И когда прибыли они в Венецию, у графа, видевшего все венецианские красоты, не было большого желания задерживаться надолго. Всеми помыслами он вновь устремился к своим землям, к своим верным друзьям. Имел он также намерение, если даст ему Господь благополучно возвратиться из святой земли Иерусалим, взять себе в супруги молодую и весьма красивую дочь герцога Клевского.^[49] Обо всем этом уже договорились, но отложили дело до возвращения графа. Тем сильнее хотелось ему поскорее вернуться в свои земли, и он велел купить себе коня и вооружился. Он купил также в Венеции роскошное бархатное платье, золотые украшения и все прочее, что надобно для пышной свадьбы, и хотя слуг у графа было много, никто из них, кроме Фортуната, не владел итальянским, к тому же Фортунат весьма ловко торговался. Это доставляло графу большое удовольствие, и он полюбил его. Фортунат заметил это и чем дальше, тем усерднее старался служить господину. Он всегда последним уходил от графа вечером и первым приходил утром. Граф это заметил.

И когда купили для графа большое число коней, меж которых попалось несколько недужных, как обыкновенно бывает, если в конюшне их сразу множество, то всех недужных по приказанию графа выбраковали, и он поделил их меж своих кнехтов,^[50] а Фортунату отдал одного из лучших. Это раздосадовало прочих слуг, и они тотчас воспылали к нему ненавистью и говорили друг другу: «Подумать только! Не черт ли с итальяшкой околпачили нас?»^[51]

Все полагали, поскольку Фортунат разумел по-итальянски, что он итальянец, хотя был он родом с Кипра и был истинным греком из почтенной семьи. Кнехты тем не менее позволяли ему скакать рядом с графом, и никто не осмеливался ни оклеветать, ни опорочить его в глазах господина. И граф, исполненный радости, возвратился домой и с великими почестями был встречен всеми своими подданными, ибо они от души любили его. Он был благочестивым господином, который также печется о своем народе. А когда граф вернулся, явились к нему соседи и добрые друзья, сердечно приветствовали его и воздали хвалу господину, что столь благополучно завершил он свое путешествие, и повели с ним речь о помолвке, о которой говорили прежде. Граф обрадовался, он просил и желал, чтобы это дело уладили, как вскоре и произошло, и с ним была обручена дочь герцога Клевского. Тут устроили роскошную и пышную свадьбу, о которой многое можно было бы написать, ибо собралось на нее множество князей и господ. Они бились на турнирах и в поединках, соревновались в быстрых скачках и иных рыцарских состязаниях на глазах у прекрасных и знатных дам, что прибыли туда вместе с князьями и господами, и также у тех, что проживали там прежде.

Князья и господа взяли с собой на свадьбу множество кнехтов и слуг, но меж ними не нашлось такого, кто своим нравом и услужливостью полюбился бы дамам и господам более Фортуната. И спросили графа, откуда взялся у него слуга, столь сведущий в придворных обычаях? Он поведал им, что Фортунат пристал к нему на обратном пути из Иерусалима, и рассказал, какой он отменный стрелок: ни птицам в небе, ни зверям в лесу — никому нет от него пощады, к тому же он превосходный слуга и всякого почитает таковым, каков тот есть. Благодаря похвале графа князья, господа и благородные дамы преподнесли ему множество даров.

Как Фортунат во Фландрии на свадьбе своего господина одолел всех прочих в турнирах и поединках и завоевал обе награды

Когда же князья и господа натешились состязаниями, то, вняв совету герцога Клевского и графа, зятя его, решили назначить для господских слуг, прибывших на свадьбу, две драгоценности, за которые те должны были сражаться, поделившись на четыре партии; двум из них предстояло сразиться в один день, а двум прочим — на следующий, и каждый из тех, кто окажется лучшим, получит по награде стоимостью в сто крон.

Все господские кнехты обрадовались, всяк крепко надеялся одолеть прочих, и желавших померяться друг с другом силами было такое множество, что набралось их числом до восьмидесяти, так что они должны были сражаться, разбившись по двадцати. Одним из них по воле и с согласия своего господина был Фортунат. И когда они бились в первый день, то приз завоевал один из слуг герцога Брабантского.^[52] А когда сражались на другой день вновь, двадцать против двадцати, то награда досталась Фортунату. Как услыхали о том кнехты, которые сражались, а также прочие, не сражавшиеся в турнире, зато числом намного их превосходившие, то все они вместе чрезмерно раздосадовались, что Фортунат завоевал один из призов. И все просили Тимотея, слугу герцога Брабантского, также завоевавшего одну из наград, чтобы он вызвался сразиться против итальянца и поставил свой приз против его. Все сообща и каждый особо требовали от него этого, и Тимотей не посмел отклонить просьбу, с которой обратилось к нему такое число добрых друзей, и известил Фортуната, что ставит свой приз против его и вызывает его померяться силами перед дамами и девицами, и кто из них победит другого, тому и достанутся обе награды.

Едва Фортунат услыхал об этом, как, недолго думая, принял вызов, хотя прежде не был опытным воином. Весть о том, что Фортунат и Тимотей желают сразиться друг против друга за свои призы, дошла до господ. Они одобрили поединок. И оба его участника тотчас вооружились, и выехали в поле, и отважно помчались друг на друга, и каждый старался одолеть другого, но в четвертый раз Фортунат пронзил Тимотея, всадив в него копье на всю его длину, и тем добыл обе награды стоимостью в двести полновесных крон.

Однако тут поднялась против него жгучая ненависть и зависть, более всего — меж слуг графа Фландрского. Граф же был весьма доволен тем, что один из его слуг завоевал оба приза, и помышлял, что все приближенные также этому рады, а те предпочли бы, чтобы награды увез с собой чужеземец. Граф не догадывался о злобе, которую его слуги питали к Фортунату, ибо никто из них не осмеливался открыть графу на нее глаза.

Был меж ними один хитрый старик по имени Руперт, который сказал, что, будь у него двадцать крон, он довел бы итальянца до того, что тот сам поспешил бы убраться прочь, не простившись ни с господином, ни с кем иным, и он-де берется провернуть это дело так, что никому не поставят этого в вину. Тут все сказали ему: «О любезный Руперт, если ты мог это сделать, то отчего доселе валял дурака?» Руперт ответил: «Я не могу это свершить, не имея денег», — и еще сказал: «Пусть каждый из вас даст мне по полкроны, и если я не выдворю его отсюда, то каждому верну по кроне». Все согласились, и у кого не было наличных, тому одолжили другие, и они собрали пятнадцать крон и отдали их Руперту.

Он же сказал: «Теперь в мои дела не суйтесь и во всем ведите себя как прежде». И, взявшись за дело, Руперт подружился с Фортунатом, любезничал с ним и рассказывал ему старые истории, приключившиеся некогда в их землях, как один господин отнимал у другого его земли, и упрочил Фортуната в мыслях, что господин к нему милостив и у него он может оставаться всю жизнь, а потому ему следует знать о прежних делах. Руперт открыл ему также многие свои тайные дела и повел его к красивым женщинам, до каких сам был великий охотник.

И когда они пришли туда, Руперт велел принести вина и прочих добрых напитков, ибо хорошо разбирался в том, что подают в придворных трактирах, и принялся нахваливать Фортуната, как он богат и благороден и как все хотят быть его друзьями, чему тот охотно внимал. И когда возвратились они из трактира домой, Фортунат взялся за кошель, собираясь уплатить свою долю потраченных денег, но Руперт не взял у него ни кроны и сказал, что он милее ему, нежели любой из его братьев, и чем он сам владеет, того и ему желает, и наговорил немало подобных льстивых слов. Руперт хорошо знал, что итальянец неохотно расстается с деньгами, и подумал, что нет лучше способа вкрасться к кому-нибудь в доверие, нежели заплатить за него деньги. И они проделывали это весьма часто и долго, покуда Руперт не остался без гроша в кармане.