— Чего не спишь? — проскрипело существо. — Не положено нам людям показываться.

— Да кто ты такой?

— Из домовых мы, вестимо. Неужто и так непонятно?

Глаза домового светились в сумраке, как у кошки.

— Извини, уважаемый хозяин, не признал сразу.

— Ладно уж, — проворчал он, поднимая камешек и возвращаясь к прерванному появлением Олега занятию. — Спать иди.

— А куртка моя тебе зачем?

— А это твоя?

— Естественно, моя! — возмутился Середин. — Ты, что, не знаешь, у кого взял?

— Ну раз твоя, стало быть, везет тебе, человече. — И домовой опять взялся за сковороду.

Олег потоптался, однако отнимать у хозяина дома косуху не решился и повернул назад в дом, решив подождать до утра. На полатях, чуть дальше от него, свернувшись на тюфяке калачиком, сладко посапывала Купава, внучка старого мастера-лучника.

«Бред, — понял ведун. — Домовые, оставшиеся в Изборске девочки. Снится все, наверное…».

Он забрался наверх, вытянулся на своей постели и с головой укрылся медвежьей шкурой.

Проснулся он оттого, что рядом сидела куница и почти на ухо грозно порыкивала, скаля зубки. Ведун открыл один глаз и проворчал:

— Чего тебе? Дай поспать спокойно.

Но куницу неожиданно поддержал Велислав. Он уже сидел за столом и завтракал. Хозяйка — полненькая красавица, пышущая здоровьем и весельем, — поставила перед ним миску с кашей, нарезанный свежеиспеченный хлеб и кувшинчик с козьим молоком. И толстяк с большим аппетитом уничтожал все это, чавкая от удовольствия.

— Поторопись, ведун, — сказал он, прожевав огромный кусок хлеба. — Воевода скоро сбор объявит, останешься без завтрака. А в полдник, окромя мяса вяленого, ничего не дадут.

— Вот потому я обычно путешествую один, — пробурчал себе под нос Олег, спрыгивая с полатей и направляясь на улицу. Здесь он углядел на углу дома кадушку с водой, подошел к ней, сладко зевнул напоследок и макнул вниз голову целиком. Выдернул, отфыркиваясь, пригладил волосы и макнулся снова. Огляделся, приходя в себя после сна и холодного купания.

Утро выдалось солнечное и теплое. Похоже, лето все же вспомнило о своих правах, и старина Хорс обещал путникам жаркий день. Это хорошо — хоть лужи с дороги пропадут, да трава высохнет. А то ведь сесть просто так невозможно — или щит под себя подкладывай, или пенек ищи.

Когда он вернулся в избу, на столе его ждала та же снедь, что и волхва, только с одним небольшим добавлением. Рядом с его миской на постеленной ради почетных гостей скатерти сидела грязными лапами куница и уплетала кашу из маленького блюдца. Каша была горячей, и куница обжигалась, недовольно фыркала, но все же ела, забавно теребя любопытный нос.

— Ты совсем сбрендила, чмо мохнатое, — покачал головой ведун. — Ты хоть помнишь, что ты хищник? Тебе мышей ловить положено, а не крупой вареной давиться!

Зверек повернул к нему мордашку и возмущенно щелкнул пастью.

— Ого, — удивился Середин. — Она, что, поняла, о чем я говорю?

— Может, и поняла, — пожал плечами Велислав. — Твоя зверушка, ты и знать должен. Ты молоко пить станешь?

— Нет, конечно, — отмахнулся Олег. — Вышел я из того возраста, когда титьку сосут.

— Ну так я допью?

— Пей, конечно, — кивнул Середин. — А где куница так свой хвост измазала?

Зверек извернулся, поднеся к мордочке хвост, и некоторое время созерцал свой рыже-бурый мех, после чего возмущенно затявкал.

— Ты смотри, и вправду понимает, — удивился ведун и достал свою ложку. — Двигайся, тварь блохастая. Шерсти мне в плошку не натряси…

Браслет на руке, самой Марой подаренный, отчего-то неприятно захолодил запястье. Ведун недовольно потер его, с удивлением ощущая под пальцами колюще-ледяной холод металла. Вдруг ложка выпала из ослабевших пальцев ведуна. Стены избы словно утонули в плотном белесом тумане, а перед глазами предстала мрачная камера, освещенная тремя факелами, и в ней — фигурки мальчика и девушки. Ведун встал и, не увидев перед собой стола, сделал пару шагов к детям.

— Братик, надобно как-то выбираться отсюда.

Любава опасливо покосилась на окружающие их сырые мрачные стены. Андрейка встрепенулся и удивленно вскинул брови. Надо же! Насколько он помнил, нянька так называла его только в крайних случаях. Она действительно обращалась с ним, как с братом, будучи ненамного старше его и не настолько мудростям человеческим обучена. Похоже, нянька сильно напугана и на плечо мужское надеется.

Мальчик легко вскочил с подстилки и медленно обошел камеру. Увы, для этого ему понадобилось шагов двадцать, не более. На княжеские палаты поруб колдовской никак не походил. Впрочем, кормили их неплохо, никто не тревожил, так что оба пленника маялись только от безделья.

Ведун видел все, как через прозрачное, но не очень хорошо вымытое стекло. И, похоже, оставался невидимым для находящихся там людей. Пленников окружала каменная стена без всякого намека на дверь, а далеко вверху виднелось пятнышко света. Классический зиндан — яма, в которой обычно держали своих пленников чеченские ваххабиты. Или будут держать?

Середин сделал шаг вперед, собираясь подсадить мальчика, но по стенам, повторяя все изгибы и шероховатости, внезапно засветилась тонкая пленка, подмигивающая яркими огоньками. И за ней проявилась дверь.

Едва мальчик приблизился к заговоренному проходу, как перед ним возникла легкая дымка. Андрейка осторожно протянул руку, однако ведун опередил его и первым коснулся призрачной пленки. Яркие всполохи едва не ослепили его, но княжич, похоже, ничего не заметил. Под пальцами Олега наваждение исчезло, и оба увидели простую деревянную дверь, которая оказалась к тому же незапертой. Ведун легким толчком распахнул ее.

— Идем, Любава.

Андрейка помог подняться девушке, и пленники выглянули наружу, но ничего опасного не обнаружили. Хорошо освещенный коридор почти сразу делал резкий поворот. Сырые стены и низкий потолок делали его похожим на готовую вот-вот захлопнуться мышеловку и навевали не просто тоску, а смертельный ужас. И ощущение загнанности ни на миг не покидало осторожно шагающих людей.

За поворотом обнаружилась круглая пещерка. Мягкий неяркий свет сочился, словно влага, из отверстия в потолке и рисовал на сухих пыльных плитах замысловатые узоры, ничуть не тревожа сумрак вдоль стен. Андрейка сделал пару шагов к центру, за юным княжичем, цепляясь за него, последовала Любава. Едва они переступили порог, как сзади рухнула плита, отгораживая путь назад.

— Сварог-батюшка, — зашептала девушка, вцепившись в княжича, — защити от беды неминучей.

Внезапно из тьмы уходящих в стороны коридоров донеслось тихое зловещее шипение, которое стелилось вдоль стен, словно туман. Перед ними из мрака неторопливо выползло невиданное чудовище. Любава дико заверещала и сжалась в комочек, закрыв ладошками глаза. Княжич стоял, гордо выпрямившись. Смертельно бледный от ужаса, он был не в силах отвести взгляд от принижающейся смерти. Никакого оружия у него не имелось, и потому единственное, что он мог сделать — это достойно встретить смерть.

Змеиная маленькая головка покачивалась на длинной тонкой шее, которая держалась на толстом мохнатом туловище с восемью паучьими лапами.

— Навь непотребная, погань черная, чур меня!

Желтые глаза твари с черными вертикальными зрачками не отрывали гипнотического взгляда от мальчика, и тот почувствовал, как обжигающая горячая волна прокатилась по телу, оставляя ощущение невесомости, легкости и безразличия. Раздвоенный язык проскользнул меж острых зубов, и тихое шипение закружилось вокруг маленькой фигурки — завораживая, убаюкивая, усыпляя…

Лапы чудища заскребли по шершавому камню, и оно приблизилось к неподвижному человеку. Тихо всхлипывала Любава, боясь открыть глаза, но тварь не обращала на нее никакого внимания. Медленно, словно оттягивая последний миг, змеиная головка приблизилась к шее застывшего княжича, с языка сорвалась пара ядовитых капель и с оглушительным, как показалось мальчику, стуком упала у его ног.