Ставят вина — воды озерные.

Бьет Саргал в золотой барабан,

Созывает на пир северян,

Он в серебряный бубен бьет,

Созывает южный народ.

Восемь дней пирование длится,

Девять дней страна веселится

И сама себе удивляется,

На десятый день — отрезвляется!

Молодого Гэсэра ханом,

По обычаю, нарекли:

Да земным он послужит странам,

Да защитою станет земли!

А у хана для дел державных —

Тридцать три воителя славных,

Триста опытных, знатных вождей

И три тысячи ратных людей!

Всадник на кроваво-рыжем коне

Вот однажды, когда в тумане

Просыпалась земная ширь,

В золотящейся утренней рани

Встал Гэсэр, сказал богатырь:

«Мне баранье мясо и бычье

Опротивело, не по нраву.

Я хочу таежной добычи,

На Алтае начнем облаву».

На Бэльгэне Гэсэр поскакал

По великим просторам Алтая,

То мелькая средь голых скал,

То в лесные чащобы вступая.

Без ночевки-дневки три дня

И три ночи он гнал коня.

Но с кургана ли, с горной ли вышки,

Даже из носу черной мышки

Он и капельки крови не пролил,

Кто же эти края обездолил?

«Думал я, что алтайские горы,

Что великие эти просторы

Изобильны зверями с клыками,

Что я встречу сохатых с рогами,

Оказалось, — ни робкого зверя

И ни хищного нет и в помине!» —

Так сказал он, глазам не веря

И ругаясь в таежной долине.

Он взобрался на горный отрог,

Удержаться от крика не мог:

Там, где дол цветами разубран,

Он увидел красавца изюбра!

Глухоманью, в безмолвии диком

За изюбром помчался он с гиком,

Но заметил: наперерез,

Там, где гуще листвы навес,

Скачет всадник в булатной броне

На кроваво-рыжем коне.

Красным солнцем лик обожгло,

Рдеет киноварью седло,

Косы черные — в целую сажень.

Сразу видно: всадник отважен!

На Гэсэра не глядя, стрелок

Из колчана стрелу извлек,

И, прицелясь, метнул ее

Из бухарского лука богатого,

И пронзил изюбра рогатого.

Повезло удалому стрелку!

Он добычу схватил на скаку

И, Гэсэра не замечая,

Ускакал по лесной стороне

На кроваво-рыжем коне.

Рассердился Гэсэр, и слез

Он с гнедого и сдвинул брови:

«Эта наглость и дерзость мне внове.

Мне он выскочил наперерез

И, добычу мою отняв,

Ускакал от меня стремглав!

Разве женщина я, чтоб и впредь

Оскорбленья такие терпеть?»

Так воскликнул, и в грозный пляс

Он пустился, гневом объятый.

Он зубами скрипел, разозлясь,—

Были зубы его как лопаты!

На гнедого он сел опять,

Поскакал, но не мог догнать

Неизвестного верхового

На кроваво-рыжем коне,

И не слышал на крик никакого

Он ответа в лесной тишине,

Хоть кричал он криком то властным,

То пронзительным, то громогласным

Догони такого, поймай!

Взял он в рот красный камень задай,

Искрошил сорока зубами,

Бросил крошево на небосвод

И развеял за облаками.

И разверзлось сто непогод,

И жара упала такая,

Что замолкла река, высыхая,

Закипел лошадиный навоз.

«Экий сильный нагрянул мороз!

Я замерзну в чужой стороне!» —

Крикнул всадник на рыжем коне.

А потом поплотней натянул

Малахай из лисьего меха,

И, привстав на коне, запахнул

Он доху из волчьего меха,

И умчался за перевал,—

Белый иней его покрывал.

Тут-то понял Гэсэр, что жара

Не страшна незнакомому мужу,

И он вызвал ужасную стужу,—

Холодов настала пора.

Налетела такая пурга,

Что ломались бычьи рога,