В самом центре груди, в том месте, где внутри корпуса соединяются информационные каналы, виднелся вытянутый разрез от выстрела. Кроме того, пучок выходных антенн у основания прожектора, был изогнут, обесформлен.

— Видать у того, кто сюда вернулся, земля горела под ногами, — произнес я вслух. — А этот бедняга, верно, не торопился распахнуть ворота. Знай, делал свое дело. Сказали ему завереть ворота и стеречь их. Вот он и стерег.

Я вообразил себе Тарроусена, стоящего перед входом, трясущегося над каждой секундой и заклинающего автомат, чтобы тот пропустил его. Расхохотался. Услышал эхо, отразившееся от скрытых за деревьями зданий. Замолчал.

Какое-то время я ничего не предпринимал. Потом, пятясь, не глядя под ноги, осторожно огибая черный, беспомощный корпус автомата, выбрался на аллею и выскочил за ворота. И уже на улице неожиданно остановился.

— Ловкий же ты парень, — произнес я, но уже несколько тише, чем раньше. — Все-то ты способен себе объяснить. Сотри. Как бы не нарваться…

— А ты уверен, — добавил я чуть погодя, — что никто тебя не записывает? Не страшно. В лучшем случае, доставить немножко радости тому, кто придет после тебя. Ему это пригодится. Не в большей, чем тебе, но и не в меньшей степени…

Мне ответило молчание.

Я посмотрел на небо, потом на часы. Что бы я теперь не предпринял, вернуться на базу до захода я не успею. Кроме того, пока с меня было всего этого предостаточно. Более, чем предостаточно. Более, чем предостаточно. Это было любимым присловьем Алеба.

Алеб. Перед глазами возникло его улыбающееся лицо. Широкие, округлые плечи. Когда он шел, они ритмично двигались вверх и вниз, словно головы наездников.

Не знаю, когда я отправился в путь, направляясь к уже не видимым холмам. Мыслями я все еще пребывал на планетах Альфы. Алеб говорил о них: пуховики. Нас заманили туда голоса. Звуки пустоты, которые могли обещать людям товарищество в дальнейшем путешествии сквозь время. Оказалось, это всего лишь авария. Только… тишина.

Я торопился. Сбежал на нулевой уровень, перескочил через последние полосы магнитной дороги и оказался на лугу.

Похолодало. Солнце уже несколько минут назад скрылось за клонами деревьев. Сумерки передо мной сгущались.

Когда я добрался наконец-то до того места, где оставил передатчик, в парке оставалось ровно столько света, чтобы не стукнуться носом о ствол ближайшего дерева. Автомат приветствовал меня покачиванием антенны. Прежде, чем я смог ответить, пришлось снова вмонтировать миниатюрный усилитель в плоскую коробку на груди. Только тогда я подошел ближе.

Это и в самом деле была антенна. Но не только. Вслед за ней выступил наверх стержень с тупым, коротким набалдашником. У его основания вспыхнул оранжевый огонек, размером не больше муравьиной головки. Датчик излучения.

Я отскочил как ошпаренный. Неплохо же я вляпался. Честно говоря, вовсе даже неплохо.

Во-первых, вызывая ближайший автомат, чтобы тот расчистил дорогу в лесу, я не подумал, что им окажется именно тот, которого я оставил возле выхода, т.е. вооруженный. Я приобрел мощную защиту, абсолютно для меня бесполезную, поскольку и без того не разлучался с излучателем. Зато базу оставил на милость любого существа, которому пришло на ум, что с этим холмом что-то не в порядке. И еще одно. Проделывая проход в зарослях, я указал всем желающим дорогу. Откуда мне было знать? Хорошенькое дельце. А откуда знали те, кто измыслил этот каменный маскарад?

Так или иначе, но по крайней мере одно из тех существ либо предметов, которых мне следовало остерегаться, я мог выбросить из головы. Он спросил, в чем дело. И, наверняка, не один раз. Не был автоматом, запрограммированным на войну. Наоборот. Относился к тем машинам, что находились в непосредственном контакте с человеком.

И он не получил ответа, который мог бы удовлетворить его. Тогда — выстрелил.

Я не ошибся. Не далее, чем в шестидесяти метрах от того места, где меня поджидал автомат, виднелся свежевыжженный, правильный круг дерна. Да, такой же. Идентичный.

Мне не было необходимости трогать пальцем пепел, чтобы убедиться, что от него остаются жирные следы. И все же я это сделал. Сожжению была подвержена та же субстанция, что и вблизи города, на линии, соединяющей здания с центральным гибернатором. И осуществлено это было тем же самым видом пламени.

Я еще раз инстинктивно проверил герметичность скафандра и шлема, после чего неторопливо осмотрелся. С трудом различил очертания чуть более темного, чем окружающее, неподвижно замершего автомата. Не двигаясь с места, приказал ему подойти. Когда он оказался совсем рядом, я выслал его вперед, по проделанной им тропинке. Сам пошел сзади. За все время пути к вершине холма я ни разу не оглянулся. Я уловил шорох подкрадывающихся шагов. Но это должно было быть иллюзией. Ни одно живое существо не пробралось бы сквозь окружающую нас чащу.

Через двадцать минут я погрузился в скалы. Вспыхнул ксеноновый свет, заливая резкой белизной ближайшие деревья и заросли. Я захлопнул люк и направился к столу. Кроме пары глотков концентрата у меня за весь день ничего во рту не было.

Какое-то время я прогуливался по кабине в одних плавках, пока не стало холодно. Тогда сдвинул ручку климатизатора и устроился в кресле.

Старая гидроэлектростанция в Западных Карпатах. Белая лента пенобетона, перекрывающая крутые склоны ущелья. Выше — спокойная поверхность, в зеркале которой отражаются паруса, синие, белые, желтые, оранжевые. Ниже, очень низко, поблескивающая на солнце как ртуть нитка горной реки.

Когда-то я побывал там, с кем — не помню. Долго стоял, опершись о широкую балюстраду, и смотрел вниз. И знал, что способен простоять так часами.

Серебрянная нитка превратилась в ревущий от сдерживаемой мощи, распирающий от сдерживаемой мощи, распирающий края долины поток. На белую преграду упала тень от низко зависших, тяжелых, грязных облаков. Тут и там через нее перехлестывали потоки мутно-желтой воды. В порывах ветра показывались пенистые гривы. Сквозь рев бури прорвался другой звук, виблирующий, напряженный до предела. Земля задрожала, и неожиданно облака пробила стена водяной пыли, в которой крутились каменные блоки, элементы конструкций, танцующие провода и крыши зданий. На долю секунды эта дрожащая громада замерла в неподвижности, заслоняя от наблюдателей остатки солнечного света, после чего неторопливым движением накренилась и рухнула в долину. Я не подумал о бегстве. Когда первые брызги водяной лавины упали на меня, я все же решился на отчаянное усилие, пытаясь бессознательным движением заслонить лицо и глаза. И закричал.

И вскочил на ноги. Сделал два-три шага к центру кабины, не понимая, где я. Потребовалось немало секунд, чтобы заметить горящую ровным, молочным светом лампочку над центральным экраном связи.

Исчез образ превратившейся в поток реки. Остался ее грохот. Мне казалось, что стены базы содрогаются от него — теперь он доносился снаружи — словно через минуту ей предстояло разделить участь той плотины.

Как и стоял, в одних плавках, я схватил со стола излучатель и метнулся к дверям. Споткнулся о порог и пролетел вперед головой через весь тамбур. Врезался плечом в косяк и с трудом удержал равновесие. Сражаясь с замком, вызвал автомат.

Дерево, растущее прямо напротив входа, стояло неподвижно. Листьев его не касалось ни слабейшее дуновение. И у остальных — тоже. У всех деревьев, которые я по очереди обводил взглядом.

Небо в вышине чистое, как стекло цвета граната. С миллионами подмигивающих огоньков. Ни одного облака. Ни следа движения в обступившей базу чаще.

Автомат выскользнул из тени о остановился возле меня. Я услышал тихое гудение его подрагивающих антенн. Читая, едва различимая нота.

И только тут я понял что вокруг царит идеальная, совершенная тишина. Без того, что сопутствовало ей на протяжении дня, то есть без птиц, лягушек, шелеста листьев.