54 Часто въ это л
ѣ
то я приходила на верхъ въ свою комнату, ложилась на постель противъ Маши, и какая-то тревога счастья обхватывала меня. Я не могла засыпать, перебиралась къ б
ѣ
дной Маш
ѣ
, обнимала, ц
ѣ
ловала ее толстую, пухлую шею и говорила ей, что я совершенно счастлива. И она, бедняжка, тоже ув
ѣ
ряла, что она совершенно счастлива, и въ глазахъ ея, гляд
ѣ
вшихъ на меня, мн
ѣ
казалось, что точно св
ѣ
тилось счастье. Потомъ она притворялась сердитой, прогоняла меня и засыпала, а я до зари сид
ѣ
ла на постел
ѣ
и переби[ра]ла все то, ч
ѣ
мъ я такъ счастлива. И не было конца причінамъ счастья, и къ каждому изъ моихъ счастій прим
ѣ
шивался онъ или его слово, или его мысль. Иногда я вставала и молилась. Молилась такъ, какъ ужъ больше никогда не молилась. И въ комнатк
ѣ
было тихо, только Маша дышала, и я поворачивалась; и двери и занав
ѣ
ски были закрыты, и мн
ѣ
не хот
ѣ
лось выходить изъ этой комнатки, не хот
ѣ
лось, чтобы приходило утро, не хот
ѣ
лось, чтобы разлет
ѣ
лась эта моя душевная атмосфера, окружавшая меня. — Мн
ѣ
казалось, что мои мечты и мысли и молитвы — живыя существа, тутъ во мрак
ѣ
живущія со мной, стоящія надо мной, летающія около моей постели. И каждая мысль была не моя, а его мысль, и каждая мечта была мечта о немъ, и въ каждомъ воспоминаніи, въ воспоминаніи того даже времени, когда я его не знала, — былъ онъ, и молитва была за него и съ нимъ. <Онъ наяву, и въ мечтаніяхъ, и во сн
ѣ
, онъ всегда былъ со мною>. Однако я еще сама себ
ѣ
не признавалась въ любви къ нему. Ежели бы ясно поняла, что я чувствую, я бы сказала это Маш
ѣ
, а тогда я ей еще ничего не говорила. Я тогда еще боялась признаться себ
ѣ
въ своемъ чувств
ѣ
. Я была горда. И женской инстинктъ мн
ѣ
говорилъ, что ежели бы я ясно сказала себ
ѣ
, что люблю его, я бы спросила себя, любитъ ли онъ меня, и должна была бы отв
ѣ
тить: н
ѣ
тъ. Я смутно предчувствовала это и потому боялась разогнать волшебный туманъ, окружавшій меня. Притомъ мн
ѣ
такъ было хорошо, что я боялась всякой перем
ѣ
ны. Онъ всегда обращался со мной, какъ съ ребенкомъ. Хотя и старался скрывать, но я всегда чувствовала, что зa т
ѣ
мъ, что я понимаю, въ немъ остается еще ц
ѣ
лый міръ, чужой для меня, въ который онъ не считаетъ нужнымъ впускать меня. Никогда почти я не могла зам
ѣ
тить въ немъ смущенья или волненья при встр
ѣ
чахъ и разговорахъ со мной, которые бывали иногда такъ искренни и странны. Главное-жъ — онъ никогда не говорилъ со мной про себя. <Онъ былъ предводитель нашего у
ѣ
зда и> Я знала по деревенскимъ слухамъ, что кром
ѣ
своего хозяйства и нашего опекунства онъ занятъ какими-то дворянскими д
ѣ
лами, за которыя ему д
ѣ
лаютъ непріятности. Но всякой разъ, какъ я наводила разговоръ на эти занятія, онъ морщился своимъ особеннымъ манеромъ, какъ будто говорилъ: «полноте, пожалуйста, <болтать вздоръ и> притворяться, что вамъ можетъ быть это интересно», и переводилъ разговоръ на другой предметъ.
55Потомъ, что тоже сначало обманывало меня, онъ какъ будто не любилъ или презиралъ мою красоту. — Онъ никогда не намекалъ на нее и морщился, когда при немъ называли меня хорошенькой. Напротивъ, вс
ѣ
недостатки мои онъ ясно вид
ѣ
лъ и любилъ ими какъ будто дразнить меня. <Родинку на щек
ѣ
онъ называлъ мушищей и ув
ѣ
рялъ, что усы мн
ѣ
скоро придется брить съ мыломъ. Красивые туалеты или куафюры новыя, которыя мн
ѣ
шли, казалось, возбуждали въ немъ отвращенье.> Одинъ разъ въ свои имянины я ждала его и над
ѣ
ла новое ярко-голубое платье, очень открытое на груди, <и красныя ленты> и перем
ѣ
нила прическу, зачесала волосы къ верху, что очень шло ко мн
ѣ
, какъ говорили Маша и д
ѣ
вушки. Когда онъ вошелъ и удивленно посмотр
ѣ
лъ на меня, я ороб
ѣ
ла, покрасн
ѣ
ла и умоляющимъ взглядомъ спрашивала его мн
ѣ
нья о себ
ѣ
въ новомъ наряд
ѣ
. Должно быть, въ моихъ глазахъ онъ прочелъ другое. Онъ сд
ѣ
лалъ свою недовольную мину и холодно посмотр
ѣ
лъ на меня. Когда теперь я вспоминаю это, мн
ѣ
ясно, почему ему непріятно было. Деревенская безвкусная, безтактная барышня, которая начинаетъ нравиться, воображаетъ себя красавицей и поб
ѣ
дительницей и для 2
хъ сос
ѣ
докъ и стараго друга дома нескладно убралась вс
ѣ
ми своими нарядами и выставила свои прелести. Весь этотъ день онъ жестоко мучалъ меня за мое голубое [платье] и новую прическу. Онъ былъ офиціально холоденъ со мной, насм
ѣ
шливъ и ни на одинъ волосокъ не былъ со мной иначе, ч
ѣ
мъ съ другими. Въ ц
ѣ
лый день я не могла вызвать отъ него ни однаго дружескаго, интимнаго слова или взгляда. Вечеромъ, когда вс
ѣ
у
ѣ
хали, я сказала Маш
ѣ
, что платье мн
ѣ
жметъ, и ушла на верхъ. Я сбросила противное платье, над
ѣ
ла лиловую кофточку, которую онъ называлъ семейно-покровской кофточкой, и, уничтоживъ съ трудомъ сд
ѣ
ланную утромъ прическу, зачесала волоса гладко зa уши и сошла внизъ.
— A! Лизавета Александровна! здраствуйте, — сказалъ онъ, увидавъ меня, и все лицо его отъ бороды до лба просіяло той милой, дружески-спокойной улыбкой. — Наконецъ-то удалось увидать васъ. Такъ-то лучше.
— Разв
ѣ
вы не любите ея новую прическу? — спросила Маша. — А я нахожу, что къ ней очень идетъ.
— А я ненавижу всякое фр, фр, фр! — сказалъ онъ. — Зач
ѣ
мъ? Эти барышни, что были здесь, теперь возненавид
ѣ
ли ее за это сизое платье <я и поговорить не см
ѣ
лъ ц
ѣ
лый день>, и самой ей неловко было, да и не красиво. То ли д
ѣ
ло — такъ опять запахло фіялкой и Александръ Иванычемъ и вс
ѣ
мъ хорошимъ. —
Я только улыбалась и молчала. Маша вид
ѣ
ла, что я нравлюсь ему, и р
ѣ
шительно не понимала, что это значило. Какъ не любить, чтобы женщина, которую любишь, выказывалась въ самомъ выгодномъ св
ѣ
т
ѣ
? А я уже понимала, чего ему надо. Ему нужно было в
ѣ
рить, что во мн
ѣ
н
ѣ
тъ кокетства, чтобы <сильн
ѣ
е> любить меня, и когда я поняла это, во мн
ѣ
и т
ѣ
ни не осталось кокетства нарядовъ, причесокъ, движеній. Правда, явилось тогда во мн
ѣ
б
ѣ
лыми нитками шитое кокетство — простота, тогда, когда еще не могло быть простоты. И онъ в
ѣ
рилъ, что во мн
ѣ
не было кокетства, а были простота и воспріимчивость, которыхъ ему хот
ѣ
лось во мн
ѣ
. <Какъ часто въ это время я вид
ѣ
ла, какъ онъ приходилъ въ восторгъ отъ своихъ собственныхъ мыслей, которыя я ему высказывала по своему, какъ онъ наивно радовался на самаго себя, видя, воображая, что радуется на меня. Однако> Женщина не можетъ перестать быть кокеткой, когда ее любятъ, не можетъ не желать поддерживать обмана, состоящаго въ томъ уб
ѣ
жденіи, что она лучшая женщина въ мір
ѣ
, и я невольно обманывала его. Но и въ этомъ какъ онъ высоко поднялъ меня отъ того, что я была прежде. Какъ легче мн
ѣ
было и достойн
ѣ
е — я чувствовала — выказывать лучшія стороны своей души, ч
ѣ
мъ т
ѣ
ла. Мои волосы, руки, мои привычки, какія бы он
ѣ
не были, хорошія или дурныя, мн
ѣ
казалось, что онъ вс
ѣ
зналъ и сразу оц
ѣ
нилъ своимъ проницательнымъ взглядомъ, такъ что я ничего кром
ѣ
желанія обмана, ломанья не могла прибавить къ своей красот
ѣ
, душу же мою онъ не зналъ, потому что онъ любилъ ее, потому что въ то самое время она росла и развивалась, и тутъ-то я могла и обманывала его. Притомъ какъ мн
ѣ
легко стало, когда я ясно поняла это. Эти смущенье, ст
ѣ
сненность движеній совс
ѣ
мъ изчезли во мн
ѣ
, какъ и въ немъ. Я чувствовала, что спереди ли, съ боку, сидя или ходя онъ вид
ѣ
лъ меня, съ волосами кверху или книзу, — онъ зналъ всю меня <(и мн
ѣ
чуялось, любилъ меня какой я была) я не могла ни на одинъ волосъ кр
ѣ
пче привязать его. Но за то> Я даже не знаю, была ли бы рада, ежели бы онъ вдругъ сказалъ мн
ѣ
, что у меня глаза стали лучше. Зато какъ отрадно и св
ѣ
тло на душ
ѣ
становилось мн
ѣ
, когда пристально вглядываясь въ меня и какъ будто вытягивая глазами изъ меня ту мысль, которую ему хот
ѣ
лось, онъ вдругъ, выслушавъ меня, говаривалъ тронутымъ голосомъ, которому онъ старался дать шутливый тонъ: — Да, да, въ васъ есть. Вы отличная д
ѣ
вушка, это я долженъ вамъ сказать. Вы интересная д
ѣ
вушка, не interessante, а интересная, [такъ] что мн
ѣ
хот
ѣ
лось бы узнать конецъ отличной вещи, которую я въ васъ читаю.