– Сегодня мне кажется, что фильм старый, ещё чёрно-белый… – говорю я, глядя на пламя свечи.

– Точно! Все хорошие фильмы – старые. Чёрно-белые, а некоторые – ещё немые. – Славка жмурится, словно кошка, и отпивает немного глинтвейна.

– Знаешь, по-моему, мы уже встречались… – решаюсь я.

– Очень может быть, – Славка улыбается, а в глазах у неё трепещут две свечки. – Ну, и что? Если и не встречались – теперь-то уж точно встретились. А случайностей в этом мире нет…

«Случайность – псевдоним бога» – произносим мы хором и оба смеёмся. Над чем? Над совпадением? Друг над другом? Над этим миром? Просто смеёмся. От счастья.

Снегопад усиливается. Теперь в окно не видно даже улицы: стекло до половины замело снегом, а там, где должно быть видно небо – видны только проносящиеся хлопья. Столик с горящей свечой оказался островком, отрезанным от всего на свете непроходимой стеной снега.

– Мне ещё один писатель нравится… Только как зовут – забыла! – извиняющимся тоном говорит Славка. – Как же… Как отрезало!

– Гордер, – подсказываю я. – Юстейн Гордер.

– Точно! – но довольная улыбка на её лице сменяется настороженным выражением – А ты откуда знаешь?

– Ну, я же говорил, что мы уже когда-то встречались – улыбаюсь я. Славка улыбается в ответ.

– Я одну его книжку очень хочу найти – «Мир Софии», а её нет нигде. Ни в одном магазине. Что-то странное… Вот и сегодня – зашла в книжный – вон там, на углу – и там нету. А потом – снегопад… Это кафе…

– Тсссс… – сказал я удивлённо посмотревшей на меня Славке – Вот об этом я знать не хочу.

– Почему?

– Потому, что сказка не должна закончиться.

Она посмотрела на меня так, словно поняла, что я имею в виду. А может быть поняла?

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Славка.

– Что? – не понял я.

– Ну, что-нибудь.

– Хорошо…

И я стал рассказывать про Дмитровку. Про то, что под улицей проложен древний подземный ход, который вёл от одного из дворцов Ивана Грозного к Страстному монастырю, что стоял на месте нынешнего бульвара. Из-за этого на улице иногда проваливается земля. Говорят, что где-то в стенах этого тоннеля Иван Грозный спрятал свою библиотеку, а ещё – и не одного опального боярина. А когда…

– Мишкин, ты экскурсовод? – спросила Славка, когда я закончил.

– Почти. Я составляю маршруты экскурсий и пишу то, что экскурсоводы потом рассказывают туристам.

– С тобой хорошо, – сказала Славка и, будто бы случайно, прикоснулась к моей руке. – Только мне пора.

– Уже? – сказка заканчивалась, да что там, разваливалась на части! – Может, тебя подвезти? – только спросив, я сразу понял, какую глупость сморозил.

– В другой раз, – пообещала Славка, надевая куртку.

Я встал из-за стола и вдруг ощутил, что просидел за ним несколько часов. Славка уже надевала свою шапочку с узорами.

– Ну, пока? – сказала она и поцеловала меня в щёку – До скорого!

– Подожди! – едва ли не крикнул я вслед Славке. Она обернулась, и мне показалось, что там, за стеклянной дверью на улице тоже горят свечи. – Разве ты не боишься машин?

Она удивлённо посмотрела на меня:

– Машин? А почему я должна их бояться?

Страшно затекла спина. Всем хороша надомная работа, только – поди, объясни это своему позвоночнику. Сколько я сегодня уже просидел? Часов шесть – точно.

Я потянулся, и в спине что-то угрожающе хрустнуло. Замечательно. Я мрачно посмотрел на экран, где аккуратные ряды букв почему-то никак не хотели превращаться в такие же ровные и аккуратные ряды домов, церкви, монастыри. Надомная работа. Ты полностью предоставлен сам себе: вставай, когда хочешь, делай, что хочешь, условие одно – вовремя сдавай продукт. А именно сегодня – за шесть дней до сдачи – мы с продуктом пришли в полный и окончательный тупик.

Даже странно: казалось бы, вот оно, всё есть – и маршрут, и текст… Ни одного сарая не пропустил – и под каждым под кустом творилась какая-нибудь часть нашей истории. Но – всё равно. Такое чувство, что все листы пустые. Листы.

Странно: Ярослава живёт совсем рядом – только перейти через площадку – а сколько я её не видел? Почти месяц? Да. Почти месяц. Жить так рядом и не столкнуться… хотя я за последний месяц из дома-то почти не выходил. Только пару раз доползал до ночного магазина. Вот она, надомная работа.

Я покосился на окно – пасмурно, темнеет рано. Листики ещё кое-где дрожат на ветках, сухие и бессмысленные, как и мои… Серо и сыро. Гадость, конечно, но раскисать сейчас нельзя!

Вот, например, улица Пречистенка… Точнее – Большая Чертольская. Пречистенкой она стала только в 1658, а это – ещё XVI век, дорога к Новодевичьему монастырю. Палат белокаменных пока ещё на ней не видно; в горочку, сразу за земляным валом, поднимаются только деревянные дома, какие – совсем уж неказистые, некоторые – побогаче, с большими дворами, тяжёлыми воротами на кованых петлях. Большой Посад…

Солнечное утро рассыпалось по улице радугой мелких капель росы. Вот куры, опасливо поглядывая на дремлющего под воротами пса, прохаживаются по траве.

Мужик в поношенной рубахе и новеньких, но уже грязных, портах, выходит из ворот напротив с лотком, накрытым тряпкой, и по улице сразу же разливается запах горячих пирогов. В город торговать пойдёт.

Чертолье – ещё не Москва, Большой Посад.

Девушка в обыденном сарафане прошла с коромыслом на плече.

Со стороны вала проскакал всадник в ярком оранжевом кафтане – нарочный; стук копыт разбудил пса, и он, потянувшись, несколько раз глухо тявкнул на успокоившихся было кур. Со стороны монастыря со скрипом показалась телега, нагруженная горшками, корчагами и прочей гончарной утварью.

Два мужика – скорее всего, отец и сын – идущие рядом с телегой, одеты в армяки: видно, поднялись ещё по холодку, затемно. Лица у обоих красные, потные, но армяков не снимают. Беседуют о чём-то.

Босоногий мальчишка пробежал мимо, споткнулся, чуть не упал под копыта лошади гончара и немедленно заработал от него подзатыльник. Младший из мужиков что-то спросил, мальчишка громко, но неразборчиво ответил – ясно было слышно только «батюшка» и «храма Афонасия-Кирилла». Понёсся дальше. Послышались звуки дудки – где-то вверх по улице заспавшийся пастух собирал стадо.

Вот оно! Настроение. Самое главное для меня – не столько передача информации, сколько настроения, духа времени. Информацию в наше время можно и в сети найти – там этого счастья полно. А рассказать так, чтобы экскурсант себя прямо в средневековье ощутил – вот это искусство! Там ему уже можно и про аркатурно-колончатые пояса, и про соляные бунты, и про нездоровое количество жен Ивана Грозного – всё поймёт, всё прочувствует.

Просто должна быть какая-то зацепочка для него, ключик от двери в минувшие века. Что-нибудь понятное, но неожиданное, какая-то мелкая деталь… Например, что в XV веке не пили чай, что не было картошки и помидоров… Что если женщина прилюдно снимала с мужчины пояс, его честь была безвозвратно утрачена… Что хлеб ломали, но ни в коем случае не резали – это считалось почти святотатством…

Именно такие короткие, не имеющие особого значения подробности и оживляют всё, что рассказывает экскурсовод. Только тогда его рассказ завораживает, его начинают слушать, как слушали в былое время гусляров и сказителей, поддаваясь очарованию древней былины, в которой герой-богатырь, оскорблённый князем, не в силах жить дальше, убивает себя. А слушатели, обычные крестьяне, забывали о том, что согласно православной вере это – чудовищный грех. Они все были там, в том времени, когда о подобных поступках слагались песни… когда их считали благородными.

Так и сейчас турист, вернувшись с экскурсии, не вспомнит через день даже имя экскурсовода – что уж говорить об авторе текста – а лицо какой-нибудь девушки с коромыслом, пригрезившейся ему во время рассказа останется в памяти навсегда.