Надо сказать, Лили Седж стала за минувшие годы настоящей англоманкой. Косвенным доказательством чему служит огромный портрет герцога Эдинбургского — главное украшение кухни, раскрашенный в невообразимо яркие тона. Во всяком случае, глаз такой пронзительной синевы, как у герцога на портрете, Далси никогда не встречала в реальной жизни. Она даже подозревала, что такого цвета вообще не существует в природе. Английскость кухарки проявлялась еще и в том, что она, как само собой разумеющееся, присвоила себе титул «миссис», коим традиционно величают англичанок в возрасте, хотя Далси было доподлинно известно, что миссис Седж никогда не была замужем.

Выполнив положенный ритуал, связанный с изъявлением благодарности за вкусный ужин, и поздравив служанку с наступающим Рождеством, Далси заторопилась наверх, в гостиную, где первым делом вручила подарки дяде Бертраму и тете Гермионе.

Дядя тут же принялся листать толстенный том по истории англиканской церкви.

— Замечательная книга! — воскликнул он с восхищением. — Ты подарила мне не просто книгу, а много-много счастливых вечеров, которые я проведу наедине с ней.

— Ну, мне пора! — поднялась Далси. — Да и вы, я знаю, привыкли ложиться рано.

— Ты права, милая! — согласилась с ней тетя Гермиона. — Но все же перед тем, как отправиться спать, я позвоню еще раз нашему викарию. А вдруг я смогу быть хоть чем-то ему полезной.

«Дай-то бог, — подумала про себя Далси. — Пусть бы этот человек нашел тетушке хоть какое-то пустяшное дело, чтобы она смогла в полной мере прочувствовать то, что еще кому-то нужна». Как же грустно наблюдать за одинокими женщинами, изо всех сил старающихся помочь своим ближним. С какой готовностью они предлагают свои услуги, как они горят желанием быть полезными и как редко, на самом деле, от них бывает хоть какой-то прок. Впрочем, Виола же помогла Элвину Форбсу, явив счастливое исключение из общего правила.

Было уже около девяти вечера, и Далси, подгоняемая промозглым ветром, ускорила шаг. Нужно бежать, пока церковь не заперли на ночь. В противном случае ей придется ограничиться лишь созерцанием внешнего вида храма, в котором служит старший брат Элвина.

То, что на карте представлялось «парой шагов», в действительности оказалось довольно значительным отрезком пути, да и саму церковь, затерявшуюся в гуще жилых домов, найти было совсем не просто. Наконец, табличка, прикрепленная к неприметному зданию из красного кирпича, сообщила ей, что она видит перед собой церковь святого Айвела. Рядом висела доска объявлений, на которой болталось несколько постеров, сообщающих прохожим последние новости приходской жизни. Далси вступила под своды арочного крыльца и увидела еще одну доску объявлений, на которой висело расписание служб. «Исповеди, — прочитала она на одном из листков с крестиками по краям. — По субботам, в шесть сорок пять».

«О, да это церковь, тяготеющая к католицизму, — подумала Далси. — И, следовательно, брат Элвина Форбса должен быть холостяком». Далси машинально потрогала массивную ручку входной двери. К ее удивлению, дверь неожиданно легко приоткрылась, и она оказалась внутри. В церкви было тихо, но, несмотря на то, что вокруг никого не было видно, Далси инстинктивно почувствовала, что она под этими сводами не одна. Возле самой двери стояла большая мраморная чаша со святой водой. Далси окунула в нее пальцы и перекрестилась, преклонив одно колено, как это делают католики. После чего бодро зашагала по направлению к алтарю. Приблизившись к органу, она на цыпочках подошла к высокому табурету, на котором лежали развернутые ноты. В углу за органом виднелась дверь, и она с трудом сумела разобрать в сизоватых клубах то ли смога, проникшего в церковь с улицы, то ли ладана, еще не развеявшегося после недавней службы, следующее объявление: «Никто, повторяю, НИКТО не имеет права трогать электронагреватель, установленный в этом помещении».

Интересно, кому же предназначена сия угроза, написанная, скорее всего, рукой брата Элвина Форбса? Органисту? Или служкам, прибирающим церковные помещения? О, последних подобная категоричность лишь подстегнет к тому, чтобы обязательно «тронуть» злополучный агрегат. Потоптавшись еще некоторое время возле алтаря и наскоро прочитав молитву, Далси двинулась к выходу, не забыв опустить по несколько монеток в каждый из ящиков для пожертвований: на цветы, на ремонт церкви, на содержание прихода. Последняя статья расходов показалась ей особенно туманной и, быть может, поэтому она пожертвовала на приходские нужды целый шиллинг.

На крыльце она буквально носом к носу столкнулась с женщиной, торопливо прошмыгнувшей мимо нее. Кажется, женщина плакала или платок, который она прижимала к лицу, свидетельствовал о том, что у нее сильный насморк. Следом по ступенькам крыльца поднималась еще одна женщина, которая, заметив Далси, направилась прямо к ней.

— Вот иду, чтобы, наконец, выключить в храме свет и запереть двери. Отец Форбс распорядился, чтобы церковь оставалась открытой допоздна. Ведь даже в такое позднее время у кого-то может появиться желание заглянуть сюда и помолиться в одиночестве.

— Идея неплохая, — согласилась с ней Далси. — Но ведь для вас это только лишние хлопоты.

— Боже мой, какие хлопоты? Никаких хлопот!

— А вы не боитесь, что сюда может заглянуть посторонний человек, да еще нечистый на руку, и украсть что-нибудь ценное из церковной утвари?

— К нам подобные люди не заглядывают! У нас церковь ежедневно открыта до десяти вечера, а потом прихожу я или отец Форбс, и мы отключаем свет и закрываем храм на ночь. Я служу домоправительницей у отца Форбса.

— А разве он не женат?

— Женат? — удивилась в свою очередь экономка Невила Форбса, как будто уже в самом вопросе заключалось нечто крамольное. — Конечно же, он не женат! Разумеется, такому красавцу, как наш настоятель, трудно было совладать в свое время с земными соблазнами, — вздохнула она понимающе. — Все мы люди, и все грешим: и мужчины, и женщины.

С такой универсальной истиной трудно было не согласиться, и Далси лишь молча кивнула головой в знак согласия. Только вот что имела в виду экономка, когда говорила о земных соблазнах? Какая- нибудь интрижка? Например, с хорошенькой учительницей из воскресной школы? А почему бы и нет? В самом деле, все мы люди.

Пожалуй, стоит навестить церковь Невила Форбса еще раз. Только вот в каком качестве ей предстать здесь в следующий раз?

Еще несколько дней мысли Далси вращались вокруг Невила Форбса. Она постоянно ловила себя на том, что не перестает думать о тех земных соблазнах, которым подвергается почтенный священник. Интересно, каким?

Она даже рискнула поделиться своими соображениями по этому поводу с Виолой. И услышала в ответ:

— Меня просто удивляет ваш почти что нездоровый интерес к персоне этого священника. Ведь вы его даже не видели.

— О, да это только игра, — попыталась оправдать свое чрезмерное любопытство Далси. — Знаете, такая своеобразная игра воображения. И потом, жить жизнью посторонних людей, сопереживать их радостям и горестям, согласитесь, всегда намного проще и, я бы даже сказала, безопаснее, чем жить своей собственной жизнью. В этом случае мы превращаемся всего лишь в сторонних наблюдателей и следим за перипетиями чужой жизни с той же отрешенностью, с какой вникаем в развитие сюжета в каком-нибудь романе или кинофильме. Ничего личного! А не пригласить ли нам Элвина Форбса на чашечку чая? — неожиданно закончила она свои весьма сбивчивые объяснения. — Что мешает ему заглянуть к нам по пути домой?

— Каком пути? — презрительно фыркнула в ответ Виола. — Где — мы, и где — его дом.

— Хорошо! Тогда мы можем специально пригласить его на ужин, — стояла на своем Далси. — Я даже позабочусь о мужском обществе для нашего гостя. Приглашу еще кого-нибудь из своих друзей.

Вот только кого, тут же испугалась она собственной смелости. Ни один из ее ближайших знакомцев, будь то дядя Бертрам, обходительный сеньор Макбрайд-Перейра или, уж тем более, юный сосед Поль Белтон никак не годятся в качестве собеседника для утонченного интеллектуала Элвина Форбса.