Когда император их просьбу выслушал, он счел ее вполне справедливой, и дал он им охранную грамоту на все их дурачества и шутки, заверив ее своей подписью и печатью, а что он в той грамоте написал, о том читай дальше.
Глава двадцать восьмая
ЧТО ГОВОРИЛОСЬ В ОХРАННОЙ ГРАМОТЕ, ДАННОЙ ИМПЕРАТОРОМ ШИЛЬДБЮРГЕРAM
«Мы, божией милостью император и т. д. и т. п., объявляем настоящим всем и каждому, что, согласно верноподданнической просьбе жителей города Шильды и их городского головы, кои о пользе своей общины радеют и новую жизнь вести желают, мы, император и т. д. и т. п., берем их под свою защиту и даруем им привилегию: отныне вести их дурацкую жизнь спокойно и без всяких помех. Даем им на то свое императорское соизволение и выказываем вышеозначенным шильдбюргерам, нашим любезным, верным и веселым подданным, свою высочайшую милость. И приказываем впредь, чтобы никто им в их дурачествах ни словом, ни делом не вредил и никаких им препятствий ни с чьей стороны не было. А ежели найдутся такие, кто нашего приказа ослушается, то им грозит великая кара наша и всей империи немилость. Поскольку мы, взирая на удивительные проделки и услуги шильдбюргеров, кои они нам, при нашем пребывании в Шильде, оказали, им за то свою милость даровали, то и каждый, какого бы звания он ни был, пусть отнесется к ним благосклонно и не станет их ни хулить, ни осмеивать, ни попрекать, ни дразнить, ни дураками обзывать, ни вышучивать и позорить, ежели не хочет он лишиться навечно нашей благосклонности и подвергнуться наказанию. Мы приказываем, чтобы наши любезные и верные подданные, городской голова и все жители Шильды, согласно своему желанию, оставались на вечные времена и повсюду, в пределах Утопии и вне ее, такими, какими им быть угодно, а кто осмелится им в их шутовстве помехи чинить, тот должен надеть и носить шутовской колпак с одним, двумя или тремя колокольцами, в зависимости от тяжести преступления и своей вины. Снять этот колпак провинившийся сможет не раньше, чем он примирится с обиженным им шильдбюргером, и, сверх того, он должен еще во искупление прокутить в трактире не менее двух гульденов. Такова наша монаршия воля и наше окончательное решение, что мы своею подписью и старинной императорской печатью удостоверяем. Дана лета… дня».
Глава двадцать девятая
КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ СВОИ НОГИ ПЕРЕПУТАЛИ И ПОД КОНЕЦ В НИХ СНОВА РАЗОБРАЛИСЬ
Итак, император, вдоволь натешившись, поехал прочь, а шильдбюргеры на своих палочках-коняшках его при отъезде провожали и составили ему свиту, за что император их поблагодарил и велел им некоторую денежную сумму вручить. Эту сумму они решили сразу же еще до возвращения домой в соседней деревне прокутить. Поскакали они туда на своих коняшках и вволю себя там усладили. Когда же поели и выпили на славу, а деньги у них еще оставались, пришла им охота, подобно благородным рыцарям, пойти погулять на зеленый лужок, отдохнуть там, съеденное переварить и еще немного подкрепиться. Вышли они на лужок, каждый в особицу и все вместе, не забыв прихватить с собою бутылку вина да несколько ломтей хлеба, чтобы особенно свой желудок в такую жару не отягощать и чтобы хмель быстро выветрился. Присели они затем в траву-мураву, поужинали тем, что было припасено, и почувствовали себя на седьмом небе, даром что были простыми мужиками. А поскольку оделись они по случаю проводов императора в штаны одинакового цвета, то, когда время пришло по домам расходиться, никак они своих ног различить не могли. Сидели и таращили друг на друга глаза, и каждый боялся, как бы сосед его ноги домой не уволок. Пока они так сидели и друг на друга глазели и никто не знал, что делать, проезжал мимо всадник на лошади (не исключено, что это была не лошадь, а осел). Позвали они его и рассказали про свою беду: никто, мол, ног своих не узнает — и попросили, ежели он только может, помощь им оказать, они его за то поблагодарят и хорошо заплатят. Всадник сказал, что непременно им поможет, слез с лошади, срубил хорошую дубину да как начал колотить их по ногам. И в кого он попадал, тот сразу же вскакивал — на свои собственные ноги, которые проезжий молодец вмиг помог ему отыскать.
Только один шильдбюргер остался сидеть и сказал: «Любезный господин, а где же мои ноги? Мне ты разве не хочешь помочь и получить награду? Никак не разберусь, это мои или чужие?» Путник ответил: «Погоди, сейчас разберешься», — да так его треснул, что у бедняги искры из глаз посыпались. Он сразу вскочил и ноги свои нашел. Так все шильдбюргеры получили свои ноги назад, очень тому обрадовались и путника щедро наградили, а сами отправились по домам и решили в дальнейшем не рисковать и с ног своих глаз не спускать.
Глава тридцатая
КАК ДВА ШИЛЬДБЮРГЕРА ДОМАМИ ОБМЕНЯЛИСЬ
Шильдбюргеры со временем так привыкли к своему шутовству да дурачеству, что уж без этого жить не могли. Дурачились они уже не для того, чтобы мудрость свою скрыть, а как истинные природные дураки. Говорит же пословица: привычка — вторая натура. И кто пословице не верит, тот пускай на шильдбюргеров поглядит да убедится. Все, что они теперь задумывали и за что брались, оборачивалось шутовством да глупостью.
Ну так вот, прослышали два шильдбюргера, что люди в давние времена многим менялись и большую выгоду с того имели. Решили они тоже счастья попытать и обменяться друг с другом хоть домами. Задумали они это за чаркой вина, когда императорскую награду пропивали. Такие вещи нередко случаются, когда хмель в голову ударяет и последний ум прогоняет. Настала пора задуманное исполнять, и первый шильдбюргер, который жил на верхнем конце Шильды, разобрал свой дом (тогда шильдбюргеры еще таких больших палат, как сейчас, не имели) и перетаскал его по бревнышку на нижний конец; а тот, кто жил на нижнем конце, тоже разобрал сруб и отвез его в гору. Так они домами и обменялись. Что смеетесь? Смейтесь сколько душе угодно! А коли не смешно, добавьте соли и перцу из того, что дальше последует.
Одно без другого не бывает, а зло нужно прогонять добром.
Глава тридцать первая
КАК ГОРОДСКОЙ ГОЛОВА СПРАВИЛ СВАДЬБУ СЫНА И ЧТО БЫЛО С ЖЕНИХОМ И НЕВЕСТОЙ
Подрос у городского головы сын, и захотел голова, чтобы взял он себе жену. Поэтому он велел ему отправиться под вечерок к швеям, не глянется ли ему какая из девушек, красивая да усердная. «Хорошо, — сказал сын. — А что я должен там говорить?» — «Он еще спрашивает! — воскликнула мать. — Одно слово за собой другое потянет». Итак, пришел добрый молодец в горницу, где девушки за шитьем седели, ладные да пригожие, и повел себя как истый дурак. Кто бы о чем его ни спросил, — он в ответ: «Одно слово за собой другое потянет».
Присутствующих он немало тем распотешил, и все думали: «Что за остолоп такой выискался? Кто за такого пойдет?» Однако дочь свинопаса, которую городской голова перед тем за императорского сына сватал, глаз на него положила, а он — на нее. Поэтому, когда он ее домой провожал, и обещал на ней жениться, и в церковь честь честью повести, ежели она три дня об их помолвке молчать сможет, то легко добился, чтобы она пустила его в свою светелку.
Утром чуть свет она должна была вставать и идти коров доить. Но поскольку ей такое счастье выпало и она его упустить не хотела, то поднялась тихонько, думая, что молодец спит, и наказала матери идти доить за нее, потому как сын городского головы ее в жены берет. Тот, однако, не спал, и все слышал, и в жены ее брать не стал.
На следующий день пошел он опять в ту горницу, где девушки шили, и присмотрел себе другую, получше, чем дочь свинопаса. Тут стали готовиться к свадьбе. А у городского головы была любимая коза, которую он сам выхаживал десять лет, и решил он к свадьбе ее зарезать, чтобы не стала она слишком старой. Когда он ее уже на козлы положил и голову веревкой скрутил, дрогнуло у него сердце, и сказал он жене: «Глянь, как доверчиво на меня коза смотрит, не могу я ее убить». А госпожа городская голова ему ответила: «Ну и не убивай, мне ее тоже жалко, как собственного ребенка». И осталась та коза жить, а на свадьбу стали искать другое угощенье.
