На долю секунды у меня перед глазами появилось лицо Авии. Я потянулся так, что в груди затрещало.

— А ты? — бросил я.

Он мотнул головой, демонстрируя собственную беспомощность.

— Работал как работал… — тихо ответил он. — Оставлял ее дома. Потом… — он запнулся, — она ушла… ну, заснула. Я запер ее в гибернаторе. А самому пришлось остаться. Вроде, это логично, — закончил он почти шепотом.

Я задумался. Логично. Наподобие петли времени. И столь же правдоподобно. Допустим, ему и правда установили одиночный гибернатор, наподобие моего. Но при желании там могла бы разместиться футбольная команда. А не только пара неразлучных любовников.

— Логично, — пробормотал я. — При условии, что человек не знает того, что я. Мы оба. Для кого были выстроены в лесу эти лунные базы, изображающие… да, кстати, — перебил я сам себя, — под чем ты живешь? Что оно такое? Домик-пряник? Сторожка? Кормушка для зверюшек? Или просто куча камней?

Он поднял голову. Глаза сделались настороженными.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — произнес он с нажимом.

Я пожал плечами, сделал вид, что удивился:

— Не знаешь? Как ты думаешь, куда я шел по этой тропке, о которой перестал заботиться, когда опять остался один? К тебе. Так что смогу сообщить, что это такое. И где. Через несколько минут.

Я вызвал первый автомат. Он подошел на своих тонких, птичьих лапках, небрежным полукругом обогнул застывшего без движений мужчину и двинулся дальше. Я шагнул вперед. Он преградил мне дорогу.

— Ты туда не пойдешь, — тихо произнес он. В голосе его было нечто такое, что заставило меня остановиться. Нечто большее, чем упрямство. Или даже страх. Он был уверен, что я не пойду дальше. Или же — не дойду.

Я задержался.

— Что ты сделал с базой? — поинтересовался.

Он скривил лицо, словно намеревался улыбнуться, но не смог справиться с сопротивлением собственных щек.

— Ничего, — ответил. — Просто запрограммировал автоматы на шифр. Они уничтожат любого, кто подойдет, но не произнесет двух простых словечек.

— Простых, говоришь? — фыркнул я. — Ромео и Джульетта? Нет. Это слишком очевидно. Ора, ясно. Орфей и Эвридика. Будь у меня желание, я подобрал бы даже аналогию…

— Имя и фамилия, — спокойно ответил он. — Той девушки, которая хочет, чтобы ее оставили в покое. Со мной можешь делать, что хочешь. Но на базу тебе не попасть. Разве что угадаешь. Хочешь попробовать? Была такая сказочка о разбойниках и сезаме. Я не провожу аналогий, но можешь попытаться. Ну так что?

Я молчал довольно долго. В ином случае парень этот мог бы мне даже понравиться. Своим хладнокровием. И подходом к делу. Однако, глаза его все же заставляли меня держаться настороже. Противоречили его самообладанию. Они свидетельствовали скорее об усталости. Или апатии. Но не такой, чтобы сделал все, что ему прикажут. Скорее — когда человеку терять больше нечего.

Он блефовал. Если бы он был тем, за кого выдавал себя, то не стал бы программировать автоматы на пароль. Даже если бы и обещал той девушке, которая хотела, чтобы ее оставили в покое, что никто ее не разбудит. Тогда кем же он был на самом деле? Или тут что-то другое, а не обыкновенный блеф?

— Что предлагаешь? — спросил я безразлично. Остановил автомат, который уже успел добраться до вершины холма, и добавил: — Здесь посидим? Или ты предлагаешь прогуляться? Немного холодновато, но раз в сорок лет — неплохо… Что поделаешь, кафе в эту пору закрыты.

Его лицо вытянулось. Он опустил голову. Рука потянулась ко лбу, но остановилась на полпути и упала. Я заметил, что он дрожит.

— Я… — начал он и замолчал.

Я понял. Или мне, по крайней мере, показалось, что понял.

Тишина. Сперва с кем-то, кто не захотел оставить его одного. А потом колокола. Они могли звучать даже громче, если их слушаешь, зная, что в метре от тебя, за стенкой, спит человек, который охотно послушал бы их с тобой вместе.

— Ладно, — решил я. — Иди за мной. — И тут же поправился: — Точнее, передо мной. Самым первым пойдет автомат. И помни, что я уже набрался определенного опыта… в охоте.

Он какое-то время смотрел мне прямо в глаза, потом кивнул. Молча пошел вперед, прошел мимо меня, так, что я почувствовал, как его куртка скользнула по моему рукаву, и размеренным, неторопливым шагом, двинулся в ту сторону, откуда я явился.

Я отдал распоряжение автоматам, повернулся и заправился за ним следом.

— Чем бы я ни занимался, работал, летал, выслушивал шуточки в клубе, даже… — он запнулся, но только на мгновение, — когда был с девушкой, я всегда ожидал чего-то, что еще не только должно произойти. Словно кто-то подключил мою нервную систему к лазерному вибратору. Тебе это знакомо? Делаешь, что и все, что-то говоришь, а в тебе все напряжено как струна. Рождаются какие-то предположения, мысли, ты их теряешь, находишь снова, но уже бесформенные, смутные, лишенные перспективы. Мечтаешь о минуте покоя, чтобы восстановить мир с самим собой, а когда такое наступает, у тебя лишь одно желание: отправиться спать. Только вот заснуть не можешь. А значит, снова где-то болтаешься, болтаешь, руками размахиваешь. И таким образом избавляешься от остатка ответственности перед своими же собственными недодуманными мыслями и можешь начинать все сначала.

Он разволновался. Несколько раз приподнимался в кресле, словно сидение на одном месте стало для него мучительным. Выпаливал слова со скоростью мельницы. Обрывал себя, жадно дышал и говорил дальше высоким, напряженным голосом. И только глаза его все время оставались неподвижными и словно незрячими.

Да, это тишина. Он наслушался колоколов, утратил ощущение времени, ему начало казаться, что они звучали уже тогда, когда его и близко не было от этого холма. Но не только это. Мне уже несколько раз казалось, что я улавливаю момент, когда тот переступает границы собственной действительности. И каждый раз мне не хватало какой-то мелочи, чтобы сообразить, в какую же игру он играет. Я должен был быть уверен. И потому пока не мог ничего сказать. Пока что не мог. Оставалось одно. Делать вид, что все им сказанное я воспринимаю за чистую монету.

Он замолчал и застыл. Только его ладони, лежащие на коленях, ритмично приподнимались и опускались, словно двигаясь в ритм дыханию. Сами же кончики пальцев жили своей собственной жизнью. Подрагивали.

— Ты занимался историей? — спросил я наконец.

Он медленно повернул голову в мою сторону. Но и теперь смотрел куда-то мимо.

— Историей? — переспросил он бесцветным тоном. — А почему ей?

Я пожал плечами.

— Все это — побасенка о человеке, который ни жить не может, ни умереть, то есть история не умеющего приспосабливаться. Мы сумели с этим справиться добрые два века назад. А та — нет, верно? Ты по уши погряз в кризисе цивилизации времен двадцать первого века. Словно твои предки слыхом не слыхивали о генной инженерии, а сам ты — о гомеостатической стимуляции. Пусть так. А раз уж так, то значит, все в порядке. Но вот каким чудом ты попал в Центр? Меня это, конечно, не касается. Скажем, у тебя на то свои причины. Но как, например, можно сидеть где-нибудь возле Трансплутона и быть, черт побери, уверенным, что следовало бы заняться чем-то совершенно иным?

Он не ответил. Я выждал немножко и настойчиво повторил:

— Я ведь спросил кое о чем. Что ты делал в Централи?

Он вздрогнул. Глаза расширились. Он уставился на мои ладони, словно опасаясь, что я любую минуту сделаю что-то такое, от чего ему придется защищаться.

— В Централи? — пробормотал он. — Я?

Я ждал.

Неожиданно он опомнился. Сорвался с кресла и подскочил ко мне. Остановился на расстоянии вытянутой руки и посмотрел мне прямо в глаза. Уголки рта поползли вверх. Губы у него были потрескавшиеся, покрытые клочьями отмершей кожи.

Его закачало. Он ударился о поручень кресла, отшатнулся. Даже не заметил этого.

— Минуты тишины, — прохрипел он. — В этом была моя жизнь, понимаешь?