Когда она оставила свою воркотню и перестала докучать мужу, он тоже малость остепенился.

45

Как один косарь увидел две головы в своей постели, вернувшись поутру с покоса за бруском

Обычно толкуют, будто на мужчину дурь находит поутру, а на женщину — пополудни; это подтверждает и жена нашего косаря. Рассказывают об одном косаре, что он жил-поживал в деревне и у него была весьма пригожая жена. На нее скоро обратил внимание деревенский священник и стал выказывать косарю всяческую приязнь. Косарь добродушно принял это к сведению и не заподозрил ничего худого насчет священника и своей жены. Священник частенько звал косаря к себе в гости, осыпал его жену даяньями и подарками, так что им нельзя было не снюхаться. Как только косарь отправлялся утром на работу, добрый господин сменял его и помогал жене домовничать.

Случилось однажды утром косарю встать ранехонько; добрый человек не любил шутить, взял косу и поспешил на луг. А священник тоже не дремал; не успел косарь отлучиться, как священник, по своему обыкновению, прикорнул к его жене. Добрый косарь прошел ряда два, коса у него затупилась, он вспомнил про свой брусок и припустил домой. Подойдя к двери, косарь не стал шуметь; он боялся разбудить любимую жену и проскользнул в комнату тихонько. Брусок висел на стене, косарь быстро нашел его и заторопился на покос, но, выходя из комнаты, глянул на свою кровать и увидел две головы, одна из которых была с гуменцем. Добрый человек опять-таки не заподозрил ничего худого, да и недосуг ему было, работа стояла, вот он и ушел не оглядываясь.

Как только косарь скрылся, священник вскочил в превеликом страхе, опасаясь, что косарь донесет на него управителю и тот накроет его. Однако женщина была хитрее; она успокоила священника и сказала, чтобы тот не суетился, дело будет в шляпе, это ее забота, и ему ничего не грозит. А добрый муж, усердствуя за работой, призадумался, откуда же у него в постели взялись две головы.

В обед жена приготовила ему лакомую закуску, взяла харчи, отправилась на покос и, приблизившись к мужу, весело сказала: «Доброго утречка обоим!» Муж осмотрелся, подумав, что на лугу появился еще кто-нибудь. Не увидев никого, он спросил: «Жена, кого ты имеешь в виду?» — «Ах, — воскликнула она, — ну что ты за человек! Как же ты не предупредил меня, что у тебя есть напарник? Я бы настряпала побольше; правда, я думаю, вам и так хватит». — «Что с тобой, жена? — удивился муж. — Или ты хлебнула лишнего спозаранку? Я же один-одинешенек на лугу, и нет со мной никого, кроме тебя». Хитрая бабенка подошла к мужу, протерла себе глаза и сказала: «Поистине нельзя верить глазам своим! Я бы побилась об заклад, поставив целую корову: только что вас было двое». — «Поистине, — ответил муж, — нечто подобное попритчилось мне нынче поутру. Видишь ли, я забыл нынче утром брусок, захожу в нашу комнату, беру его, и, поверишь ли, я побился бы об заклад, что с тобой в нашей постели лежал священник». Жена рассмеялась от души и сказала: «Мой милый Ганс, теперь я убедилась, что верно говорят: на мужчин дурь находит поутру, а на женщин пополудни. Что за дурацкая болезнь! Невдогад мне, с чего это бывает, с перепою или спросонья». Они посидели вместе, попили, поели, потешились, и добрый муж так и не размыкал своей дури.

46

Как толстый поп вознамерился достичь королевства и ввалился в волчью яму, пытаясь поймать утку

Есть в Лотарингии деревня; там жил толстый, неуклюжий поп, каковых немало встретишь в Лотарингии. У него была привычка бегать из деревни в деревню; как он почует хорошую трапезу, так и норовит урвать свою долю. Слыхал я от надежных людей, что случалось ему служить мессу по два раза на дню: сперва в своем приходе, а потом в другой деревне, куда он опрометью бежал, услышав про хороший обед.

Случилось так, что в крещенский сочельник он припустился в другую деревню, где намеревался играть с крестьянами в короля, но задержался в своем Вихе, где тоже играл в короля, и потому припозднился. А неподалеку от деревни, куда он держал путь, крестьяне в тот самый день выкопали глубокую волчью яму и, как водится, забили в нее сенной шест с корзиной, где сидела утка, чтобы лисы или волки сбегались на ее кряканье и падали в яму. Приближаясь к деревне, добрый священник услышал в поле утиное кряканье и подумал про себя: «Эта утка ушла из деревни, ее мог бы поймать и слопать лис. Так не лучше ли мне поймать утку и свернуть ей шею; я припрячу ее, а после ужина по дороге домой прихвачу, и завтра на ужин у меня будет хорошее жаркое». С такими мыслями священник приближался к утке, и чем ближе он подходил к ней, тем громче она крякала. А яма была прикрыта разным хворостом и соломой, и немудрено, что священник видел лишь твердую почву у себя под ногами в поисках крякающей утки, опасаясь, как бы она не ускользнула. Поспешая к добыче, неуклюжий поп ввалился в волчью яму. Утка закрякала еще громче, ее услышал голодный волк, прибежал на ее кряканье и тоже ввалился в яму к священнику. Волк уразумел, что он попался, и это его укротило; хищник не посягал на попа. Зато сам поп изрядно струхнул при виде волка и не чаял остаться в живых. Прошел какой-нибудь час, и прибежал лис в надежде урвать лакомый кусок; его постигла та же участь. Лис, однако, ввалившись в яму, взъелся на священника и принялся рвать его рясу. У священника душа ушла в пятки, он и на спасение-то больше не надеялся. А до деревни было рукой подать, и когда крестьяне закричали: «Король пьет!», добрый иерей совсем приуныл; он привык встречать ночь за пиршественным столом, а не в волчьей яме.

Утром крестьяне решили взглянуть, кого им Бог послал ночью; они пришли к яме с веревками и лестницами, с копьями и с дубинками, а в яме сидели втроем священник, волк и лис, чему крестьяне немало подивились. Поп весьма учтиво попросил их воздержаться пока что от расспросов и избавить его от великого страха и опасности, а уж потом он поведает им все по порядку. Ему бросили веревку, он сам обвязался ею, и его вытащили. Тогда священник попросил крестьян ради всех святых пощадить волка и прикончить лиса, за что посулил им целый серебреник. Крестьяне осведомились, по какой причине он хочет купить волку жизнь, хотя нет в мире другого зверя, столь ненавистного остальным, как волк. А поп сказал: «О любезные друзья, добрый, честный волк всю ночь сидел со мной в яме, тихий и кроткий, не пытаясь причинить мне какое-либо зло, а этот мерзкий, преступный лис, ввалившись в яму, сразу же начал на меня наскакивать, рвал мою рясу и пугал меня; вот почему я хотел бы, чтобы его казнили».

Крестьяне взяли у священника серебреник, однако убили и волка и лиса. Полагаю, если бы они смекнули, что священник намеревался украсть утку, они убили бы и его, как волка и лиса.

47

О невежественном попе, не разумевшем календаря

Я должен описать еще одного попа из Лотарингии, раз уж об этом зашла речь. Есть в Лотарингии местность, именуемая Лангенвазен; там в наши дни и проживал высокоученый поп, сведущий во всем, только невдомек ему было, когда суббота, а когда воскресенье. Ибо он не разумел календаря, так что он измыслил особую метку на каждый день. Поп был такой смышленый, что, глядя на других, наловчился делать метлы, лучше которых не сыскать. Вот он и надумал: каждый понедельник он делал метлу, во вторник другую, в среду, в четверг, в пятницу и в субботу делал еще по одной, и, когда набиралось шесть метел, он мог сообразить, что завтра воскресенье. Вот поп и отправлялся в субботу вечером к своему пономарю и приказывал ему звонить поутру к мессе.

Жил в Лангенвазене один скверный крестьянин, который повадился приглядываться к попу, вот и застал он однажды попа за пересчитыванием метел; одну метлу называл он «понедельник», другую «вторник», третью «среда», четвертую «четверг», пятую «пятница», а потом говорил: «Завтра нужно напомнить церковному сторожу, чтобы звонил». Из этих слов крестьянин мог заключить, что все дни недели поп определяет только по метлам. В среду упомянутый крестьянин снова пришел к поповскому дому и не застал попа: тот ушел резать прутья для метел. В углу стояли три метлы; крестьянин поспешно взял одну и спрятал ее за старым ларем.