Карвен с облегчением вздохнул. Он ничего не перепутал. Это… просто это странный эльфийский обычай, о котором он до того не слышал. И даже не такой уж странный, если как следует подумать и припомнить. Жил же, говорят, в одной деревне кузнец, который назвал своего первенца Молотом. Карвен этого Молота даже встречал. Крепенький такой старичок, лет сто уже, а помирать все еще не собирается.
– Это довольно забавная история, – тем временем рассказывал эльф. – Когда отец наклонился над колыбелью, чтобы дать мне имя, его фирну развязалась и упала, накрыв колыбель. И, разумеется, я радостно вцепился в новую игрушку! Отец тогда так удивился, что… теперь – то он утверждает, будто сразу понял, что это знак Богинь, но я думаю, мое имя, то, которое он для меня тогда придумал, просто вылетело у него из головы! Вот и ляпнул что пришлось. За что первое глаза зацепились. Ну а слово, сказанное в таких обстоятельствах, становится именем вне зависимости от того, нравится это кому или нет. Но я не в обиде. Лучше имени для воина и придумать нельзя. Многие тогда стали ворчать, что такое имя нельзя давать младенцу, что его еще заслужить надо, но сказанного не воротишь, как говорится. Впрочем, свою фирну, – эльф снова коснулся головной повязки, – я заслужил лишь в этом году.
– А ее заслужить надо?
– А как же! У нас кто попало воином стать не может! – с гордостью ответил Фирну. – Подвиг совершить нужно. А мне пришлось даже и не один совершить.
– Почему? – спросил Карвен.
– Потому что за подвигом следовал какой – нибудь проступок, – улыбнулся эльф. – У нас все по – честному, один проступок уничтожает один подвиг. А не совершать достойных осуждения деяний я только год назад и научился.
– Это потому тебе отец учителя пригласил, что ты воином сделался?
– Потому, – кивнул Фирну. – Должен же я чему – то научиться? А как ты в себе открыл воинский талант? Как тебе вообще в голову пришло воином сделаться?
– Сам не знаю, – развел руками Карвен. – Никаких воинских талантов я в себе не замечал… просто жизнь так сложилась. А не зайди я в тот трактир, не окажись поблизости Верген… я и сейчас иногда думаю: ну какой из меня коин? Может, мне и вовсе не стоило со всем этим связываться?
– Раз уж такой человек, как мастер Верген, взялся тебя учить – стоило! – решительно ответил эльф.
– А ты мне о нем расскажешь? – обрадовавшись удачному повороту разговора, вклинился Карвен. – Откуда ты о нем вообще знаешь?
– Ну, я знаю о нем наверняка далеко не все, – в свою очередь смутился эльф. – А что знаю… интересно мне стало, кого мне отец в учителя выбрал, вот я и постарался разведать что можно. Он же очень знаменит, твой наставник, за ним подвигов тьма – тьмущая. Я и правда знаю лишь малую толику. Но что знаю – слушай…
Истории одна занимательнее другой слетали с губ Фирну. Удивительные деяния и невероятные приключения отставного сержанта гвардии, а ныне наставника в фехтовании мастера Вергена, в изложении Фирну были столь удивительны и невероятны, что Карвен даже засомневался.
– Ну, это вряд ли, – заметил он, выслушав очередное, вовсе невероятное с его точки зрения повествование из жизни и подвигов наставника.
– И мне так кажется, – добавил неслышно подошедший Верген. – Это вообще из деяний святого Виона.
– А все остальное? – в один голос спросили Карвен и Фирну.
– Вы думаете, я стоял тут тихонько и слушал, о чем вы болтаете? – фыркнул в ответ Верген. – Делать мне больше нечего! Я только что подошел.
Фирну, спохватившись, вскочил и отвесил низкий поклон. Карвен тоже поднялся, не зная, как теперь быть. Он – то наставнику не кланялся. И что ему теперь – подражать Фирну? Или оставить все как есть, сделав вид, что чего – то не понял? И так, и так плохо. Кланяться вслед за Фирну глупо, раньше ведь не кланялся. Не кланяться вообще, когда рядом с тобой сын барона кланяется, – получается донельзя нагло. Вот ведь задача…
– Сиди, Карвен, – разрешил задачу Верген. – И ты, Фирну, садись. Кстати, это Карвену простительно не знать «Церковную историю», а вот тебе следовало бы. Знал бы – нипочем не перепутал меня со святым Вионом.
– Простите, наставник. – Фирну опустил глаза и, кажется, даже покраснел. Во всяком случае уши точно покраснели.
– Садись, я сказал, – повторил Верген, присаживаясь рядом. – Наставника, раз уж ты им обзавелся, надо слушаться.
Фирну поспешно плюхнулся на свое место.
– И знаешь что, я думаю, нам с тобой не стоит ставить и неловкое положение Карвена, – добавил Верген для эльфа. – Видишь ли, наше с ним знакомство началось с того, что я попросил его о помощи. Какое – то время мы действовали вместе, и лишь потом, когда все закончилось, я предложил ему стать моим учеником… Соответственно, никаких знаков почтения между нами не было.
– Простите, наставник, не сообразил, – виновато промолвил эльф. – И ты, Карвен, прости, я поставил тебя в неудобное положение. Я не хотел. Вот ведь… Еще и заниматься не начал, а уже провинился, – тотчас улыбнулся он. – И всегда – то у меня так!
– Давай ты проявишь свое почтение беспрекословным и точным выполнением всех моих наставлений? – предложил Верген. – А в остальном будешь вести себя гак, будто мы просто хорошие приятели.
– Да, наставник, – откликнулся эльф.
– Вот и договорились. Как я посмотрю, тут еще достаточно еды. Хваленый аппетит эльфов сегодня что – то не слишком разгулялся?
– Эльфы слишком развесили уши, – улыбнулся Фирну. – Времени пережевывать не осталось!
– Ну, не ушами же они пережевывают, в конце – то концов, – вздернул брови Верген.
Фирну и Карвен рассмеялись.
– Итак, ученики, первое и самое главное наставление: хороший солдат должен быть сыт, – произнес мастер Верген, придвигая к себе здоровенное блюдо с жарким.
***
Первый министр короля Эттона, некогда простой солдат воротной стражи, а ныне – барон Тамб, сидел один в пустой обеденной зале своего огромного загородного дома.
Была глухая ночь, шумел ветер, тоскливо кричала какая – то птица. Порывы ветра, влетая в открытое окно, безжалостно трепали стоящую перед первым министром свечу. Он смотрел в огонь и думал, что свеча вот – вот погаснет. Но свеча не гасла. Ничего не мог с ней поделать безжалостный ветер. Первый министр очень хотел, чтобы свеча погасла сама, но этого не происходило.
«Ну, погасни же! Погасни!» – заклинал свечу первый министр Тамб, но свеча упорно продолжала гореть.
Не гаснет, не гаснет свеча перед первым министром, а вместо этого… безумные белые мотыльки один за другим влетают в открытое окно, в открытое окно огромного загородного дома, где в большом, совершенно пустом и темном зале сидит первый министр короля Эттона. Один за другим влетают в открытое окно безумные белые мотыльки, влетают и устремляются к свече, к горящей и не гаснущей свече, где безжалостное пламя вычеркивает их крохотные жизни одну за другой…
Первый министр в ужасе смотрел на свечу и сгорающих на ней мотыльков. Смотрел на мотыльков, а видел перед собой пылающие города и села… и людей, с криками бегущих в ночь… В ночь, откуда не будет возврата. В ночь, где их караулят шпаги и пули наемников.
– Светлые Богини! Погасите свечу! – молит первый министр короля Эттона, но свеча не гаснет, не гаснет, не в силах ее погасить сердитый серый ветер. Ничего не могут поделать со свечой лунный и звездный свет. Не погасить ее ночным птичьим крикам. Свеча обладает душой живого солнечного пламени.
– Господи! Погаси свечу! – умоляет первый министр дневного, солнечного Бога. Уж он – то может. Пламя свечи – его дар! Но нечего солнцу делать ночью, не может Солнцеликий прийти на помощь. Горит, горит окаянная свеча, сжигая одну жизнь за другой.
– Запретные Боги! – восклицает наконец первый министр и в ужасе оглядывается, недаром ведь говорят, что убоявшиеся дьявола и отказавшиеся от власти над миром Боги часто бродят у человека за спиной. Их нельзя призывать, это грех… но должен же кто – то погасить проклятую свечу!
