Складывается впечатление, что объяснение субъективных осознанных явлений в терминах объективных биологических явлений не работает, ибо любая связь между конкретным субъективным переживанием и конкретной нейронной активностью, какую только можно себе представить, представляется исключительно произвольной и необъяснимой. Как или почему эта конкретная нейронная активность приводит к переживанию, обладающему именно этим конкретным качеством? Даже если мы узнаем, что нейронная активность типа Z неизменно приводит к возникновению явного переживания типа Q, и даже если бы связь Z => Q была бы фундаментальным законом природы, мы и тогда не понимали бы, почему существует связь между Z и Q, на чем она основана и как она работает; мы знали бы только одно – что такая связь существует. Стрелку, идущую от Z к Q, можно интерпретировать так: «здесь происходит чудо». Любая попытка объяснить связь между физическим и явным мирами стремительно проваливается в бездонную пропасть: в непреодолимый «эксплицитный провал».

Свойства, поддающиеся описанию и объяснению, можно наблюдать открыто и объективно: имея надлежащее оборудование, практически каждый может наблюдать, допустим, активацию нейронов в мозге или измерить ее. То, что в мозге происходит активация нейронов, и то, что нейроны активируются с определенной скоростью, или частотой, представляет собой объективный факт. Нейронные явления существуют независимо от того, наблюдаем мы за ними или нет, и факт их существования может быть подтвержден (или опровергнут) с помощью наблюдений и измерений, реализуемых разными способами разными людьми независимо друг от друга. Это и определяет статус нейронной активации как объективного факта о мире.

Другое дело феноменальное сознание (определение феноменального сознания дано в главе 3, раздел «Как описывать субъективную реальность сознания?»). Вы пребываете в эйфории, у вас болит зуб или вы видите себя во сне летящим по воздуху, – все это субъективные переживания. Никто, кроме вас самих, не может ни наблюдать за ними, ни иметь этих переживаний; точно так же никто со стороны не может ни подтвердить, ни опровергнуть сам факт их существования, ни знать качеств этих переживаний так, как знаете их вы. Даже если мы просканируем активность вашего мозга с помощью новейшего оборудования, мы в лучшем случае увидим в нем только примеры нейронной или метаболической активности; с помощью объективных методов исследования мы не увидим ничего, даже отдаленно напоминающего ваши переживания. Переживания существуют только для одного человека, только для вас, с вашей субъективной точки зрения, в вашей субъективной психологической реальности.

Проблема заключается в том, что вся наука построена исключительно на объективной точке зрения стороннего наблюдателя. «Реальными» признаются только те сущности, которые так или иначе могут быть изучены с этой позиции. Физические сущности могут наблюдаться кем угодно либо непосредственно органами чувств, либо косвенно по их воздействию на исследовательское оборудование; они обладают причинной силой и исполняют специфические причинные роли в физическом мире; они состоят из других физических свойств или сущностей, так что эти крупномасштабные сущности могут быть разложены на микроуровневые сущности. Есть все основания полагать, что феноменальное сознание не подчиняется этим принципам. Его нельзя наблюдать ни напрямую, ни с помощью какого бы то ни было оборудования, в частности оборудования для визуализации работы мозга (во всяком случае, не с помощью того оборудования, которое доступно ныне). Феноменальные свойства, или качества переживания, нельзя разложить на причинные и функциональные роли, в связи с чем функционализм так и не смог постичь сознание. Похоже, такие качественные свойства переживания, как белизна, болезненность, сладость, мягкость, счастье, не состоят из микроскопических физических сущностей более низкого уровня вроде нейронов или молекул. Следовательно, складывается впечатление, что невозможно создать такую теорию мозга, естественным следствием которой станет объяснение сознания, поскольку мозг может быть полностью описан объективными физическими, химическими и биологическими терминами, как любая другая чисто физическая система, но такое описание ни в коем случае не приведет к объяснению качественных, субъективных свойств сознания и не будет включать его.

Но это еще не самое скверное. Объективный подход не только не способен объяснить сознание, но, как представляется, он не способен даже признать сам факт его существования! Если твердо стоять на позиции стороннего наблюдателя, качества феноменального переживания, похоже, полностью исчезают. Цвета, которые мы воспринимаем – синева, зеленоватость, краснота, желтизна, белизна, чернота, – как субъективные качества в физическом мире отсутствуют. Они не являются свойствами электромагнитного излучения так называемого видимого спектра. Волны видимого спектра характеризуются разной длиной (частотой), а не окрашены в разные воспринимаемые нами цвета. В электромагнитной энергии, к которой восприимчив человеческий глаз (в так называемом видимом свете), нет ничего, даже отдаленно напоминающего наше восприятие цветов (насколько можно судить на основании физических теорий электромагнетизма). То же самое можно сказать и о других качествах переживания. В NaCl (обычная соль) нет ничего, определяющего «соленый» вкус, который мы ощущаем в своем феноменологическом сознании. С химической точки зрения NaCl – самая обыкновенная молекула, внутри которой нет никакого «спрятанного» вкуса.

Если качеств переживаний нет в физических стимулах окружающего мира, может быть, их можно найти в активности мозга внутри нас? Действительно, восприятие соленого вкуса NaCl (или какого-то цвета) коррелирует со специфическими изменениями активности мозга. Но измерение или описание этих нейронных изменений не равноценно узнаванию о «соленом вкусе этого переживания». Какие-то специфические нейроны мозга могут быть описаны как активирующиеся особым образом, когда мы пробуем соль или видим синеву в поле своего зрения, но, судя по тому, что говорит нейробиология, в нейронной активности нет ничего качественно соленого или синего. Мы просто не имеем ни малейшего понятия ни о том, как возникают качества переживания, ни о том, почему со специфической нейронной активностью коррелируют именно эти качества, а не другие. Мы снова сталкиваемся с «объяснительным разрывом» – похоже, субъективное не вписывается в объективный мир науки.

В своей знаменитой статье «Каково быть летучей мышью?» философ Томас Нейджел (Thomas Nagel, 1974) поставил этот вопрос, использовав в качестве примера сознание животного (или в общем виде – чуждое сознание). Более конкретно, он поставил самый известный в современной науке о сознании вопрос: каково быть летучей мышью? какова жизнь летучей мыши как существа с субъективным сознанием? сможет ли наука когда-нибудь ответить нам на этот вопрос? Автор начал с того, что отметил, что ни одна из существовавших (в то время) и популярных теорий сознания (редукционизм, бихевиоризм и функционализм) не в состоянии даже подступиться к нему. Они просто игнорируют этот вопрос. Следовательно, вполне возможно, что даже если в один прекрасный день наука сможет полностью описать поведение летучей мыши, ее анатомию, физиологию, нейробиологию и когнитивную обработку информации в ее мозге, мы и тогда не будем иметь ни малейшего представления о том, каково быть летучей мышью. Чтобы ответить на этот вопрос, подхода стороннего наблюдателя недостаточно. И Нейджел спрашивает: есть ли такое решение проблемы, которое позволило бы нам проникнуть в субъективную точку зрения летучей мыши? И предлагает в качестве мысленных экспериментов три альтернативы.

Первая: имитация. Что, если я попробую точно воспроизвести жизнь летучих мышей в естественной среде обитания и начну во всем им подражать? Днем я буду висеть на чердаке вниз головой, а по ночам, пользуясь радарной системой эхолокации, буду охотиться за насекомыми. К несчастью, подобное рискованное исследование в естественных условиях ничего не даст нам. Я пойму лишь, что это не более чем жалкая имитация поведения летучей мыши, чрезвычайно неудобная и неестественная для человека, но так и не узнаю, как такой образ жизни воспринимается самой летучей мышью (предположительно, как нечто простое и естественное).