Связь

1922 г.

Март

Центральный телеграф – сильное брожение из-за низкой оплаты труда и недостаточное снабжение продовольствием, которое позже вылилось в забастовку техников аппаратной службы, поддержанную низшими служащими. Забастовка длилась 2 1/2 часа, ликвидирована обещанием выдать жалование за первую половину марта и за февраль по мартовским ставкам. На той же почве – брожение работников Главпочтамта и Телефонной станции. Ликвидировано выдачей жалования.

Апрель

Телефонная станция – забастовка из-за невыдачи жалования к Пасхе и невыдачи продовольствия. Ликвидирована выдачей жалования.

Май

Центральный телеграф – сильное брожение мастеров из-за невыдачи жалования за первую половину мая и большой платы за паек. Ликвидирована выдачей жалования за май полностью и пайка за апрель.

Сентябрь

Среди работников Нарсвязи – недовольство на почве тяжелого материального положения приняло политический оттенок, что в особенности выявилось на общем собрании работников Центеля 18 сентября при обсуждении вопросов: о соцстраховании, 4-м губсъезде [профсоюза] связи, о кассах взаимопомощи и больше всего по вопросу об аресте одного механика. Речь выступавшего по этому пункту механика сопровождалась шумными, сочувственными аплодисментами.

И даже газета «Правда», официальный орган компартии, затронула тему недовольства рабочих – в критической статье, посвященной обзору сообщений рабочих корреспондентов стенгазеты московского завода «Серп и молот».

Даже в юбилейном октябрьском номере (18-й) стенная газетка завода «Серп и молот» не сочла неуместным писать о беде с получкой. Тут мы читаем:

«Легче рабочему через весь завод перепрыгнуть, чем узнать, когда и за что с него удерживают... Эй, завком, – взывает газетка, – приналяг-ка на заводоуправление! Каждый рабочий имеет право перед получкой видеть цифры либо в расчетной книжке, либо в табеле, вывешенном на доске».

Но этой жалобой газетка еще не исчерпывает общей картины выплаты получки.

В предыдущем 17-м номере писалось:

«Одиннадцать часов в очереди. Если начинается выдача денег после работы, то кончается в 5 часов утра. Это потому, что заводоуправление экономит на дополнительном раздатчике, давая всего одного на огромный цех».

Перед мною несколько не использованных еще редакцией заметок рабочих. В одной из них работница рассказывает довольно картинно о характерном явлении запаздывания выплаты:

«Дома у рабочих дня за три до получки – зубы на полке. Дети домой забегают только на ночь – днем все равно ничего не получишь. Жена, скучая и от безделья, и от голода, уныло бродит по дому. Но рабочий терпеливо выжидает законного срока, помалкивает. Но если получка в срок не вышла, терпение рабочего лопается и с шумом, словно вскипевший котел, бросают цеха своих представителей в заводоуправление: “Когда будут давать? Завтраками кормите... Денег нет?.. Нужно запасаться заранее”. Рабочие в крайности... А в цехах, сходясь группами, рабочие почесывают затылки и, хмурясь, ворчат: “За три дня теряешь столько, чай, больше тыщи”».

В другой заметочке говорится о новом методе, вошедшем недавно в практику на заводе и очень донимающем рабочих. Во избежание траты рабочего времени на получку в рабочие часы правление завода стало подгонять сроки выдачи к вечеру субботы:

«С двух часов в субботу, – пишет рабкор, – простаиваешь до 12 ночи, теряя на получку свой субботний отдых».

В третьей заметочке рабочий вспоминает трагедию отпускной получки:

«В субботу очередь стала с двух часов, но раздача началась с девяти. Рабочие, проживающие поблизости, успели сбегать домой позаправиться, живущие далеко ожидали впроголодь. Были приехавшие из деревень. Отпуск получили они 1-го [числа] и ушли без денег, а 7-го обещали выдать. Долгая стоянка в череду действовала утомительно: одни уснули, сидя; другие, растянувшись прямо на грязном полу, отлеживали уставшее тело; третьи, махнув рукой, ушли от муки, откладывая ее на завтра, на послезавтра. У всех лица утомленные, грязные. Раздача в этот день закончилась в 6 часов утра. Многие после этого не вышли на работу».

Мне кажется довольно этих нескольких иллюстраций, чтобы видеть полную картину и экономических и бытовых неудобств от беспорядочной постановки расплаты. Расплату нужно упорядочить, и в этом трест должен себя подтянуть. Его «хозрасчетные» выгоды от задержки жалования рабочим, хотя бы на часы, не рекомендуют его как хозяина. Особенно плоха затяжка выплаты по субботам.

«Перестройка социалистического хозяйства», предпринятая в СССР во второй половине 1980-х годов, во многом напоминала – конечно, с поправкой на иной технический уровень и иные общественные отношения – переход от военного коммунизма к НЭПу, и несложно обнаружить общее в чертах «нэпманов», какими тех описывали современники, и «новых русских», этих героев перестроечных анекдотов. Не подлежит сомнению, что НЭП позволил восстановить разрушенную экономику и укрепил позиции новой власти, однако довольно быстро эту политику признали «политически вредной» и свернули ее реализацию.

Что касается культуры, здесь, как и в экономике, новое государство во многом еще опиралось на прежние достижения и даже допускало известные идеологические послабления: еще существовала возможность создания литературных группировок, окончательно упраздненных с появлением единого Союза писателей, в Петрограде возникла литературная группа «Серапионовы братья», развивалась «формальная школа» в критике (Ю. Н. Тынянов, Б. Н. Эйхенбаум, В. Б. Шкловский), в противовес им начал выходить журнал «Красная новь» под редакцией большевика А. К. Воронского, в котором могли печататься «попутчики», т. е. некоммунистические писатели. Начавшиеся в 1900-е годы авангардистские преобразования в России продолжались вплоть до 1930-х годов и коснулись практически всех направлений – живописи (К. С. Малевич, В. В. Кандинский, М. Ф. Ларионов, Н. Н. Гончарова, П. Н. Филонов и др.), музыки (М. В. Матюшин, И. Ф. Стравинский), театра (В. Э. Мейерхольд, Е. Б. Вахтангов), литературы (В. Хлебников, А. А. Крученых, В. В. Маяковский и др.), балета (постановки М. М. Фокина, В. Ф. Нижинского). Чуть позже (1925–1928 годы) появились такие маргинальные для советской культуры сочинения русских писателей о гражданской войне, как «Белая гвардия» М. А. Булгакова, «Конармия» И. Э. Бабеля, «Тихий Дон» М. А. Шолохова.

После октябрьской революции страна называлась Российской Советской Республикой, или Советской Россией, а конституция 1918 года закрепила за государством название Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика – РСФСР; при этом признавалось, что страна существует как «свободный союз свободных наций».

Тридцатого декабря 1922 года на конференции делегаций съездов Советов России, Украины, Белоруссии и Закавказской Республики (Грузия, Армения и Азербайджан) было принято решение об объединении четырех республик в новое федеративное государство – Союз Советских Социалистических Республик, СССР, иначе Советский Союз.

Непосредственное участие в подготовке к созданию нового государства принимал будущий «сталинский нарком» (возглавлял наркоматы снабжения, пищевой промышленности, затем внешней торговли), большевик с немалым стажем А. И. Микоян.

30 декабря 1922 г. является знаменательной исторической датой, заложившей фундамент Союза Советских Социалистических Республик.

Многие месяцы шла кропотливая работа по выработке форм и основ объединения разрозненных до того советских республик. Центральный Комитет партии в октябре 1922 г. единодушно принял ленинское предложение. Оно заключалось в том, чтобы не вовлекать другие республики в состав РСФСР, а, наоборот, создать новое союзное государство, в которое вошли бы на равных правах все четыре существовавшие тогда советские республики: Российская Федерация, Украина, Белоруссия и Закавказская Федерация, включавшая в себя Грузинскую, Азербайджанскую и Армянскую советские республики.