— Джентльмены, — сказал капитан, — мы благополучно миновали самую опасную зону, прошли с минимальными потерями. Конечно, мы ещё в пути, а кто в пути, тот в бою. Но в этих водах русские и мы — полные хозяева.

Капитан сделал паузу, словно что-то обдумывая.

— Хочу сказать ещё несколько слов, пользуясь присутствием русского дипкурьера. Я восхищён мужеством экипажей каравана. Они ведут себя достойно! Поднимаю тост за успешный переход, за боевое содружество англичан и русских!

«Кажется, рейс в самом деле близится к завершению, — подумал Георгий. — Капитан наверняка взвесил каждое слово».

… Целые сутки протекли спокойно. И вторые. Тишина была непривычной, казалось, вот-вот она взорвётся. На корабле становилось всё спокойней — совсем не то, что прежде, в открытом океане. Если бы дипкурьеры не были в этом рейсе новичками, они догадались бы: караван вошёл в Кольский залив. Тишина стала прочной.

… Резко распахнулась дверь каюты. Кто же это? Ах, мистер Джонсон. С чем он пришёл?

— Джентльмены, поздравляю вас. Мы прибыли в Мурманск.

Стало совсем тихо.

Георгий и Николай ещё не верили услышанному.

Помкэпа повторил.

Дипкурьеры пожали руку Джонсону:

— Спасибо за радостную весть.

Георгий спросил:

— А караван?

— И караван.

— Весь?

— Почти весь. У нас ещё не было столь благополучного рейса. Через полчаса вы сможете сойти на берег.

После ухода Джонсона Николай произнёс:

— Мы в самом деле в Мурманске? Пока не верится.

Минуло полчаса. Вторично явился помкэпа, теперь с Робертом и ещё одним матросом.

— Джентльмены, вас ждёт катер.

— Передайте нашу благодарность капитану.

Матросы взяли вализы с диппочтой.

— Наверх!

— Стартуем в последний раз!

С каким наслаждением вдохнули на палубе обжигающий мурманский ветер! Осмотрелись: невдалеке, в морозном паре, обледеневшие корабли каравана. Вытерпели, вынесли всё, прорвались!

Георгий стал на твёрдую почву причала и машинально попробовал ногою: качается? Пожалуй, малость колеблется.

Но через два-три часа земля обрела надёжную устойчивость, полы в гостинице тоже. Не ладилось только со сном — три ночи не могли уснуть. Сказывалось нервное напряжение одиннадцати суток плавания.

Диппочта надёжно заперта в сейфе представительства Министерства иностранных дел СССР.

ОБВАЛ

Год 1945-й, первое послевоенное лето. Дипкурьер Виктор Малышев с напарником снова в пути. Поезд Москва — Баку. Дальше — в Иран. Над Ираном небо ещё знойней, чем в Баку. Белёсое, далёкое. Задание дипкурьерам — доставить пакеты в тегеранское посольство и в Ахваз, где находилось наше консульство.

… Колёса выстукивают: ах-ваз, ах-ваз. В вагонах многолюдно и душно… Все окна приспущены, но это мало помогает. Проводник разносит холодный лимонад.

— Вам две бутылки?

— Спасибо. Не нужно.

Дипкурьерам хочется пить, но они воздерживаются: в пути, в жару пить рискованно. Лучше потерпеть.

Проводник, смуглый, худощавый иранец, немного знает русский язык. Удивляется: все пьют, а два советских отказываются. Ему симпатичны эти парни, и он говорит:

— Если захотите, скажете, буду держать для вас пару бутылок.

Колёса стучат глухо, мягко: жара разогрела рельсы, стыки сошлись.

По вагону пронёсся мягкий шум, послышались возгласы: «Смотрите, смотрите!»

Виктор глянул в окно и сперва не разобрал, что там творится. Над полем медленно плыло что-то похожее на сказочный ковёр-самолёт. Он переливался на солнце, меняя оттенки — то золотистый, то нежно-зелёный, то бирюзовый с тёмно-зелёными пятнами. Красиво! Но эта «красота» несла людям беду, пожирая всё на своём пути.

Саранчовый ковёр уходил в сторону, всё дальше от полотна железной дороги. В коридоре проводник рассказывал кому-то: на прошлой неделе саранча прошла прямо над железной дорогой — рельсы были словно маслом смазаны, и поезда не могли двигаться: колёса буксовали.

Промелькнули несколько небольших селений. Потом потянулась гористая местность. Поезд шёл почти рядом с крутыми увалами.

И тут налетела гроза. Она возникла быстро, неожиданно. Загремела, засверкала, загрохотала неистовая южная гроза! Вода обрушилась сплошной завесой, за которой ничего не было видно.

Прекратилась гроза так же неожиданно, как и началась. В разрывах туч заголубело небо. Мокрая земля засверкала под лучами солнца.

Поезд замедлил ход, залязгали буфера. Вынужденная остановка. Поезд стоит пять минут, пятнадцать, двадцать. Проводник пошёл узнавать, в чём дело.

Оказывается, впереди обвал, засыпаны рельсы. Сзади тоже обрушилась крутая насыпь. Значит, ни вперёд, ни назад.

Пассажиры заволновались. Как быть? Сколько здесь сидеть? Этот вопрос волновал, конечно, и советских дипкурьеров: нужно прибыть в Ахваз в срок, без опоздания.

Три часа томительного ожидания. Наконец стало известно: впереди, по ту сторону обвала, подан новый состав — пассажиры должны перейти туда.

Расстояние небольшое — около трёх километров. Но идти с грузом, да ещё по размытой, вязкой земле, тяжело. Более того, вдвоём не взять всю диппочту сразу. Нужно по крайней мере ещё три-четыре человека.

Виктор сказал об этом проводнику:

— Сможете ли чем-нибудь помочь?

Проводник понимающе закивал.

— Пойду к старшему, посоветуюсь.

Из вагона один за другим выходили пассажиры, неся лёгкие дорожные чемоданы.

Проводник вернулся с сержантом: в поезде ехала группа иранских военнослужащих. Сержант приветственно поднял правую руку.

— Совьёт! Карашо!

Посмотрел, сколько багажа. Ушёл и привёл пятерых солдат.

Виктор поблагодарил проводника.

— Спасибо за помощь.

Караван двинулся вперёд. Сперва шагали по шпалам, а когда добрались до завала («За неделю не убрать его», — прикинул Виктор), повернули вправо на пешеходную тропинку. Она вилась среди кустарников, обсыпанных красными ягодами, взбиралась на горки, сбегала вниз, змеилась рядом с ручьём.

Снова выбрались на полотно железной дороги. Несколько синих пассажирских вагонов. Солнце уже высушило их бока и ребристые крыши. Только лужи между шпал напоминали о ливне.

Погрузились. Виктор протянул сержанту деньги:

— На всех.

Сержант отрицательно покачал головой. Что-то сказал по-своему, и солдаты согласно закивали. Денег не возьмут. А хочется всё-таки сделать им что-то приятное. Вспомнил: есть несколько пачек наших папирос! Папиросы были охотно разобраны.

Переселение пассажиров закончилось к позднему вечеру. Проводники зажгли свечи в фонарях. Раздался протяжный гудок паровоза. Мимо окон медленно проплыли крупные южные звёзды.

РАБОТА У НИХ ТАКАЯ

Москва, Смоленская площадь. Островерхое высотное здание, устремлённое в синеву. Наверху барельеф: Государственный герб СССР.

Далеко видится из окон возле герба. И если чуточку фантазии, то привидится в прозрачном мареве даже Бородинское поле — поле, на котором прославились сыны Отчизны и в восемьсот двенадцатом, и в девятьсот сорок втором. Вспомнишь дедов, отцов, подумаешь о современниках, об их великой неизменной цели: отстоять, сохранить мирное небо над Родиной.

Один из таких отрядов, выполняющих высокую миссию, — дипкурьеры. Я знаю их немало лет, со многими подружился. Каждая встреча приносит что-то новое — будь это давний знакомый или дипкурьер, которого видишь впервые.

Вот остановился молодой человек.

Чувствуя, что он не торопится, прошу его рассказать о себе.

— Ладно. Только уговор: меня не называйте. Ещё рано. Не заслужил. Я просто дипкурьер. Рядовой отряда дипломатической курьерской службы. Езжу совсем недавно, по существу, практикант. Набираюсь ума-разума у старших товарищей. Выдержу экзамен — возить мне государственные бумаги многие годы — я ведь совсем молод, — возить и в десятой пятилетке, и в одиннадцатой, возможно, даже встречу третье тысячелетие. И, как многие, подниму бокал: «Люди! Желаю вам счастливого нового тысячелетия!»