— Теперь одновременно попробуй. Ну вон в тот куст попытайся метнуть… — Бородач ткнул пальцем в куст бузины.
— На море-окияне, на острове Буяне… — начал проговаривать заклинание Олег, одновременно рисуя руну. Рука стремительно наливалась жаром. К середине заклинания жжение стало нестерпимым, а к концу его ведун думал только о том, как бы стряхнуть вцепившуюся в пальцы боль. И стряхнул: огненный шар, сорвавшись с руки, промчался полста метров и взорвался, словно вакуумная бомба, испепелив куст и поломав ветки на окрестных деревьях. Лошади заржали, шарахнулись с дороги, два скакуна понесли; куница, сорвавшись с места, юркнула Олегу за пазуху и затаилась там. К счастью, опытные дружинники смогли быстро справиться с животными — ни один из заводных коней не опрокинулся, помчавшихся удалось осадить.
— Вы чего, обезумели, чародеи? — заорал, размахивая плетью, воевода. — Другого места для баловства огненного не нашли?! Вас, что, одних отправить?
— Да ладно, Микула, — отмахнулся Велислав, развязывая котомку. — Случайно соскочило. Коли Перуна долго на помощь не звать, он скучает, не откликается. Вот и приходится пробовать иногда.
— Ты же хороший целитель, Велислав, — укоризненно покачал головой старый воин, — волхвы прочие тебя за разум и мудрость хвалят. Как же в тебе все это с баловством этаким уживается?
— Да говорю же, Микула, не буду больше… — Волхв Вскрыл ногтями стручок и пересыпал его содержимое в рот. — Случайно получилось.
— Случайно… Привал! Пусть кони успокоятся.
Середин спрыгнул на землю, снял с задней луки щит, ослабил гнедой, а затем чалому подпруги, вернулся к волхву, успевшему занять единственный при дороге пенек, кинул щит рядом с ним, чтобы не садиться на сырую землю, опустился, поджав по-турецки ноги, и тихо поинтересовался:
— Ты помочь мне можешь, Велислав?
— Да бери, сколько хочешь, — с готовностью распустил волхв горловину котомки и повернул ее к ведуну.
— Нет, я про другое… — еще больше понизил голос Середин. — Ты молвил в лесу, что кто-то разговоры колдовским способом из города ведет. А можешь ли ты узнать, не в нашем ли отряде этот болтливый чародей? С нами он идет али в городе остался?
— Отчего не узнать, коли он перемолвиться с кем попытается? — почесал бороду толстяк. — Дурное дело не хитрое. Да токмо что это даст? Во многом знанье многие печали.
— Можно попытаться раскусить предателя, — тихо сказал Олег. — Я так мыслю, шум и тарарам при похищении были потому, что иначе до мальчика добраться не получалось. То есть сообщник не был доверенным человеком и тайно, по-тихому, ребенка украсть не мог. И сделал это только сейчас потому, что в Изборске появился недавно. Ты, Сварт, воевода, Кира — вы все доверенные люди, а потому лазутчиками вряд ли окажетесь. Из новеньких и не самых приближенных у нас только Никита и Руслан. Значит, если предатель среди нас, то это один из них.
— Кира… — пожав плечами, добавил Велислав.
— Что Кира?
— Она всего лишь телохранительница, привезли ее в град наш всего полгода назад. Стало быть, ужо не два, а три лазутчика возможных. Да и как ты честных от бесчестных отличишь? Клятву дать заставишь али всех троих порубишь ночью?
— Ты меня, главное, предупреди, — вздохнул Олег. — А я чего-нибудь да придумаю.
Отряд тронулся в путь примерно через полчаса: люди чуть подкрепились пирогами, запили их сладким сытом, перекинули седла на заводных лошадей, раз уж все равно пришлось стоять, и двинулись дальше. Юрьевский тракт оказался довольно-таки оживленной дорогой. То и дело встречались телеги, груженные сеном, молодой капустой, огурцами, а то и заботливо прикрытыми рогожей тюками с тканями. Один раз путников даже обогнал гонец, несущийся во весь опор при двух оседланных заводных конях в поводу.
Олег скакал последним, испытующе вглядываясь в спины своих спутников. Итак, еще и Кира. Она единственная вступила в схватку с колдуном, получила тяжелый ожог. Значит, своя? Но почему она оказалась единственной, кто был в нужном месте в нужное время? Знала заранее? Может быть, этим ожогом колдун обеспечивал ей алиби? Впрочем, алиби есть алиби, и девицу можно отодвинуть во второй ряд подозреваемых, к Сварту, чем-то раздражающему освященный в Князь-Владимирском соборе крест. А на первом месте остаются юные новобранцы Середин приотпустил поводья, переводя чалого на более широкий шаг, и вскоре поравнялся с Никитой.
— Привет, дружинник. Чего загрустил?
— Дома давно не был. И весточки ни единой никто оттуда ни разу не привез.
— Да-а, — усмехнулся Олег. Знал бы парень, какое положение у ведуна. Какие весточки — про дом родной ничего невозможно узнать в принципе и даже краем глаза взглянуть. — Семья-то большая?
— Мать одна. Когда со смоленскими свара была, деревню нашу разорили. Отца и сестер в полон увели, больше и не слышали про них. А я, как подрос, в дружину княжескую записался. Может, и аукнется смоленским их разбой, кто знает.
— Ладно, не печалься, Никита, — похлопал ведун его по плечу, — милостью Сварога, повидаешь еще свою матушку.
— Я знаю, — кивнул дружинник. — К вечеру мы в Выселках будем. Там мать и живет. Воевода сказывал, переночевать у нее дозволит. И вас уложим, на всех места хватит.
— Это хорошо, — кивнул Олег. — Мне как раз хотелось посмотреть на твою родную деревеньку…
Он снова чуть отстал, обдумывая короткий разговор. Если Никита местный, его знают; если он из тихой деревеньки, в которой никто не слышал о магии — сразу и подозрений меньше. Но проверить не мешает: как соседи, где прочие родственники? Проверить, в общем, «легенду» подозреваемого.
На груди ощутилось шевеление, над замком косухи появился влажный темный нос. Олег посмотрел на пригревшуюся на груди куницу и усмехнулся.
— Выспалась? И чего ты ко мне привязалась? — тихо шепнул он.
Куница, словно услышав его слова, открыла один глаз и зевнула во всю пасть.
— У, какие мы грозные.
— Что там бормочешь, ведун? — Едущий рядом Руслан насмешливо покосился на зверька. — Забавная у тебя спутница. И как тебе удалось приручить ее?
— Никак. Сама так решила. Можно сказать, это она меня приручила.
Вдруг куница навострила ушки. Середин тоже прислушался и вдруг понял, что Кира, которая держалась немного в стороне от остальных, оказывается, поет! Ветер подхватывал ее голос, низкий, с легкой хрипотцой, и уносил вдоль тракта:
Кап. Кап. Капли в струйки собираются.
Кап. Кап. Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке — ручеек алый,
Ручеек да ручеек — поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Воины прекратили разговоры, подтянулись к певунье поближе. Заметив, что ее слушают, Кира смущенно замолчала.
— Нет-нет, Кира, пой дальше, — попросил Сварт. — Ты словно врачуешь голосом своим. Пой.
Кира мягко улыбнулась и кивнула.
— Эту песню пел мой учитель. Он всегда сожалел, что вынужден проливать кровь.
— А кто твой учитель?
— Я лучше спою для вас. — Кира неловко передернула плечами и запела.
Кап. Кап. Капли в струйки собираются.
Кап. Кап. Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке — ручеек алый,
Ручеек да ручеек — поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Головушки буйные, души покаянные,
Зачем вам смерть, люди окаянные?!
Зачем вам стоны матерей и вдов?!
Зачем вам боль выживших волхвов?!
Кап. Кап. Капли в струйки собираются,
Красною водой земля наполняется.
А напьется матушка алою кровью
И услышит стоны, напитается болью.
И вдохнет родимая, и стряхнет красавица
То, чем человечий род издревле славится, —
Ненависть поганую и вражду лютую,
Станет чище на земле и спокойней люду.
И хоть и по-разному все мы называемся,
Кровь у всех ведь красною рекою разливается.
И сольемся в танце мы, все душою светлые,
Пред богами равные, пред землею честные.