Легкий разворот головы и я упираюсь взглядом в маркизу Лебрен, которая медленно и спокойно, протянув руку, стянула с моей головы капюшон. Она невозмутимо смотрит мне в глаза и молчит. Моя растерянность переросла в страх, а потом в железную решимость, что я все равно увижу Тристана даже если Эва будет против. Она, дождавшись, когда мои внутренние метания придут к единому знаменателю, одобрительно кивнула.

— Иди и верни мне сына, — тихо сказала она, и по-матерински погладив меня по голове, ушла, оставив меня растерянную и немного сконфуженную всей этой сценой.

Я даже не подозревала, насколько важным для меня стало мнение этой женщины. Неожиданно для меня её поддержка стала именно тем компонентом, которого мне не хватало, чтобы полностью прийти в себя и собраться.

Глубоко вздохнув, я толкнула холодное дерево, открывая перед собой дверь. Капюшон, лежащий на плечах, совершенно не скрывал моего лица, но мужчина даже не взглянул на него. Он сидел, откинувшись в мягком кресле с высокой спинкой в белой расстёгнутой рубашке, чёрных брюках заправленных в высокие сапоги. Распущенные длинные волосы лежали на его плечах и почти пустая стеклянная бутылка с вином в руке, свисающей с подлокотника кресла. Глаза хоть и были открыты, но они совершенно слепо смотрели на пылающий огонь в камине. Комната была в жутком беспорядке: перевёрнутая мебель, разбросанная бумага, содранные гобелены и разбитые бутылки.

Облизав вмиг пересохшие губы, я попыталась хоть что-то сказать, но язык не слушался, и я так и не могла сдвинуться с места.

— Убирайтесь, — совершенно трезвым голосом, не смотря на количество выпитого, прохрипел Тристан.

Я не шевельнулась, надеясь, что это он по инерции сказал и ко мне это не относиться. А что, чуть-чуть самоуверенности мне бы сейчас не помешало.

— Убирайтесь, — на этот раз уже гаркнул он и, запустив бутылку в камин, резко развернулся в кресле, намереваясь выставить навязчивого гостя.

Окрик заставил вздрогнуть, но с места я не сдвинулась. Сердце замерло, дыхание остановилось, руки сжались в кулаки. Злой, измученный и рвущий мне сердце взгляд остановился на мне. Тристан застыл. Я боялась сделать вздох или моргнуть, только чтобы не потерять этого контакта с любимым. Пусть только взгляд, но мне это было жизненно необходимо.

— Элизе, — не произнося вслух, одними губами проговорил он.

Я сделала первый и самый сложный шаг в его сторону. Ещё один и ещё. За все это время Лебрен даже не шелохнулся, боясь спугнуть ведение. Борясь с внутренним оцепенением я все же смогла разлепить губы:

— Здравствуй, Тристан.

Наверное, не так начинают судьбоносный разговор, но ничего другого в голову не шло.

Лебрен от звука моего голоса зажмурился и уже в голос простонал:

— Элизе, любимая.

Любимая? Да любимая, только прошу тебя, не забывай об этом, когда я буду рассказывать, как врала тебе. Но я не успела и звука произнести, как услышала:

— Я так часто слышу Ваш голос. Если это безумие, хочу чтобы оно оставалось со мной. Только не ходите, Элизе.

Я закусила губу, чтобы не застонать в голос, столько тоски и боли в любимом голосе сводили меня с ума, медленно убивая. Сердце разъедало, как соль открытую рану, а излишки этого яда стекали мокрыми дорожками по щекам.

— Тристан, простите меня, — прорыдала я, приблизившись к креслу вплотную.

Все так же, не шевелясь и не открывая глаз, он напряжённым голосом возразил:

— Нет, любимая это я во всем виноват. Это я не уберёг.

Ватные дрожащие ноги больше просто не держали и я, тяжело опустившись подле кресла, повторила, заливаясь слезами:

— Простите меня, Тристан.

— Не плачьте, Вы ни когда не должны плакать, — встрепенулся он и, прижав свою ладонь к моей щеке, принялся стирать влажные следы.

Я точно уловила момент, когда он, наконец, осознал, что это не сон и не видение. Он замер и с неверием смотря на меня, поднял руку, на которой остались мои слезы. То, что все это реально ему не объяснило ни моё появление, ни мой голос, зато рассказал сырой след на коже.

— Элизе, — с робкой надеждой позвал он меня.

Так хотелось насладиться его радостью, разрешить себе хоть немного счастья прямо сейчас, но больше нельзя тянуть. И как бы страшно мне не было, я должна рассказать ему правду.

— Элизе, — благоговейно проговорил он и потянулся к моему лицу кончиками пальцев.

— Маркиза Элизе ДеБюси погибла вчера на пожаре, — с трудом шевеля языком, произнесла я.

Тристан дёрнулся и, схватив меня за руку, доказывая себе, что я совсем не призрак.

— Я не понимаю, — вынужден был признать он, поглаживая мою ладонь, как будто только чувствуя моё тепло, он может сосредоточиться на разговоре.

С трудом поднявшись, я выпрямилась во весь рост.

— Элизе, — забеспокоился Тристан.

— Моё имя — Елизавета Сорокина, — и немного тише. — Лиза. Меня зовут Лиза.

Лебрен прикрыл глаза, и теперь уже я крепко держала его пальцы, боясь потерять ниточку связывающую нас. Тяжело сглотнув комок в горле, быстро заговорила:

— Я не знаю, как все это объяснить, это и невозможно уместить в двух словах, но очень прошу Вас выслушать меня.

И стала торопливо говорить, пока он не прервал меня, в надежде, что он сможет разобраться в том потоке слов, который я на него выливала.

— Я не француженка, — начала я с малого. — И не маркиза, в смысле, что и до мнимой смерти ей тоже не была, и вообще не отношусь к аристократии. И замужество — это была работа не более, и была таковой, если бы один не в меру предусмотрительный товарищ не раздобыл документы. И смерть как видите тоже не настоящая. А ещё, раз уж всю правду то всю, Вы, наверное, решите, что я сумасшедшая, но дело в том, что я не из этого времени. Только не спрашивайте, как так вышло, сама не знаю.

Я со словами выпускала воздух и под конец замолчала опустошённая как сдувшийся воздушный шарик. Тристан медленно поднялся и стоя напротив, по-прежнему держа меня за руку, внимательно смотрел мне в глаза. Я знаю, что там он читал, правду ли я ему говорю. А я, не отводя взгляда с широко распахнутыми веками, ждала его вердикта, полностью доверяя ему решение.

— Вот такая я: простолюдинка, покойница, да ещё и сумасшедшая. Но я люблю Вас Тристан и если я Вам нужна, то я буду рядом, не смотря не на что. Если же нет, то обещаю, что Вы больше никогда обо мне не услышите, только не держите на меня зла.

Опустив голову, я через силу произнесла последнюю фразу, давясь словами и желая откусить себе язык за них.

— Нужна ли я Вам такая? — поторопила его я, не в силах больше выносить эту неопределённость, которая забирала последние силы и рвущую душу в клочья.

— Глупая, — тихим хриплым голосом сказал он. — Только такая мне и нужна.

Потянув меня ближе к себе и прислонившись своим лбом к моему, мягко обнял меня за плечи, шепча:

— Мне безразлично, какие обстоятельства привели Вас ко мне, но знайте, что теперь я Вас не отпущу.

А руки при этом все крепче сжимают меня, как будто я собираюсь сбежать. Не дождётся. Подняв руку, я провела ей по свободно падающим прядям, наслаждаясь их мягкостью и прохладой.

— Не отпускайте, пожалуйста, только не отпускайте, — дрожащие пальцы вцепились в ворот его рубахи и нервно улыбающиеся губы приносили слова с умоляющей интонацией. — Любимый…

Я уткнулась носом ему в грудь там, где кожа не была прикрыта тканью и, втянув его запах, провела по ней губами. Его вкус и запах рождали что-то дикое и первобытное, что заставляло прижиматься теснее и вжиматься в Тристана.

Лебрен задышал тяжелее и мягкие объятья стали напоминать железные оковы.

— Это какое-то безумие, — почти прорычал он.

— Оно взаимно, — просипела я в ответ и, не сдержав тихого стона, кончиком языка провела по его ключице.

Конечно, я знала, что у любого человека есть границы терпения и сдержанности, но так привыкла к его самоконтролю, что невероятно изумилась, оказавшись лежащей на ковре среди разбросанных бумаг, придавленной огромным мужским телом. Но не он один страдал от сдерживаемого желания, я все это время горела в том же огне, и потому, долго сдерживаемая и вдруг вышедшая из под контроля, первобытная страсть вспыхнула в моей крови с не меньшим жаром. Его губы и руки были повсюду, я отчётливо слышала тихий рокот в его груди, заменивший мне самые изысканные признания. Разве можно сомневаться в чувствах мужчины который в порыве невероятной нужды в тебе, рвёт зубами лиф платья не способный остановиться для того чтобы развязать шнуровку. Ещё не совсем пришедшая в себя от водоворота событий, была способна пока, только беспрекословно подчинятся его действиям и следовать за ним туда, где я буду принадлежать ему.