АДВОКАТ. Неужели возможно, что…

БАНГЛОСС. А почему бы и нет? Его организм, вероятно, отторгнет трансплантат, но я тем временем могу взбеситься. Лучше уж сделать. Береженого бог бережет. Благодарю за информацию.

АДВОКАТ. Не за что. Но как же мне вести дело?

БАНГЛОСС. Эти катастрофы следуют одна за другой с катастрофической быстротой… Советую вам пока воздержаться от каких бы то ни было действий до следующего ралли.

АДВОКАТ. Вы думаете? Возможно… (Встает, чтобы попрощаться.)

Кабинет адвоката. Голос секретарши.

ГОЛОС. Мистер Гарвей, пришел мистер Джонс.

АДВОКАТ. А, появился! Великолепно! Пусть войдет.

Входит Джонс.

ДЖОНС. Приветствую вас. Я пришел, чтобы…

АДВОКАТ. Я прекрасно знаю, с чем вы пришли! Я ждал вас.

ДЖОНС. Ждали? Странно.

АДВОКАТ. Почему странно?

ДЖОНС. Потому что до вчерашнего дня я еще сомневался, какого адвоката нанять. Но в конце концов решил обратиться к вам. О вас так много хорошего говорил Джонс.

АДВОКАТ. Джонс? Какой Джонс?!

ДЖОНС. Ну, Ричард Джонс, мой водитель на последнем ралли, этот бедолага. Ах да! Я забыл представиться. Меня зовут Джон Фокс. Я штурман. Мы с Джонсом — старые приятели. Когда он предложил мне участвовать в ралли, я охотно согласился. Тогда-то он и рассказал мне, что вы защищаете его интересы. А то, что ралли закончилось для него трагически, — уж такая у нас рискованная профессия, а? Первые двести миль мы лидировали. Просто блеск. Ричард вел отлично, как в лучшие свои годы, и только на этом треклятом вираже…

Трасса. Автомобиль. Поворот. Одинокое дерево. Грохот. Дерево клонится и падает. Нарастающий вой сирен. Дверь операционной.

Мы прилунились на рассвете долгого лунного дня, равнина кругом на много километров была расписана косыми тенями. Восходящее солнце постепенно укоротит их, и в полдень они почти вовсе пропадут, да только до полудня было пять земных дней, а до вечера — еще семь. Почти две недели отделяли нас от заката, когда в небе в ореоле голубоватого сияния воцарится Земля.

В наполненные хлопотами первые дни нам было не до исследований.

Предстояло разгрузить корабли, свыкнуться с необычной обстановкой, освоить управление электротракторами и скутерами, воздвигнуть иглу, в которых нам жить и работать, пока не придет пора возвращаться. В крайнем случае можно жить и в кораблях, но там уж очень тесно и неудобно. Нельзя сказать, чтобы иглу сулили особый простор, но после пяти дней в космосе они казались нам роскошью. Прочные пластиковые оболочки накачивали воздухом, наподобие шаров, и разделяли внутри перегородками на отсеки. Для сообщения с внешней средой служили переходные шлюзы; длинные трубы, соединенные с очистительными установками на кораблях, поставляли нужное количество кислорода. Надо ли говорить, что американцы воздвигли самое большое иглу, со всеми удобствами, включая посудомойку и стиральную машину, которой охотно пользовались и мы, и русские.

Только к «вечеру», то есть дней через десять после посадки, мы закончили подготовку и смогли всерьез приступить к научной работе. Первые отряды начали совершать осторожные вылазки в окрестностях базы, знакомясь с лунным ландшафтом. Разумеется, мы располагали подробнейшими картами и фотографиями нашего района, да только на них далеко не всегда можно было полагаться. Маленький холм на карте человеку, облаченному в космический скафандр, представлялся подчас целой горой; на снимке выглядел как гладкая равнина, а ты еле переставляешь ноги, утопая по колено в глубокой пыли.

Но все это пустяки, и слабое тяготение — здесь все весило в шесть раз меньше, чем на Земле, — служило хорошей компенсацией. По мере того как исследователи собирали данные и образцы, нагрузка на каналы радио— и телевизионной связи с Землей росла и вскоре достигла предела. Мы страховались: даже если нам не суждено вернуться домой, накопленные нами знания не пропадут.

Первая автоматическая грузовая ракета прибыла точно по графику, за два дня до заката. Мы видели короткий всплеск тормозных двигателей на фоне звездного неба, потом вспышка повторилась за несколько секунд до прилунения. Само прилунение было скрыто от нас, так как ради безопасности участок для посадки выбрали в пяти километрах от базы.

Подойдя к транспортному кораблю, мы увидели, что он слегка наклонился на амортизирующей треноге, но нисколько не поврежден. И груз был в полной сохранности, начиная с приборов и кончая продовольствием. С торжеством доставив его на базу, мы устроили небольшой праздник, который давно пора было устроить: люди трудились очень напряженно и заслужили передышку.

Праздник удался на славу; на мой взгляд, «гвоздем» был казачок, который капитан Краснин попытался исполнить не снимая скафандра. Затем кто-то предложил устроить спортивные состязания. Однако наши возможности для соревнований под открытым небом, сами понимаете, были ограничены.

Крокет или боулинг вполне подошли бы, будь у нас нужное снаряжение, но футбол или, скажем, лапта отпадали: при таком тяготении футбольный мяч от сильного удара улетел бы на километр, а мяч для лапты и вовсе исчез бы за горизонтом.

Подходящий для Луны вид спорта первым придумал профессор Тревор Вильямс, наш астроном и своего рода рекордсмен: ему было всего тридцать лет, когда его удостоили почетнейшего звания члена Королевского научного общества. Труды о методах межпланетной навигации прославили Вильямса на весь мир; менее известно было его мастерство в стрельбе из лука. Два года подряд он завоевывал звание чемпиона Уэльса. Вот почему я нисколько не удивился, когда увидел, что профессор астрономии пускает стрелы в мишень, установленную на груде лунной породы.

Лук был не совсем обычный, из многослойного пластика, с тетивой из стальной проволоки. Я не сразу сообразил, откуда Тревор взял эти материалы, потом вспомнил, что транспортную ракету основательно разорили и куски ее можно было встретить в самых неожиданных местах. Но всего примечательнее были стрелы. Естественно, никакие перья не смогли бы придать им устойчивость в безвоздушной среде, а потому Тревор снабдил их нарезкой. Маленькое приспособление на луке заставляло стрелы вращаться, как вращается винтовочная пуля, и это позволяло им выдерживать заданное направление.

Даже с такой самоделкой при желании можно было послать стрелу на полтора километра. Но Тревор не был намерен разбрасываться стрелами, поскольку делать их было непросто; он добивался не дальности, а меткости.

Странно было наблюдать почти прямолинейную траекторию стрел, летевших параллельно грунту. Кто-то даже посоветовал Тревору быть поосторожнее, чтобы какая-нибудь стрела, превратившись в спутник Луны и описав полный круг, не поразила его же в спину.

Второй грузовой корабль прилетел на другой день, однако на сей раз дело прошло не так гладка. Поездка была безупречной, но, к сожалению, радарный автопилот допустил довольно типичную для таких глуповатых устройств промашку. Нащупав единственный неприступный пригорок в окрестностях базы, он взял курс на его вершину и сел на нее, как орел на утес.

Нужные позарез грузы — в полутораста метрах над нами, а до, ночи осталось несколько часов. Как быть?

Полтора десятка человек одновременно нашли ответ, после чего все забегали, собирая свободные куски нейлонового шнура. И вот уже перед Тревором лежит бухта шнура длиной с километр, а все остальные выжидательно смотрят на него. Он закрепил шнур у конца стрелы, прицелился на пробу прямо в небо и натянул тетиву. Стрела поднялась на половину высоты пригорка, но затем груз повлек ее обратно.