Литмир - Электронная Библиотека

«Я не заплачу! Ни за что! Еще не время! Рано еще! Отец еще жив!»

Его руки крепче сжали книгу «Молитвы для Утра и Вечера».

Он читал, не замечая крови, стекающей по подбородку. Читал медленно и старательно. Так, как священник когда – то учил.

Ветхий полуэльф ушел с час назад, когда стало ясно, что никакие эльфийские травы и молитвы о ниспослании здоровья больному уже не помогут. Когда за ним закрылась дверь, больной кузнец окончательно превратился в умирающего. За умирающего имеют право молиться только близкие. Священник прочтет молитву у себя в храме, скажет Напутственное Слово над гробом покойного, но провожать в последний путь – дело родни. Так от веку заповедано Богом Дня и Богинями Утра, Вечера и Полночи. Так тому и быть, Пока мир стоит.

– Сынок… – прошептал отец, и стройная молитва прервалась.

– Да, отец? – выдохнул юноша, судорожно стирая кровь с лица.

– Где же наши? Почему ты один?

– Купец Осмет приехал, – дрогнувшим голосом ответил Карвен. – И Харме Длинный с ним. Они хотят ярмарку делать. Братья нанялись к ним. Все для ярмарки устраивать, помогать там… и все такое.

– Ага, – прошептал отец. – Хорошее дело. Осмет… хорошо платит, а лишних… денег… не бывает. Ну… пусть так. Ничего.

В уголке кузнецова глаза предательски блеснула слезинка.

– Гадость… какая, – прошептал кузнец. – Совсем раскис. Мужчина я или кто? Сынок… вытри мне глаз. И оставь, ради всех эльфийских дев, эту книжку. Я ее… с детства помню.

Карвен торопливо отложил молитвенник, нагнулся к отцу и чистым платком вытер набежавшие слезы.

– Не боюсь… уходить. – Кузнец беспомощно поглядел на сына. – Жаль только… не проститься… с остальными.

– Я бы их мигом позвал, но Осмет их куда – то с поручениями услал, – соврал Карвен. – То ли в соседнюю деревню, то ли еще куда.

Не станешь же говорить умирающему, что в соседней комнате его старшие сыновья преспокойно делят отцовское наследство, намереваясь продать кузницу со всем, что к ней прилегает, и вступить в долю с окаянным купцом!

«Ну почему? Почему отец не женился во второй раз?! – с отчаяньем подумал Карвен. – Мачеха бы дом удержала. И кузню. И братьев бы устыдила. Они бы не посмели! Сволочи, сволочи!»

– Губу прокусил, – заметил отец.

– Это я случайно, – поспешно сказал Карвен и приложил ко рту платок. Вот же незадача! Скорей бы засохло, что ли…

– Я так и понял, – едва заметно усмехнулся отец. – Приложи – ка игус, а то рубаху кровью замараешь, а губа еще распухнет, чего доброго. Девки потом смеяться станут.

Карвен чуть не заплакал. Даже в последние часы жизни старый кузнец думал не о себе!

«А эти… эх, братья – братья…»

Он торопливо вскочил, отыскал шкатулку с лекарствами, открыл, достал листок игуса и приложил к губе.

– Так – то лучше. Немного подержишь, и никакого следа не останется. В молодости он меня частенько выручал, этот эльфийский цветок. Любил я в молодости подраться…

«Ты не заплачешь. Не смей! Не смей, я сказал!»

– А ну – ка… повтори мне «Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные»! – попросил кузнец, когда Карвен отнял руку с листком игуса от губы и убедился, что кровь больше не течет. – Зря я тебя, что ли, учил?

«Зря, папа… но этого я тебе никогда не скажу!»

– А как же молитва? – промолвил он вместо этого.

– Подождет молитва. В любом случае… я намерен… дождаться Рассвета. Раз уж тебе… кажется, что это важно.

Могучие руки кузнеца бессильно покоились поверх одеяла. Никогда ему уже не взять молота. И сыну его молота не держать.

«Что ж ты так плохо нас воспитывал, папа?! Что ж так мало драл за уши?! Все боялся, что рука тяжелая… Ну почему мама ушла так рано? Почему ты не женился еще раз? Не умирал бы ты сейчас почти совсем один! Не пировала бы сейчас в соседней комнате стая коршунов… братья, называется! Как они могли?! Как?!»

– Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные… – нарочито размеренным тоном начал Карвен. Так, словно ничего не случилось. Словно ничего не может случиться.

А свеча горела спокойно и ровно. И большие синие тени прятались в углах. Так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета. Сын говорил, а отец слушал. Сын отвечал, а отец внимал этому ответу, словно бы брус металла на ладони взвешивал, прикидывая, будет ли толк, или все – одна ржавчина? И горела свеча, ровно горела, и синие тени смотрели из темных углов, и чем дольше говорил сын, тем ясней становилось лицо отца, радовался он, что сын верно воспринял отцовские наставления. И так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета.

– Еще раз – как осуществляется эта проковка? – вдруг спросил кузнец. – Еще раз и подробнее!

– Рассвет, отец! – испуганно выдохнул сын, поворотясь к окну.

Он и сам не заметил, как ночь миновала.

– Неужели ты думаешь, я не чувствую? – странно улыбнулся кузнец. – Ведь это мой последний… а ты не печалься, за любимым делом время незаметно бежит. Вот эта ночь для тебя и пробежала. Так и жизнь пройдет, как эта ночь… оглянуться не успеешь. Главное – хорошо свое дело делать. Для того и живет человек. Итак, проковка…

– Папа, а молитва? Я же должен…

– Это и будет самой лучшей молитвой! – твердо ответил кузнец. – Другой мне не надо.

Карвен, запинаясь, заговорил, и, как всегда, когда речь шла о любимом деле, голос его постепенно окреп; вскоре он уже с удовольствием рассказывал отцу самомалейшие подробности данного кузнечного приема.

– Так, – кивнул отец, когда он закончил, – книжную премудрость ты отлично усвоил, ну а с ее исполнением у тебя всегда все хорошо было. Давай – ка обнимемся напоследок…

Кузнец рывком сел на постели, и подскочивший сын успел сжать его в объятиях.

– Доброе утро, сынок… – прошептали холодеющие губы.

А ласковое рассветное солнце словно бы заливало комнату тем благородным металлом, с которым простой сельский кузнец никогда не работал.

– Доброе утро, папа…

***

Карвен решительно перешагнул порог и навсегда захлопнул за собой дверь. Дожидаться похорон, лживых слез старших братьев и последующего раздела нажитого отцом имущества он не стал. Прихватил лишь отцовский любимый молот. Чтоб котомка не пустовала.

Тяжело таскаться? Кому другому, может, и тяжело, а кузнецову сыну в самый раз выходит. Вздохнув, что ничего нет на память о матери, он решительно направился на деревенское кладбище. От приступивших с изъявлениями соболезнований отмахнулся.

– Потом, уважаемые, все потом…

От парня отстали. Достаточно было увидеть слезы в его глазах, услышать его голос… Люди, они ведь не каменные… они все понимают.

– Братья загодя в городе бумагу выправили, – донеслось до него. – А Карвен все с отцом да с отцом… а против бумаги не попрешь… разве ж человек что – то может супротив бумаги?

– Братья?! – гневно возразил другой. – Да какие они ему братья?! Последний душегуб и висельник с такими родство водить откажется!

«Люди, вы же все понимаете, так почему же вы, черт вас всех подери, не понимаете ни черта?!»

Вот и могилка матери. Карвен упал на колени и наконец разрыдался в голос.

– Вот и все, мама! – давясь рыданиями, шептал он. – Вот и все! Скоро вы опять будете вместе! И все будет хорошо, правда?! Его принесут… и положат. Рядом с тобой положат. И вам будет хорошо. Здесь… так много солнца. Даже зимой. А я… не скоро вернусь, ты уж прости. Но в конце концов… ведь когда – нибудь мы все… обязательно встретимся, правда?! И тогда некоторым будет очень стыдно, но я не о них… Я люблю тебя, мама… и отца тоже люблю… а теперь… мне нужно уйти, понимаешь? Я вернусь…

2
{"b":"217642","o":1}