Велислав посмотрел на Радула из-под густых бровей, но промолчал.

— Веди, волхв. Там разберемся.

Толстяк, недовольно что-то бурча себе под нос, развернул скакуна и, ни на кого не глядя, двинулся вдоль реки. Следом на узкую тропинку повернул Никита, за ним тронулся, дернув поводья заводного коня, ведун. Он смотрел на широкую спину молодого ратника и думал о том, что у того не оказалось дома никого, кто бы точно удостоверил личность воина: знал бы его привычки, любимые присказки, кушанья, обычное поведение. Не обнаружилось ни матери, ни братьев с сестрами, ни отца. А что соседи узнали — так глаза от внешности отвести много ума не надо. Ненадолго чужую личину натянуть он и сам может.

Широкая тропа, попетляв вдоль реки, вывела их на полянку, и путники обнаружили там отдыхающую на вязанке хвороста пожилую ведьму. Олег ни минуты не сомневался в этом. И даже не потому, что нагрелся крестик на руке, — скорее по ее глазам. Старуха подняла голову и посмотрела прямо на Середина. Совершенно черные, без белков, глаза поймали взгляд ведуна, и он утонул в их бездонной глубине.

— Здрава будь, матушка, — прозвучал над самым ухом голос боярина Радула. — Не помочь ли тебе в чем?

— Спасибо, милок, — отвела взгляд женщина, и Середин встряхнулся, как пес, прогоняя наваждение. — Да токмо не от тебя подмоги жду, а вот от него, ведуна известного. Прослышала я, что пойдете вы этим путем, да и вышла встретить, в ножки поклониться.

Старуха, кряхтя, поднялась и действительно низко поклонилась.

Олег заехал сбоку, прячась от пронзительных черных глаз, и с интересом рассмотрел незнакомку. Она стояла перед ними, тяжело опираясь на толстую кривую палку. Длинное просторное платье из домотканого некрашеного сукна скрывало фигуру и придава женщине сходство со старой совой. А взгляд у нее был странный, очень странный. И отчего-то знакомый… Где он мог с этой старой каргой повстречаться? Не вспомнить…

— Как же ты узнала, что мы здесь поедем, коли мы сами об этом только час назад решили?

— То не меня спрашивайте, — хитро усмехнулась та, — у духов лесных, что слухи разносят, пытайте.

— Зачем я понадобился тебе, мать? — встрял в разговор Олег.

— В двух днях пути отсюда лежит город Юрьев, где княжит славный князь Руслан.

— Слышишь, тезка твой, — пихнул Ермолай Руслана.

— Молод князь еще, горяч не в меру, — продолжала старуха. — Невесту себе выбрал из людей торговых. С приданым богатым. Всем избранница его взяла: и красой, и умом боги наградили. Да, видать, судьба ей выпала злая. К свадьбе уж готовилась, наряды, говорят, примеряла. Подружка ее да девки-чернавки рядом хлопотали. Ненадолго оставили одну, к матери ее зачем-то отлучились. А как вернулись — она на полу лежит, а над ней дым черный витает. На крик тогда вся дворня, все родичи сбежались. Стоят, смотрят, а сделать ничего не могут. Дым тот почти сразу растаял, а невеста с тех пор ото сна очнуться не может. И не жива, и не мертва. Князь повелел построить избу для нее рядом со своим детинцем. Не может ведь без благословения Сварога и Дидилии в дом привести. Одна большая комната в срубе том, ни единого окна нет, стража приставлена. Так и положили ее в наряде том свадебном.

— И давно она так спит?

— Скоро четыре месяца будет, — вздохнула ведьма. — Князь во все концы весть разослал, сулил злата-серебра немерено, коли оживить ее смогут.

— И что? Неужели никто не откликнулся?

— Ну отчего ж? Много желающих нашлось. Такая толпа набежала поначалу — селить некуда было. Да токмо все опосля первой беды разбежались, кто куда. Ясное дело, осерчал князь, у нескольких бедолаг, кого споймали голова с плеч, сказывают, слетела… Ну а более никто помочь и не брался.

— А что за беда-то, матушка? — поинтересовался Ермолай.

— С внучкой моей? Так двое чародеев, что первыми помочь хотели, ночь подле нее провести остались. Морок, молвили, приманят да истребят. А поутру князь их рядом с невестой нашел.

— Мертвыми? — Кира зябко повела плечами.

— Мертвыми, — кивнула ведьма.

— Точно мертвыми? — усомнился ведун. — Может, тоже в беспамятство впали?

— Да кто же, окромя Великой и Прекрасной Мары, про то ведает? — пожала плечами старуха. — Вестимо, тризну по ним справили, сердечным, по всем правилам: сложили поленницу возле святилища, их сверху на носилках уложили, коврами дорогими прикрытыми, да факел и бросили.

— А как же родичи? — не понял Радул. — Их-то известили, позвали, спросили?

— Какое там, — отмахнулась старая. — Тем же днем и спалили.

— Лихой у вас князь, — хмыкнул Олег. — То головы рубит без суда и следствия, то людей жгет не спросясь…

Сказал — и осекся. На Руси по суду и следствию голову не могли срубить в принципе, потому как «Русская Правда» смертной казни не предусматривала. Разумеется, для успокоения путников вдоль проезжих трактов кое-где покачивались лихие людишки — но то дело другое. Когда с кистенем на дороге чужого добра добыть хочешь — о «Правде» не вспоминай, коли сам мечом промеж глаз споймаешь али веревку на шею получишь. Схватка в лесной чащобе — это не честный суд, на войне свои законы. Да и уголовники — не совсем люди, коли сами «Правды» не чтут. Однако князь — это не воевода дорожного дозора. Князь — символ власти и порядка, своевольничать права не имеет. Неровен час — погонят люди такого правителя да другого к себе на стол пригласят.

— Молод князь, горяч, — словно услышав его мысли, сказала ведьма. — Однако же на чужое не покусился ни разу, обиды горожанам не чинил, оброков новых, супротив прежнего уложения, не выдумывал.

Это проясняло многое. Коли князь зазря ни к кому в карман не лезет, подданных не пугает и не грабит — они легко простят ему смерть нескольких, никому не ведомых чужеземцев. А для дела ратного, коли оборонять Юрьев придется — так дерзкий и решительный правитель куда надежнее вялого мямли. Ведун ничуть бы не удивился, если б оказалось, что горожане князя своего любят и ценят превыше прочих, близких и дальних, именитых и не очень. Может, даже и шутками его с чародеями-неудачниками похваляются.

— Так выслушаешь ли ты дело мое, ведун Олег? — переспросила старуха.

— Прости, матушка, — покачал головой Середин, — однако торопимся мы. Нет у нас ни единого часа лишнего, чтобы разговоры вести, уж прости.

— Сварт, подведи коня ведьме, — по-своему понял его слова воевода. — На пегом сумок мало, туда и посади. Пусть на привале с другом нашим перемолвится.

Олег опять вздрогнул и опять, спохватившись, махнул рукой — не пытался никак воевода оскорбить женщину. Ведь слово «ведьма» происходит от «ведать» — знать, быть опытной и мудрой. Вполне уважительное обращение. И понадобится еще лет триста и повсеместное насаждение христианства, чтобы придать этому слову отрицательный оттенок.

Беловолосый ратник-воин поступил иначе: подъехал к старухе, наклонился, подхватил под мышки и усадил на седло перед собой.

— Ить, какой кавалер выискался, — улыбнулась ему ведьма. — Никак, понравилась? Может, хочешь чего?

— От тебя все только одного хотят, красавица, — пустил коня шагом дружинник. — Да разве ж ты их воли когда исполняла?

— Это верно, — кивнула старуха. — У мужиков токмо одно на уме. Потакать такому — грех.

Отряд снова втянулся на узкую извилистую тропинку.

— Эй, ведун, — окликнул Олега толстяк. — Я тут облепихи мимоходом сорвал. Хочешь попробовать? Она у нас здесь сладкая, не в пример владимирской.

Середин придержал коня, протянул руку, однако вместо ягод услышал только пару приглушенных фраз:

— Кто-то колдовским способом ныне речь вел. Отсель, с поляны.

Велислав забросил посуленное угощение в рот, пнул пятками коня. Олег, дожидаясь, пока Никита выведет с поляны заводных лошадей, огляделся. Лес как лес. Разве темноватый: с южной стороны высокие ели, с северной, вдоль приболочениого берега — густой ивняк. Берегини такие места не любят, а вот лешаки, болотники, криксы — просто обожают. Середин не дал бы за жизнь глупца, решившего разбить здесь на ночь лагерь, и медной полушки. Странное место выбрала ведьма для встречи… Может, именно она и отчиталась перед кем-то, что увязалась за отрядом?