И поразительная вещь. Если советская власть удержалась в европейской России только благодаря удовлетворению земельного запроса русского крестьянства, то в Туркестане... с передачей земли в руки крестьянства внутреннее беспокойство советской власти нисколько не уменьшилось, и советская власть вынуждена зорко следить за тем, чтобы получившая землю туркестанская беднота не передала ее обратно прежним владельцам! Накануне празднования десятилетия Октября, в сентябре 1927 г., официальный орган Средне-Азиатского Бюро ЦК ВКП «За партию» приводил ряд случаев добровольного отказа крестьян-туркестанцев от полученных ими участков в пользу прежних хозяев... Иногда получивший землю крестьянин приходил к быв. хозяину участка с извинениями: «Я не виноват, что наделен землею»... Чем объяснить, что поддерживаемое всей мощью советской власти многомиллионное узбекское крестьянство идет с извинениями к побежденному «классовому врагу» – своему б. помещику?.. Начать с того, что новый туркестанский мелкий землевладелец в большинстве случаев или вовсе не снабжен или снабжен в крайне малой степени необходимым земледельческим инвентарем... Путем выдачи авансов в счет будущего урожая советское правительство вынуждает мелкого маломощного землевладельца засевать свой участок исключительно хлопком. Уже в истекшем 1927 году площадь хлопкосеяния в Туркестане превзошла довоенную норму, между тем как скотоводство, составляющее наряду с хлопком важнейшую отрасль среднеазиатского хозяйства, еще далеко не достигло прежнего своего уровня. Отсюда происходит небывалая до сих пор зависимость Туркестана, именно коренного населения (ибо хлопководством занимается исключительно только оно), от ввозного русского хлеба. Невыполнение советским правительством плана завоза хлеба, ставшее постоянным, нормальным явлением, вызывает сильное повышение хлебных цен, и крестьянин-хлопкороб не получает законного эквивалента за свой хлопок. С другой стороны, не вся отобранная от имущих земля переходит в руки туземной бедноты. Часть, и весьма значительная, остается в «государственном фонде», откуда преимущественное право на получение земельного надела остается за красноармейцами, как за «защитниками революции». Не стану повторять, какую революцию и как защищали красноармейцы в Туркестане. Процент красноармейцев из состава коренного населения крайне ничтожен, поэтому приоритет при получении земли из «государственного фонда» почти исключительно остается за русскими. Таким образом, советская земельная реформа продолжает подлую переселенческую политику павшего режима. <...>

Другая реформа, по заданию своему одна из наиболее необходимых для Туркестана, в частности для Узбекистана, – открытие женского лица... Местная пресса строго осуждала неумелый подход к этой деликатной реформе, требующей чрезвычайно тщательной подготовки, а не грубого административного нажима. Например, отдавался приказ: кто снимет и сожжет столько-то женских чадр, тот получит такую-то награду. И хулиганье взялось за дело. Сдирали на улицах с лиц женщин чадру, собирали в кучи и сжигали. Ночью и этот «герой в борьбе за освобождение женщины Востока», и сама эта «освобожденная женщина» или ее ближайшие родственники оказывались убитыми... А ответственные «руководители революционного социалистического» Узбекистана приходили на митинги со своими «открытыми» женами, которые сейчас же по возвращении домой закрывались снова. Иногда «революционные вожди» обзаводились двумя категориями жен: «открытыми» советскими, с которыми «революционно шагали» по улицам, и «закрытыми» «мусульманскими», которых прятали дома строже прежнего, чтобы как-нибудь не скомпрометировать своей «революционности». <...>

Теперь о сов. строительстве в Средней Азии: я имею материалы, по своей чудовищности далеко оставляющие за собою материалы по ныне разбирающемуся Шахтинскому делу (судебный процесс 1928 года по обвинениям в экономическом вредительстве. – Ред.). Я имею в виду дело о водных управлениях Средней Азии. Составлялись фантастические миллиардные (3 миллиарда 600 млн рублей) проекты опереточного строительства, как орошение знаменитых Каракумских песков; мечтали опреснить Гасан-Кулийский залив Каспийского моря. А рядом посеянные пшеница и хлопок погибали от безводья! Проекты эти нужны были только для личного обогащения советских правителей... Как они работали по орошению Туркестана, достаточно назвать только одну цифру: затратив 8 миллионов рублей, большевистские инженеры оросили всего-навсего 20 (двадцать) гектаров земли!.. А сколько миллионов пущено на ветер! И надо сказать, что во главе водных управлений Средней Азии стояли партийные деятели (Рыкунов, Прохоров, Мор). В водном хозяйстве не было ни одного частного собственника и ни одного иностранца, чем пытаются объяснить Шахтинский скандал.

Разумеется, полемический задор М. Чокая отчасти объясняется его неприятием Советской власти, однако во многом национальная политика на местах, особенно в первые десять лет после революции, была именно такой – «с изрядными перегибами и перехлестами». И впоследствии руководство страны также прибегало к проверенному методу, когда в национальные республики «делегировались» русские кадры, чтобы налаживать дела в глубинке. Именно поэтому многие русские семьи обосновались в Средней Азии, Казахстане, Прибалтике, откуда были вынуждены уезжать накануне распада СССР.

Роль личности в истории не следует преувеличивать, но она, безусловно, велика. Революция, диктатура пролетариата, восстановление страны из разрухи гражданской войны – нельзя сказать, что все это не состоялось бы, не будь у большевиков Ленина, но совсем не исключено, что без него все пошло бы совершенно иначе. «Эта эра», если вспомнить Маяковского, которая «проходила в двери, даже головой не задевая о косяк», еще при жизни была окружена в глазах большей части населения ореолом, подобным ореолу святости; когда же Ленин умер в январе 1924 года, обожание превратилось в поклонение. Похороны Ленина стали событием общенационального масштаба, многие люди восприняли его смерть как личную трагедию.

О масштабе личности Ленина говорит само количество воспоминаний, запечатлевших облик и характер «вождя мировой революции». Этих воспоминаний великое множество, и среди них – очерк писателя М. Горького.

Владимир Ленин умер.

Даже некоторые из стана врагов его честно признают: в лице Ленина мир потерял человека, «который среди всех современных ему великих людей наиболее ярко воплощал в себе гениальность».

Немецкая буржуазная газета «Рrаgеr Таgeblatt», напечатав о Ленине статью, полную почтительного удивления пред его колоссальной фигурой, закончила эту статью словами:

«Велик, недоступен и страшен кажется Ленин даже в смерти».

По тону статьи ясно, что вызвало ее не физиологическое удовольствие, цинично выраженное афоризмом: «труп врага всегда хорошо пахнет», не та радость, которую ощущают люди, когда большой беспокойный человек уходит от них, – нет, в этой статье громко звучит человеческая гордость человеком.

Пресса русской эмиграции не нашла в себе ни сил, ни такта отнестись к смерти Ленина с тем уважением, какое обнаружили буржуазные газеты в оценке личности одного из крупнейших выразителей воли к жизни и бесстрашия разума.

Писать его портрет – трудно. Ленин, внешне, весь в словах, как рыба в чешуе. Был он прост и прям, как все, что говорилось им.

Героизм его почти совершенно лишен внешнего блеска, его героизм – это нередкое в России скромное, аскетическое подвижничество честного русского интеллигента-революционера, непоколебимо убежденного в возможности на земле социальной справедливости, героизм человека, который отказался от всех радостей мира ради тяжелой работы для счастья людей. <...>

Далеко вперед видел он... Не всегда хотелось верить в его предвидения, и нередко они были обидны, но, к сожалению, не мало людей оправдало его скептические характеристики. <...>