Оба вздохнули с облегчением.

Станислав сжал ладонь своего юного товарища.

– Спасибо, дружище! Если б не ты, попал бы я к ним со всем имуществом в лапы.

– Да, Бруно был бы в восторге от фотографий этих «вековых стен»… – снова поддел его парень.

– Одного не пойму… Бруно, кажется, собирался уехать вместе с другими… Откуда же он тут взялся? Машины ведь не вернулись к Замку!..

– С ним такое случается. Ему словно бес подсказывает. Мне ребята рассказывали, они видели. Идет себе Бруно в какую‑то сторону, не оглянется. Наши за ним, уже берут на мушку. А он вдруг – трах! Обернулся, выстрелил и попал!..

– А вот нас не почуял!..

– Не говорите этого, не ровен час! – Паренек постучал пальцем по доске лежака.

Глава VII

После некоторого молчания Станислав сказал:

– Знаешь, чтоб отметить нашу встречу в «вековых стенах», давай познакомимся!.. Меня зовут Станислав.

– А я Стасик!

– Вот тебе и станиславовская встреча!.. Нам для компании не хватает только самого «короля Стася»…[13]

Они весело захохотали.

После недавнего страшного напряжения все вызывало у них радость.

Через минуту Станислав встал.

– Пойду наверх закончу работу.

– Сейчас нельзя выходить. Бруно наверняка караулит у ворот. У него в самом деле дьявольский нюх…

– Тогда немного подождем. Кстати, место наше непростое, наводит на некие раздумья. И с традицией. Ведь мы сейчас в подземелье Большого княжеского двора.

– Что? – спросил Стасик голосом, исполненным искреннего удивления и недоверия. – Какого еще двора? Мы в подземелье Замка!

– Ты так любишь Замок?

– Н‑ну, знаешь!

В этом «н‑ну, знаешь» было заключено все: и сердечная привязанность, и гордость, что в замковых стенах ему знаком каждый камень, и какая‑то грусть.

– Отец нас часто приводил в Замок, я был еще совсем щенком… Показывал… Объяснял… Отец… В тридцать девятом, когда Замок горел, отец сразу примчался гасить пожар… Мы ведь жили возле Рынка… И я прибежал на пожар. И мама. И старший брат.

– Но сейчас ты не должен сюда ходить. Отец тебе, наверно, говорил, что это опасно?

Стасик отрицательно покачал головой.

– Папа в концлагере. В Освенциме.

– Значит, мама…

– Мама болеет. Баншутц[14] ее избил, когда она ездила за продуктами. Лежит у бабки в деревне.

– Выходит, она, как и моя… Только моя…

Стасик понял все с ходу.

– А брат? – продолжил разговор Станислав. – Охотно познакомился бы с твоим братом. Если он похож на тебя, наверно, отличный парень…

– Нет у меня брата… – Голос у Стасика дрогнул. – Бруно… У брата были в Замке дела… Он часто сюда приходил. Один или с товарищами… И Бруно его выследил… Это куртка брата. Из солдатского мундира отца…

Станислав положил руку на худые плечи Стасика и почувствовал охватившую их дрожь.

– Вы только не подумайте, что я плачу! – сердито сказал Стасик.

– Не всяких слез следует стыдиться.

– Брат никогда не плакал, никогда! – горячо уверял парнишка.

– Они нас ненавидят… Тихо, словно бы про себя, произнес Станислав. – Так же, как и нашу страну. И как этот Замок. Они хотят все уничтожить…

– Это им не удастся! – Голос Стасика снова зазвучал спокойно. – Пусть хоть в сто раз сильнее нас мучают, им нас не уничтожить. И Замок будет стоять!.. Так всегда говорил мой отец. И брат… А Бруно все равно сдохнет!

– Ты прав. Замок в Варшаве будет стоять непременно.

– А что это вы говорили о каком‑то Большом дворе? Отец никогда о нем не рассказывал. Брат тоже.

– Большой княжеский двор – это просто готическое строение, резиденция князей из рода мазовецких Пястов, которая стала как бы началом позднейшего Королевского замка. Брат тебе не говорил об этом, потому что не знал, как видно, ранней истории Замка. А ты должен знать ее, и как можно лучше! За себя, за отца, за брата. Если что‑то любишь, надо знать об этом как можно больше. Ты ведь помнишь тут каждый проход, каждый камень, должен знать и историю каждого камня.

– Может быть… Может, это было бы и интересно…

Стасик замолк, задумчиво доедая остатки хлеба.

Тишину прервали короткие, быстрые свистки, совершенно чистого, чуть ли не металлического тембра.

– Путь свободен! – вскочил Стасик. – Ребята дают отбой!

– Ну, на сей раз все обошлось. Станислав хлопнул его по плечу. – Ты молодец! Спасибо тебе!

– Лишь бы Бруно не вернулся, – шепнул Стасик и украдкой еще раз постучал по доске.

Глава VIII

После подвального мрака сводчатые залы первого этажа ослепили их светом, проникающим с одной стороны через выходящие во двор окна, с другой – через окна, глядящие на широкий простор Вислы.

Станислав остановился.

– А теперь, брат, беги со всех ног. Я еще здесь останусь. Я должен сделать снимки внутри, пока солнце светит! – сказал он, протягивая руку.

Но Стасик словно бы и не заметил дружеского жеста Станислава. Он молча отвернулся. Подошел к стоящему возле стены штативу.

– Ну нет! Куда поставить это чудище?..

Станислав очень точно определил выдержку, по нескольку раз проверял расчеты.

Установка штатива и подготовка камеры для фотографирования теперь пошла быстро, Стасик помогал как умел. Его поначалу несколько ироничное отношение к деятельности Станислава исчезло бесследно.

Паренек оглядывался по сторонам, забавно морщил веснушчатый нос и качал головой, словно завороженный тем, что о хорошо знакомом ему месте неожиданно довелось услышать столько нового.

– А сейчас мы прошли как раз над нашим подвалом! Выходит, мы в Большом дворе? – спросил он неуверенно.

– Ну конечно! В Большом дворе, который со времен Ягеллонов[15] стал частью Замка, частью резиденции монарха. Здесь, на первом этаже, были первые посольские покои. Потом их перенесли в западное крыло, возле Зыгмунтовой башни. С другой стороны башни Зыгмунта был образован Сенаторский зал. Именно в нем была в 1794 году провозглашена Конституция 3‑го мая. Ты знаешь, что это была первая конституция в Европе? Вторая на свете после конституции Соединенных Штатов.

Станислав переносил штатив с камерой от стены к стене в поисках наиболее удобного места. Выбирал позицию, тщательно устанавливал резкость. За этим занятием он держал речь, отчасти обращаясь к Стасику, отчасти к самому себе:

– А ты знаешь, что в этом посольском зале, где мы сейчас находимся, принято также немало важных решений? Взять, например, Варшавскую конференцию – постановления Сейма в 1573 году, обеспечивающие иноверцам свободу религии и защиту государства. В тогдашней Европе, охваченной волной фанатизма, наше государство было наиболее терпимым…

Стасик одну за другой принимал от Станислава кассеты с готовыми негативами. Подготавливал следующую. Внимательно слушал. В какой‑то момент он сказал:

– Я не знаю того, о чем вы говорите… Но сейчас эти проклятые гитлеровцы повсюду твердят, будто поляки – народ темный, бездарный, без всякой культуры. И поэтому, мол, в нас можно стрелять, как в диких зверей… Они сильные… Скажем, Бруно, который моего брата… Он и меня может в любой момент… А все‑таки веселее, когда знаешь, что поляки еще в давние времена умели мудро править, поступать так, чтобы нас другие народы уважали…

Не успел Стасик договорить, как зацепился рваной тапочкой о груду лежащих под ногами камней и едва не растянулся на полу. В последнее мгновение, однако, он успел опереться руками о стену, которую собирался сфотографировать Станислав, и как раз в том месте, где в стене виднелись два ряда глубоких черных отверстий.

– Это отверстия для динамита, просверленные немецкими подрывниками. Более десяти тысяч таких отверстий. Как‑то сюда привезли даже динамит. Но тогда планы их изменились.

– А они не разрушат наш Замок? Не разрушат? Они не могут этого сделать?

Станислав не ответил. Он опустил голову. Не мог взглянуть Стасику в глаза. Ему также от всего сердца хотелось, чтобы Замок уцелел, но опыт трех ужасных лет оккупации говорил, что можно ожидать самого худшего.