Слова Слова и облачны, и лживы, Как на болоте злой туман; Но я – лукавый и ленивый — Их сочетаньем вечно пьян. Жилища я себе не строил И не сжимал рукой сохи, И сказкой сердце успокоил, И песней – тёмные грехи. Томление на плахе страсти Я словом оскорблял не раз; В словах не раз искал участий И соблазнял бряцаньем фраз. И пред лицом премудрой смерти, Быть может, прошепчу слова. Но даже им, друзья, не верьте: Не ими жизнь моя жива. Слова – надёжная защита И от себя, и от друзей. В могиле слов змея зарыта — Змея влюблённости моей. Хрусталь Хрусталь моей любви разбился с тонким звоном, Осколки милые звенят-поют во мне; Но снова я пленён таинственным законом: Пою любовь мою в заворожённом сне. Осколок хрусталя мне больно сердце ранит, Но хрупкость нежную люблю я вновь и вновь; Цветок мечты моей от боли томно вянет, Но славлю алую струящуюся кровь. Элегия Когда в ночной тиши приходит демон злой В мою таинственную келью, И шепчет дерзостно, нарушив мой покой, Призывы к грешному веселью; Когда с небрежностью восторженную страсть Он предлагает мне лукаво, И лживо говорит, что надо тайно пасть, Дабы вернуться к жизни правой; Когда под маскою блестящей суеты Скрывая мир уныло-дикий, Он навевает мне неверные мечты О жизни лёгкой и двуликой: Я вспоминаю дом, поля и тихий сад, Где Ты являлась мне порою, — И вновь сияет мне призывно-нежный взгляд Путеводящею звездою. И верю снова я, что путь один – любовь, И светел он, хотя и зыбок; И прелесть тайная мне снится вновь и вновь Твоих загадочных улыбок. Май 1920 года Жара была такая, что в мае колосилась рожь, чего не запомнят старожилы. Из хроники Иссякли все источники. Всё сухо И май – не май, и не жива весна. И колос пуст на пажитях. И глухо Трава шуршит – мертва и сожжена. И солнце душное – как злая рана. Томится мир в тяжёлом полусне, Как тайный мир былого океана, Раскрывшийся в безводной глубине. Так и в душе нет влаги и волненья, И смутен гул невозвратимых дней, Среди ужасного оцепененья Могилами отмеченных путей. Май 1920
«Живому сердцу нет отрады…» Живому сердцу нет отрады, Когда в бреду безумный мир, Когда земные дети рады Устроить на кладбище пир. Для них слепой, для Бога зрячий, Томится мудрый человек… Твои сомнительны удачи, Шумливый, суетливый век. И кажется порой, что где-то, В неизмеримой вышине, Для нас незримая комета Горит в потустороннем сне. И кажется, в миг пробужденья, Она падёт, как алый змей, На тёмный пир без вдохновенья Разочарованных людей. 15 июня 1920 Луна Я не мирюсь с своей судьбою, Мне душен полунощный плен. Как очарован ворожбою Тяжёлый камень белых стен! И я от чар безумно тихо Изнемогаю и клонюсь… И в лунный морок злое лихо Ведёт кладбищенскую Русь. Ужели, Русь, погибнем вместе — Я пленник, ты, страна моя, Подобная слепой невесте, В глухую полночь бытия. 6 июля 1920 «Прости, Христос, мою гордыню…» Прости, Христос, мою гордыню, Самоубийственный мой грех, И освяти мою пустыню, Ты, жертва тайная за всех. Надменье духа гаснет в страхе Пред чудом вечного креста, А жизнь давно уже на плахе, И смерть – близка, глуха, проста. Узнав её лицо, бледнею, На я дышу и снятся сны, И вижу нежную лилею В руках Таинственной Жены. Распятый! Укажи пути мне, Дай знак, где истина, где ложь, Услышь мой голос в тихом гимне. И силы ангелов умножь. 22 июня 1920 «В жизни скучной, в жизни нищей…» В жизни скучной, в жизни нищей Как желанен твой уют… В этом сказочном жилище Музы нежные поют. В старых рамах бледны лица, Как в тумане странный быт. Здесь былое тайно снится, Злободневное молчит. Ты среди своих игрушек — Как загадочный поэт. В мире фижм и в мире мушек Отраженье давних лет. Ты – художница. С улыбкой Оживляя век любви, В жизни призрачной и зыбкой Куклы чудом оживи. Век безумный Казановы, Дни дуэлей и страстей Вечно юны, вечно новы В милой комнатке твоей. |
