Что же касается той части истории этого мира, которой — с определенными оговорками — можно доверять, то она началась сравнительно недавно. В сущности, вместе с началом освоения континента самого. А именно, когда стали падать в трещину не только невесть как очутившиеся в Антарктиде людишки да животные всевозможные, но и люди грамотные, ученые даже, рукастые, да головастые, да предприимчивые — ну, что поделаешь, если без них никуда — а также всякая техника, инструменты, материалы и пр.
До того был мрак, но, по-видимому, не абсолютный, да всякое мракобесие, а тут скачком развилась цивилизация. Пробурили скважины, нашли нефть и газ, получили в достатке энергии, получилось достаточно светло и тепло, настроили домов да кое-каких предприятий, создали даже некоторое подобие сельского хозяйства. Ну и — как уж без этого — сама собой сформировалась некоторая власть. К счастью, не особо обременительная. Пока, во всяком случае.
И в то же время — даже без всяких раскопок — на каждом шагу попадались доисторические древности. Правда, не в чистом виде, а в причудливой смеси с более поздними напластованиями. В частности, фермеры здешние нередко имели в хозяйстве мамонтовидных коров, носороговых свиней, пещерных овец и даже саблезубых кур! Правда, больше — никаких птиц, что со всей убедительностью доказывает истинность старой поговорки: «Курица — не птица…»
Между тем надой, настриг, яйценоскость — вполне приемлемые. И агрессивности особой не проявляют. Хотя глядеть, конечно, — жуть! С непривычки. Зато уже не только наличие жизни на Марсе не вызывает ни малейшего сомнения, но и вопрос о существовании жизни на Луне представляется явно преждевременно снятым с повестки дня. Так что…
Был за городом и лес. Вроде как папоротники какие-то, хвощи. Или их светонелюбивые мутанты. Знания дедом фауны, увы, ограничивались школьной ботаникой. А грибов — море! Но все незнакомые. И хоть весь лес перерой — ни одного груздочка. Что удручало. Зато в любой лужице — отменная рыбалка. И клюет на все. Правда, тоже — такие чудища! Не для слабонервных, как говорится…
То есть сообразили они, конечно, что жить в этом мире можно. И даже несколько лучше, чем в том, откуда прибыть угораздило. Несмотря на отдельные недостатки, которые есть, как известно, везде. Даже, наверное, и в раю.
Примечательно, что из всех недостатков деда особенно раздражал один. Даже иногда бесил. И дед бухтел то и дело: «Епэрэсэтэ, все более-менее, но почему и здесь — Америка?! И все вывески — на американском! И деньги долларами называются! И шагу не ступишь без их собачьего языка! Свет клином, что ли, сошелся?!» И сам себе объяснял со вздохом: «Видно, уж так…» Между тем Иванушка против Америки ничего не имел…
А тут зарядили дожди. Нескончаемые. Ни за грибами, ни на рыбалку, ни на раскопки. Только телевизор день-деньской. Правда, у деда работы, наоборот, прибавилось. Чем он и спасался. Потрошение несчастных жмуриков все-таки эффективно отвлекает от бесполезных мыслей, ностальгию притупляет, излюбленные терзания по поводу погубленного его стариковской дурью малолетнего внука помогает забывать иногда.
А по телевизору то и дело ученые выступают. И все — насчет такого небывалого дождя. Про какой не то что старожилы не помнят, но и в самых старых письменных источниках — ни слова. И вдруг Иванушку осенило. Он вспомнил одну телепередачу из прежней еще жизни. Про «парниковый эффект» и тому подобное. Насилу дождался с работы деда и незамедлительно ему свои предположения изложил. И дед отнесся к услышанному с полной серьезностью. Обрадовался, как и внук. Еще много разных подробностей, превращающих смутную догадку в стройную теорию, припомнил. И давай на телевидение звонить. А там — ему: ну-де, приходите.
И отправились они оба к назначенному часу в студию. Договорились, что излагать будет Иванушка. По праву автора идеи, во-первых, а во-вторых, потому что его профессия ближе к науке, нежели дедова. Дед же пообещал дополнять и уточнять внука по мере надобности.
И дали им прямой эфир. То есть имелись-таки в нижнем мире преимущества, по сравнению с верхним. Иногда — существенные. И сделали они сообща доклад. Краткий — на полчаса, но энергичный и убедительный. Однако немного просчитались с общим пафосом своего сообщения. Сами-то они, как недавно прибывшие, едва сдерживали ликование по поводу открывающихся перспектив, но людям, пустившим тут, как говорится, корни и вполне комфортно обустроившимся — начальству в первую очередь — перспективы показались не ахти. Тем более — близкие. Если б отдаленные — еще куда ни шло. Чтоб, значит, морально подготовиться. Да и по возможности не только морально.
Иванушка с дедом — в микрофон:
— Сбылись вековые чаяния — льды Антарктиды, казавшиеся вечными, стремительно тают, и скоро все мы вернемся домой, к нашим родным и близким!
А люди-то думают: «Какие, к черту, родные и близкие, когда мы тут родились, и родители — тут, и квартира наша, хоть маленькая да плохонькая, а все же своя, и сбережения… И это — прахом?…»
А начальство прикидывает: «Большой мир — большие возможности, конечно. Однако нам там — наготовлено? Наши нынешние должности нам сохранят?… Ну — нет. Надо выжить здесь. Любой ценой. Даже если все растает — суверенитет останется. Должен остаться. И тогда уж можно — международные отношения, договоры о дружбе и взаимопомощи, тому подобное. С позиции территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела…»
Да и, в общем-то, не поверил никто. Разве что горстка таких же недавно прибывших и не успевших занять хоть какие-то ключевые позиции. Что по-человечески очень понятно: невозможно поверить, что Светопреставление уже завтра. В неопределенном будущем — сколько угодно. И в то, что есть еще какой-то белый свет, помимо этого, обжитого и почти домашнего, — тоже ведь…
Так что ничего Иванушкино выступление не изменило. Разве что телевизионщикам слегка попеняли. Мол, надо ж как-то более взвешенно. С учетом.
А Иванушка с дедом стали строить в лесу убежище. Глубокое и прочное. Потому что ледяной свод угрожал со дня на день обрушиться под собственной тяжестью, и не было никакой надежды, что здешние строения это выдержат. Они оба уволились с работы — Иванушку отпустили легко, так как — дождь, деда, наоборот, очень уговаривали, даже прибавку обещали, но он только посмеялся и, отработав положенное по закону, больше не выходил. И все появившиеся сбережения на это дело пустили, оставив на всякий случай или на память лишь несколько долларов. Не такие уж маленькие были, между прочим, сбережения, ведь Иванушка с дедом ничего солидного не покупали, поскольку и мысли не допускали, что застрянут навсегда. И целыми днями они под проливным дождем работали, домой возвращались грязные, мокрые, изможденные, мылись, ели, и — отдыхать, сил набираться. И даже Иванушка каждый вечер новую сказку — страшную и длинную — требовать перестал. Да ведь сама жизнь — сказка.
В общем, отрыли они — экскаватор, разумеется, наняли, а не вручную — глубоченный котлован. Поставили большой насос, чтобы воду откачивать, забетонировали все двухметровым слоем, вентиляторы смонтировали, дизель-генератор приобрели, холодильник емкий продуктами набили, жилое помещение со всеми возможными удобствами оборудовали, горючки запасли, сколько посуды нашлось. Ну, и все такое. Долго перечислять.
И, ничего никому не говоря, съехали из обреченного Антарктик-Сити. И долго-долго сидели в своем бункере, ждали апокалипсиса местного значения, который ведь, как ни крути, должен был стать частью общего Апокалипсиса. Если не окончательного, то, как минимум, промежуточного.
Скучно было. Ужасно скучно и даже тоскливо временами, хоть вой. Без внешнего, пусть и маленького, мира. Иванушка-то хоть дедовыми сказками опять пробавляться начал, а деду — чем свою печаль-кручину и состояние подвешенности в пространстве-времени унять? Да еще ведь сомнения — а не просчитались ли в самом деле, не возомнили ли себя пророками без достаточных на то оснований?
