– Непременно.

– Вот и прекрасно. – Мама надела новые очки в золоченой оправе и протянула руку к стопке приглашений, которые все еще держала Дафна.

– Итак, что же еще нас ждет?

– Сегодня вечером Ситоны устраивают музыкальное собрание. Думаю, правда, что ты захочешь остаться дома и отдохнуть с дороги. А завтра можно будет устроить прогулку по Бонд-стрит.

– Но я не настолько устала, чтобы отказаться от концерта! – обиженно воскликнула миссис Ханикот. – Даже по моим меркам, это не самое утомительное времяпровождение. А что, дочери Ситонов талантливы?

Дафна пожала плечами.

– Понятия не имею. Ни разу не слышала, как они играют.

– Впрочем, это не так уж и важно. Главное, что удастся провести приятный вечер вместе с тобой. – Мама встала и расправила юбку. – Пожалуй, поднимусь наверх. Надо отнести Аннабел несколько тостов: для ее слабого желудка это лучшая еда. А потом немного вздремну. Не хочу появиться у Ситонов с красными, опухшими глазами. Мы обе должны выглядеть безупречно. Стремительный взлет на вершину общества имеет одну неприятную особенность: обязательно найдутся люди, которые сделают все возможное, чтобы вернуть нас туда, откуда мы пришли. Нельзя позволить злопыхателям омрачить счастье, так неожиданно посланное судьбой.

Дафна нежно обняла матушку.

– Поверь, благодаря тебе, папе и Аннабел я всегда чувствовала себя счастливой.

– Хорошо, что ты вспомнила папу. – Голос миссис Ханикот подозрительно дрогнул. – Наверное, тебе его тоже очень не хватает.

Дафна кивнула.

– Иногда вся эта роскошь кажется предательством. Как ты думаешь, что бы он нам сказал?

Решив жениться на маме – простой девушке из бедной семьи, – отец добровольно отказался от привычного богатства. Семья не простила отступника и лишила его наследства.

Мама печально вздохнула.

– Уверена, твой папа сказал бы, что все, что нас окружает, далеко не так важно, как то, что у нас внутри. Всякий раз, когда вы с Аннабел хулиганили или по-детски обманывали, он неизменно говорил…

– На свете нет ничего более ценного, чем честность, – с грустной улыбкой закончила Дафна.

– Рада, что ты помнишь. – В глазах у мамы блеснули слезы. – Увидимся за обедом. – Она поцеловала дочку в лоб и ароматным облаком выплыла из комнаты.

Дафна опустилась на софу. Да, только ей и говорить о честности. Согласившись позировать для портретов, она дерзко нарушила все возможные правила достойного поведения. Поступок сам по себе отвратительный. И вот теперь приходилось скрывать преступление и низко, малодушно врать самым близким, самым дорогим людям.

Она с радостью выбрала бы иной путь, но решение было принято два года назад, когда на холодной заброшенной фабрике она сняла пелерину и села в сапфировый шезлонг.

Сейчас оставалось одно: определить, где находится второй портрет. Начинать поиски следовало с Томаса. Вечером того самого дня, когда Дафна напрасно мокла под дождем и ждала приятеля возле кондитерской Гантера, его матушка вернула письмо – к счастью, нераспечатанным – и приложила записку, в которой сообщила, что художник отправился на континент и вернется не раньше, чем через несколько недель. Больше обратиться за помощью было не к кому – разве что к тому, у кого по иронии судьбы оказался первый портрет…

Нет. Лорду Фоксберну доверять нельзя. Граф производил впечатление человека слишком холодного, слишком черствого. Хуже того, он постоянно сверлил Дафну своими невозможно синими глазами, как будто сравнивал ее поведение со строгим набором светских правил и то и дело находил непростительные погрешности. Ничего странного, если учесть, что в его полном распоряжении находилось свидетельство ее непростительной опрометчивости.

Но одним лишь недоверием к лорду Фоксберну проблемы не ограничивались. Беспокоило и то, что в присутствии графа Дафна не очень-то доверяла даже себе самой. Несмотря на его несправедливое осуждение, можно сказать, клевету, преданность погибшему другу и верность данному обещанию вызывали восхищение. Невозможно было игнорировать мужество, с которым этот человек терпел физическую и душевную боль, и редкую, дьявольскую привлекательность – конечно, если позволить себе думать о подобных вещах.

Вечером, когда Дафна вошла в гостиную Ситонов вместе с мамой, Оливией и Роуз, нервы уже превратились в туго закрученную спираль. В любой момент кто-то из присутствующих мог узнать в ней «настоящую английскую красавицу» с одного из скандальных портретов и публично заклеймить как падшую женщину.

По этой причине, едва обменявшись самыми необходимыми приветствиями, она сочла разумным сесть в последнем ряду и постаралась слиться с розово-зелеными обоями.

– Вижу в первом ряду Генриетту. – Мама улыбнулась в предвкушении приятной встречи. Пожалуй, из всех, кто приехал на концерт, она единственная искренне радовалась присутствию леди Бонвилл. – Как всегда, бедняжка не может обойтись без скамеечки для ног.

– Да уж, об этой причуде известно всем. – Оливия комично закатила глаза.

Престарелая виконтесса повсюду таскала за собой обитую красным бархатом скамеечку; точнее говоря, это делала ее многострадальная горничная. Если привычка и казалась эксцентричной, никто и никогда не осмеливался признать это открыто, потому что доброе расположение и благодушие леди Бонвилл неизменно стояли превыше всех остальных соображений.

– Смотри, возле нее никого нет. Пожалуй, сяду рядом, скрашу одиночество. Пойдете со мной?

Дафне совсем не хотелось оказаться в первом ряду, а уж тем более попасть под безжалостный взгляд виконтессы.

– Если не возражаешь, мама, лучше останусь здесь, где музыка не будет бить по ушам.

Оливия и Роуз с энтузиазмом закивали, поддерживая подругу.

– Как пожелаете, дорогие. Главное, активнее общайтесь с джентльменами. – Миссис Ханикот выразительно посмотрела на дочь и отправилась развлекать леди Бонвилл.

Едва она удалилась, Оливия развернула веер и принялась энергично обмахиваться.

– Уф, едва спаслись!

– А я восхищаюсь виконтессой, – возразила Роуз. – Хотя, признаюсь, порою ее прямота пугает.

Оливия фыркнула.

– Ничего удивительного. Это чудовище способно навести страх на самого генерала Веллингтона.

– Но она приняла маму под свое крылышко, – вставила Дафна, – и за это я ей глубоко признательна.

– Я, наверное, тоже, – неохотно согласилась Оливия. – Но все-таки предпочитаю остаться здесь, с тобой и Роуз. – Она искренне обняла подругу. – Желтый шелк идеально гармонирует с твоими золотистыми волосами. Не оборачивайся, но джентльмен возле камина не сводит с тебя глаз.

Дафна насторожилась. А что, если незнакомец узнал ее по портретам? Скрытые перчатками ладони неприятно вспотели.

– Скорее всего он восхищен тобой и Роуз. Вы обе выглядите прелестно.

Оливия вздохнула.

– Если Джеймс не появится, новое платье пропадет понапрасну. – Она посмотрела на дверь. – Увы, пока его не видно. Зато только что вошли лорд Фоксберн и лорд Билтмор.

Лорд Фоксберн. Расставшись с графом на крыльце своего дома, Дафна не переставала думать о нем. Почему-то особенно часто приходили на ум длинные волнистые волосы – граф почему-то не спешил их стричь – и темные завитки за ушами. Непонятно, с какой стати вспоминались именно эти случайные подробности, но так было угодно воображению.

Она повернулась и посмотрела на вновь прибывших джентльменов. Граф двигался легко и уверенно, так что хромота почти не ощущалась. Прекрасно сшитый синий сюртук выгодно оттенял загар и ясные, как весеннее небо, глаза. Правда, мрачное выражение красивого лица соответствовало скорее похоронной церемонии, чем музыкальному собранию, но ничего иного Дафна и не ожидала.

– Добрый вечер, леди Оливия, леди Роуз и мисс Ханикот! – провозгласил лорд Билтмор, нервно одернул дорогой фиолетовый сюртук и учтиво поклонился. – Сегодня вы все особенно прекрасны. – Он застенчиво улыбнулся Дафне. – Мисс Ханикот, не согласитесь ли пройтись со мной по залу?