками шею.

– Это я, – говорила она, – это я недоглядела. Я во всем виновата.

– Не смей, Нина, – услышала она желанное возражение и набросилась на себя еще с большей яростью:

– Молчи, я знаю, что говорю. Я поощряла твое рвение, твое стремление делать карьеру. Ты ради меня тянул жилы, спешил, я знаю. Еще хорошо, что тебя не было там… Уж ты бы первый сгорел в этой лаборатории…

– Лучше бы я сгорел, – вырвалось у него, и он тяжело замолчал.

«Лучше бы», – подумала она и устыдилась своей жестокости: совсем свихнулась – такое пожелать близкому человеку. Впрочем, попади она в подобную ситуацию, себе бы тоже пожелала смерти. Уже было ясно, что в смерти лаборантки Олег виновен. В лаборатории хранились большие запасы огнеопасных составов, хранились вопреки правилам, лаборантка делала опыты, не получив инструктажа по безопасности, не зная свойств одного из реактивов. Опытом, который она ставила, необходимо было управлять в спецодежде и с защитной маской. Здесь ни того ни другого не было. Олег это знал, но закрыл глаза: авось пронесет. Так хотелось скорее закончить практическую часть докторской диссертации. Не пронесло. Следствие идет к концу, у него нет ни одного оправдательного аргумента. Его отсутствие в лаборатории в момент постановки опыта рассматривается как отягчающее обстоятельство. Молодого ученого ждал суровый приговор.

Нина даже боялась думать об этом. Ей казалось, что нормальному человеку перенести такой позор невозможно. Из Петрозаводска приехали родители погибшей лаборантки, они требовали сурового наказания виновных. Их гнев понять было нетрудно.

В вычислительном центре, где работает Нина, кое-кто успокаивает ее, уверяя, что наказание Олегу дадут условное. Дескать, не тот случай, когда человека надо изолировать от общества.

Ах, как ей хотелось верить в такой исход! Но верить было трудно. Марго пододвинула ей валидол и сказала:

– Прими. Я тебе скажу правду. Он получит от семи до десяти лет. По совокупности нескольких статей. С обязательной изоляцией. Ты должна быть готова к этому.

Помолчав, она резко раздавила в пепельнице сигарету и сказала еще:

– Если он попадет в тюрьму, ты имеешь юридическое право на расторжение брака.

Марго одно время была народным заседателем и поднаторела в юриспруденции, ей можно было верить, она многое знала. Она только не знала, что творится в душе у Нины.