После того, как Сахлик передал эти три слова Джедре, он сел на бывшую койку Кайаны и сказал, — Хотел бы я знать, что сказать тебе. У вас есть шанс войти в историю, как самая трагическая пара влюбленных на Атхасе за все время его существования, но никто из вас не хочет даже подумать об этом. Вы оба надеятесь на чудо и строете на облаке.

Джедра пожал плечами. — Лично я надеюсь, что мы войдем в историю как самая счастливая пара на Атхасе за все время его существования.

Сахалик засмеялся. — Вот так вы оба постоянно спорите? Даже если вы выйдете сегодня ночью из Тира свободными, этого не будет никогда. Именно ваши постоянные споры завели вас с такое положение, в первую очередь.

— Не напоминай мне, — мрачно сказал Джедра.

— Извини.

Они посидели минуту в молчании, а потом Джедра сказал, — Когда мы пересекали путыню, вскоре после того, как повстречались с Китараком, на нас напал зверь, которого тор-крин называет токамаком. Идефинд. Он заставляет тебя думать, что твои самые ужасные страхи стали реальностью.

— Я сражался с таким зверем, — сказал Сахалик.

— Сейчас я угадаю, — сказал Джедра. — Ты внезапно обнаружил себя стоящим среди нарядной толпы без штанов, и все вокруг смеялись над тобой.

— Близко, — сказал эльф, саркастически улыбаясь. — Очень близко.

Джедра не улыбнулся. — Мой самый ужасный страх — я могу ранить Кайану. Каждый раз, когда я пытался напасть на эту тварь, она внезапно становилась Кайаной.

— Понял. И теперь все это наяву.

— Ага.

— Ну, — сказал Сахалик, — никто никогда не обещал тебе, что твои ночные страхи не могут стать реальностью. Похоже, что тебе доказали, что могут.

— Ха ха.

Огромный эльф слабо улыбнулся и встал. — Если ты найдешь что-нибудь, что я могу сделать для тебя, дай мне знать.

— Забери меня отсюда, — сказал Джедра.

— Сделал бы, если бы мог, — сказал Сахалик. — Поверь мне, я обнюхал здесь каждый угол, но дорога наружу идет только через арену.

— Должна быть другая дорога, должна, — сказал ему Джедра. — Просто я еще не нашел ее.

Сахалик посмотрел на псиоников, как всегда сидевших в центре комнаты и устало слушавших их разговор, — Хорошо, — сказал он, — но если ты наконец найдешь ее, не кричи об этом во все горло. Они далеко не так симпатичны, как я.

Нет, конечно нет, подумал Джедра, в очередной раз поражаясь превратностям судьбы, превратившим Сахалика в друга, а Кайану в противника на арене.

Всю ночь Джедра не спал, стараясь разработать способ не драться и сбежать, но когда настало утро он не стал умнее. Мальчишка-слуга принес его завтрак, но он не смог съесть ни кусочка. Он стоял около забранного решеткой окна и смотрел, как небо становится все светлее и светлее, чувствовал, как воздух нагревается, пока за ним не пришли стражники, чтобы отвести его на игры.

Вместе с ними пришел Сахалик и помог Джедре одеть его кожаную броню. Он и сам был вооружен как для битвы, но пожал плечами, когда Джедра спросил его об этом.

— Сегодня мой последний бой, — сказал он. — Меня уже записали на него, когда я сообщил Рокуру, что ухожу, ведь все равно мне пришлось бы задержаться на неделю, чтобы потренировать вас обоих, так что я решил получить последние деньги, раз уж я здесь. Может быть они помогут вернуть в племя Джура-Дай более лучшие времена.

— Будь осторожен, — сказал ему Джедра. — Эти времена никогда не настанут, если ты останешься на арене.

Сахалик оскалился и хлопнул его по спине, — Да, Мамочка.

Шани не было с ним; по всей видимости она была с Кайаной. Джедра дал Сахалику и стражникам, как обычным, так и псионическом, провести себя на стадион по улицам Тира. По пути он старался выпустить хотя бы лучик своей псионической силы, чтобы проверить, нет ли каких-либо слабостей в щите, отрезавшем его, но, увы, слабостей не было, они не разрешили ему даже это, самое простое, использование силы. Он ощущал их присутствие как одеяло, окутавшее его с головы до ног.

Остальные гладиаторы встретили его радостными приветствиями, когда он вместе со своим эскортом вошел помещение под зиккуратом. На этот раз его повели не в ямы для рабов, а в отдельную камеру, даже не в яму, из которой он мог видеть все игры. Кайаны по-прежнему было не видно, помещение, в которой гладиаторы ожидали своего боя, была огромно, и массивные колонны, поддерживавшие основание зиккурата, не давали разглядеть его всего. Он мог видеть только на несколько футов от себя, его псионические возможности контакта были отрезаны, так что он не смог ничего узнать.

Так как их бой был главным блюдом сегодняшнего дня, они должны были сражаться почти самыми последними. Из своей комнаты-камеры Джедра смотрел, как гладиаторы выходили на арену, но только половина из них возвращалась обратно. Чаше всего бой длился до тех пор, пока оба противника не покрывались кровью с головы до ног и едва не падали на арену, но было и несколько быстротечных поединков, закончившихся менее, чем за минуту. Даже смертельное оружие не способствовало долгим битвам, при условии, что противники стоили друг друга, а чиновники старались подбирать бойцов близких по мастерству, насколько это было возможно, но случалось, что один из гладиаторов превосходил другого, и тогда он давил своего врага без пощады.

Джедра обнаружил, что смотрит на это кровавое зрелище с восхищением, смешанным с ужасом. Крики и вопли толпы слились в неумолкаемый звон в его ушах, а удары, нанесенные и отраженные, стали фигурами странного послеполуденного танца, танца смерти. Фигуры прерывались, ненадолго, когда новые партнеры выходили на арену, но танец продолжался без остановки, смерть никогда не спит.

Сахалик вырвал его из полубессознательного состояния. — Вы следующие, — сказал он, пока стражник отпирал его камеру. Еще пять стражников и три псионика стояли наготове. Сахалик передал Джедра короткий меч и маленький щит, и, как только Дждра сжал рукоятку меча, он почувствовал, как псионическое одеяло сомкнулось вокруг его ладони. Они не собирались давать ему возможность использовать меч против себя самого.

Некоторые из других гладиаторов пытались его подбодрить грубыми шуточками типа, — Покажи ей кто в доме командир! — или — Сбей с этой бабы спесь вместе с головой! — Джедра не обращал внимание ни на кого, ища глазами Кайану. Где же она?

Там. Вынырнула из-за колонны примерно в пятидесяти футах от него, рядом с ней ее собственные стражники. Сердце Джедры подпрыгнуло при виде ее, но она выглядела такой маленькой и несчастной, но он спросил себя, а не собирается ли она уморить себя голодом. У нее было точно такое же оружие и такая же броня, как и у него, плюс пластины меди на груди. Как всегда, она была прекрасна, в его глазах. Кайана, передал он ей, даже не думая о возможном наказании.

Джедра, передала она, я люблю — но псионики не дали ей закончить. Шит вокруг Джедры стал плотнее, отрезая его от нее и от любого другого.

Когда чистильщики вытащили с арены очередное тело и посыпали кровавые пятна свежим песком, глашатай вышел в центр арены и громко объявил, — А теперь настал момент, которого вы все ждали, особый поединок, который придумал наш великий и могучий, прославленный Король Калак. Я представляю вам ссорющуюся пару, колючую парочку-.

Все его дальнейшие слова потонули в реве толпы. Сахалик пихнул Джедру в бок и проорал ему в ухо, перекрикивая рев, — Помни, чему я учил тебя: несколько поверхностных ран, чтобы удовлетворить толпу, а потом чистый удар в сердце. — С этими словами он подтолкнул его к выходу на арену.

Одновременно Шани толкнула Кайану, заставляя ее выйти на арену. Но вместо того, чтобы идти в центр, они повернулись друг к другу, и встретились у самого входа, на глазах у многих тысяч зрителей. Они обнялись так, что затрещали кости, мечи и щиты полетели в стороны, из их глаз полились слезы, промочившие все и вся. Они поцеловались и мгновенно соединились, но псионики были на чеку и уже в следующее мгновение оторвали их друг от друг, сначала псионически, а потом и физически. Зрители увидели только то, что сначала они прыгнули друг к другу, а потом отпрыгнули, и решили, что это первое проявление их знаменитой любви-ненависти.