От страха ни живого, ни мертвого.
Собирает он их всех вместе,
Говорит он им всем по чести:
— Что-то вы ленивыми стали,
Чуть Гэсэра своего не проспали.
Тридцать три богатыря,
Триста воевод,
Три тысячи оруженосцев
Великим удивлением удивились,
Великим стыдом устыдились,
Впредь, словами своими медлительными,
Обещают они быть бдительными.
— А ты, Хара-Зутан, — говорит Гэсэр,
Рановато на ноёнское место сел.
Все вооружение мое ты возьми-ка,
Все снаряжение мое собери-ка,
Все колющее собери, все острое,
Все режущее, все сверкающее,
Все черно-желтое, все пестрое,
Все разящее, все стреляющее,
Все, что было до блеска наточено,
Все, что за ночь тобой испорчено,
Отнеси хангинским семи кузнецам,
Отнеси шэнгинским семи кузнецам,
Пусть они горны свои разожгут,
Все исправят, все откуют,
Все вернешь мне в целости сам.
Хара-Зутан
Большим удивлением удивился,
Хара-Зутан
Большим стыдом устыдился.
Глаза поднять на Гэсэра не может,
Раскаянье его гложет.
Но не ушел он от суда Гэсэра Абая,
Гэсэр, когда нужный час настал.
Хорошее вспоминая, плохое не забывая,
Хара-Зутану выговаривать стал:
— Разве белые хорошие дела
Мы не вместе делали?
Разве твоя хангайская стрела
Не летала рядом с моими стрелами?
Не под одной ли крышей мы часто жили,
Крепким словом сказанным дорожили?
Будем судиться не по словам,
А будем судиться мы по делам.
Возьмем в свидетели нашего отца,
Эсэгэя-батюшку,
Мудреца и творца,
Предначертанное им возьмем за закон,
Пусть тебя судит не я, а он.
Давай обратимся к бурханам-небожителям,
Спросим у них:
«Рассудите нас и скажите,
Мирно ли мы разойтись должны,
Вместе ли мы и дальше жить должны,
Или мы сразиться с Хара-Зутаном должны,
Или мы наказать его должны?»
Хара-Зутан, от испуга серый,
Начал ползать у ног Гэсэра.
Ползает, корчится, извивается,
Стонет, плачется, извиняется,
Всячески себя умаляет,
Гэсэра всячески умоляет:
— Отныне не буду я поступать по чужим словам,
Отныне буду я себе хозяином сам,
Ты меня не вини, мой племянник и внук,
Не сумел я уйти из дьявольских рук,
Это все Архана-дьявола каверзы,
Обойти бы его надо за версту,
А я, старый идиот и дурак…
Охмурил меня старого хитрый враг,
Но теперь-то уж я примерным буду,
Твоей доброты-простоты не забуду.
Будем мы друг друга любить-уважать,
Будем мы жить да добра наживать.—
Абай Гэсэр по своей доброте
Выслушал слова покаянные те.
— Ладно, — сказал он, — прежнее за оплошность примем.
Грязное, черное за беспечность примем,
Впредь с врагами осторожными будем,
Настороженными, чуткими будем.
Чуткостью уха дальнего врага выслушивать будем,
Зоркостью глаза близкого врага высматривать будем,
Трезвостью разума
Замышляющего врага распознавать будем.
Если на кочку ногой не наступить,
Откуда муть в роднике возьмется?
Если черной мысли не заронить,
Откуда черное дело возьмется?
Если черного дела не совершить,
За что же боги сердиться будут?
Если по кривой тропе не ходить,
Откуда взяться греху и блуду?—
Тридцать три богатыря,
Триста воевод,
Три тысячи оруженосцев
Раскрыли уши,
Правдивое слово,
Справедливое слово
Они внимательно слушают.
Разумно-ясному дружно внимают,
Торжественно-прекрасное постигают.
Но Гэсэру они высказывают,
Что надо бы Хара-Зутана наказывать,
За то, что с чертом он спутался,
В ущерб народу и родной стороне,
Привязать его крепкими путами
К толстой красной сосне,
