Только после ее смерти Грейсила осознала, какого доброго друга она лишилась. Девочка стала совсем одинокой, а граф подпал под очарование настойчивой и проницательной Дейзи.

Она вторглась в его жизнь и неожиданно внесла в нее многое, чего ему, оказывается, недоставало с доброй и по-матерински нежной Элизабет.

Только теперь Грейсила поняла, что подсказывала ей интуиция, и почему бессознательно она так старалась избегать мачехи.

Наконец, тяжело поднявшись с подушки, она побрела к выходу, с трудом переступая внезапно ослабевшими ногами. Ей казалось, что она безмерно состарилась с тех пор, как полчаса назад сняла с полки томик Байрона.

Грейсила поставила книгу на место.

Она посмотрела туда, где герцог целовал ее мачеху, и поняла, что ни за что не выйдет замуж за человека, который ее не любит.

— Как они могли? — спрашивала она.

Девушка дрожала, не в силах оправиться от неожиданного потрясения.

Она поднялась к себе в спальню. Решив, что никто не должен заметить произошедшей в ней перемены, Грейсила дала себе слово вести себя, как обычно.

За обедом ей казалось, что эпизод с мачехой и герцогом был частью безобразной интриги, разыгравшейся в кошмарном сне или на театральных подмостках, а она, Грейсила, была единственным зрителем.

Отец был бесподобен в роли хозяина, и Грейсила вдруг поняла, что он был счастлив иметь такого зятя, как Редсток.

«Если бы только он знал!» — с горечью думала Грейсила.

Впервые она смотрела на мачеху не как на жену отца или старшую по возрасту, а как на женщину, причем женщину непристойного поведения, и с удивлением обнаружила, что мачеха очень привлекательна.

Теперь Грейсила была готова поклясться, что в ее манере говорить, глядеть и двигаться, поводя красивыми мраморными плечами, было что-то показное, нарочитое.

Поднимаясь к себе, девушка гадала, что же ей теперь делать, как избежать этой ужасной свадьбы. Она понимала, что единственный выход — это побег.

Как она скажет правду отцу? Да и вправе ли она говорить? И кто ее станет слушать?

Грейсила знала: все ее протесты по поводу свадьбы будут списаны на нервное расстройство или чрезмерную стыдливость. Все ее доводы, совершенно недоказуемые, не примут во внимание.

Она не могла допустить, чтобы ее мужем стал человек, который ее совсем не любит. Не хотела быть ширмой для любовников и не собиралась выходить замуж лишь для того, чтобы герцог и мачеха имели возможность беспрепятственно заниматься любовью!

Грейсила чувствовала, она не сможет уснуть потому, что ей было известно, что они собираются делать.

Хотя их спальни находились не только на разных этажах, но и в противоположных концах здания, Грейсила знала, что образ женщины, крадущейся по темным коридорам в комнату любовника, не даст ей сомкнуть глаз.

— Я должна бежать! Я должна исчезнуть! — воскликнула девушка.

Трудность состояла в том, что бежать было некуда.

Никто из родных ее не примет, это ясно. Герцог — слишком важная особа, чтобы кто-то решился его обманывать.

Друзья отпадали по той же причине. Грейсила представила, как расстроятся и даже рассердятся девушки, которые должны были по обычаю сопровождать невесту. Их пригласила мачеха из самых знатных английских семей.

Грейсилу пробрала дрожь.

Их туалеты уже оплачены, цветы для букетов заказаны, а дорогие броши с причудливо переплетенными вензелями жениха и невесты и увенчанные золотыми коронками, доставлены в замок.

После официальной церемонии гостей ожидало угощение в огромном павильоне, где уже стояли новенькие столы и стулья и даже большие бочки с элем.

Что же теперь будет?!

Однако она не сомневалась, что поступает правильно.

Единственная причина, по которой свадьба не сможет состояться, — это побег. Значит, ей надо исчезнуть.

Не будет невесты — не заведется и свадебный механизм.

За обедом Грейсилу мучил только один вопрос: куда бежать?

Какая-то часть ее сознания воспринимала выражение лиц сидящих за столом: усмешку мачехи, неприятный блеск в глазах герцога, краем уха она слушала рассуждения отца о политической ситуации.

— Миледи, шампанского?

Нотки нетерпения в голосе дворецкого заставили ее собраться с мыслями. Оказывается, ей прислуживают, а она ничего не замечает.

И тут внезапно ее осенило: «Миллет!»

Миллета уволила мачеха за то, что он якобы не справлялся с обязанностями дворецкого.

Все уже давно воспринимали Миллета как члена семьи, и казалось невообразимым, что после тридцати лет безупречной службы его вдруг уволили.

Но мачеха предпочитала держать прислугу, которая была предана ей, а не графу.

Теперь Грейсила поняла, с какими обязанностями не справлялся Миллет. Прислуга всегда слишком много знает! И слишком много говорит. Те люди, которых мачеха наняла сама, не станут ее предавать.

Для Грейсилы мысль о Миллете стала спасительной соломинкой. Она любила его так же сильно, как и отца с матерью.

Одним из первых слов, которое она произнесла, было его имя — «Митти».

Как только девочке удавалось ускользнуть из-под надзора няни, она бежала в буфетную и усаживалась Миллету на колени, рассматривая вместе с ним серебро, которое он специально доставал из массивного сейфа.

Миллет баловал ее, кормил виноградом, сладким и сочным, прямо с лозы.

«Митти меня спрячет», — поняла Грейсила.

И словно гора свалилась у нее с плеч.

Она вспомнила, как уходил из ее дома добрый Митти, заливаясь горькими слезами. В обычной одежде, без ливреи, он выглядел почти стариком.

— Что ты будешь делать, дорогой Митти? Куда пойдешь? — спрашивала Грейсила.

Ей все еще не верилось, что дорогого человека так запросто выгнали вон.

— Я найду другую службу, миледи, — отвечал Миллет. — А сейчас я поеду к сестре.

— К мисс Ханселл в Баронс-Холл?

Миллет молча кивнул: у него в горле стоял комок, мешавший ему говорить.

— Если ты уедешь оттуда, обещай мне, что оставишь свой новый адрес!

— Обещаю, миледи.

— Пожалуйста, береги себя!

— Я буду думать о вас, миледи. Я всегда буду помнить вас!

— А я — тебя, милый Митти! — отвечала Грейсила.

С этими словами она обвила руками стариковскую шею так, как делала это в детстве, и поцеловала его.

Ей было все равно, что о ней скажут или подумают. Митти был частью ее жизни, частью ее самой. Вот мачеха не станет ей близкой никогда.

Митти потерял дар речи.

Он выскользнул за дверь. Во дворе уже ожидала повозка с его скудными пожитками, которая должна была навсегда увезти Миллета из дома, где он прожил почти тридцать лет.

— Папенька, как вы могли позволить мачехе прогнать Миллета! Именно Миллета, а не кого-то другого? — с горечью спрашивала отца Грейсила.

— Ты же знаешь, я не вмешиваюсь в домашние дела, Грейсила, — холодно отвечал граф.

— Но Миллет был с нами всю жизнь, и начал свою службу еще до того, как вы с мамой поженились!

— Твоя мачеха говорит, что он не справляется с работой, — ответил отец.

— Неправда! — взорвалась Грейсила. — Каждый, кто приходит к нам обедать, остается доволен встречей и восхищается блеском серебра. Вам прекрасно известно, что любой в графстве предпочтет взять на службу лакея, которого обучал именно Миллет!

— Я не готов обсуждать это, Грейсила. Подобными вещами теперь заведует твоя мачеха.

Это был слабый аргумент, к тому же девушка видела, что отцу неловко. Она повернулась и молча вышла из комнаты.

Грейсила никогда не теряла самообладания. Когда была жива мама, для этого не было причин. Но теперь она была вне себя от гнева.

Поднявшись к себе, Грейсила бросилась на постель и разрыдалась. Последний раз она плакала на похоронах матери. А теперь Грейсила снова осталась одна, потому что нет Миллета, самого близкого человека на Земле.

«Почему я не подумала о нем раньше?» — удивилась Грейсила.

Конечно, Митти ей не откажет. Он всегда приходил ей на помощь в самые трудные минуты.