— Твой брат был нашим гостем, — наконец сказал он. — Я в горе и за твоего отца и мать.

Алун кивнул головой.

— Мой отец — человек… твердый. Полагаю, тебе это известно. Наша мать…

Их мать.

Да будет божий свет твоим, сынок. Пусть приведет тот свет тебя домой, ко мне…

— Моей матери захочется умереть, — сказал он.

— Мы живем в жестоком мире, — через мгновение ответил Брин, с трудом подбирая слова. — Несомненно, они найдут утешение в том, что у них есть еще один сильный сын, чтобы нести то бремя, которое теперь ляжет на их плечи.

Алун посмотрел на него в темноте. Мощная фигура.

— Иногда люди… не хотят нести свое бремя, знаешь ли.

Брин пожал плечами.

— Бывает иногда.

Больше он ничего не прибавил.

Алун вздохнул, почувствовал огромную усталость. Он теперь наследник Кадира со всеми вытекающими последствиями. Он покачал головой.

Брин нагнулся и сунул кинжал в сапог. Выпрямился. Они стояли вдвоем во дворе под звездами, словно на полпути между лесом на склоне и огнями.

Брин кашлянул.

— Там, наверху, ты сказал… ты попросил ее позаботиться о нем. Гм, что…

Алун снова покачал головой и не ответил. «Никогда не ответит на этот вопрос», — решил он. Брин снова откашлялся. Из дома, из-за двойных дверей, до них донесся чей-то крик боли.

Они стоят так, осознал Алун, что им не видно, не пропало ли сияние на вершине холма. Если повернуть голову…

Брин внезапно шлепнул себя ладонью по ляжке, словно для того, чтобы разрушить настроение или чары.

— У меня для тебя есть подарок, — ворчливо произнес он и свистнул.

Несколько секунд ничего не происходило, потом из темноты появилась тень и подошла к ним. Пес — это был волкодав, и громадный, — потерся головой о бедро ап Хиула. Брин опустил руку и положил ладонь на лохматую шею пса.

— Кафал, — спокойно сказал он. — Слушай меня. У тебя теперь новый хозяин. Вот он. Иди к нему. — Он убрал руку и шагнул в сторону. Сначала опять ничего не произошло, потом пес наклонил голову набок — серую, подумал Алун, хотя в темноте трудно было разобрать, — посмотрел на Брина, потом на Алуна.

А потом спокойно подошел к нему через разделяющее людей пространство.

Алун протянул руку. Пес несколько секунд обнюхивал ее, потом грациозно подошел и встал у ноги Алуна.

— Ты дал ему… это имя? — спросил Алун. Оно было неожиданным, но, наверное, обычным. Пес. Он не похож на пса.

— Кафал, да. Когда ему был год от роду, как обычно.

— Значит, он — твой лучший охотничий пес.

Он увидел, как Брин кивнул.

— Лучший из всех, какие у меня были.

— Слишком дорогой подарок, господин мой. Я не могу…

— Можешь, — возразил Брин. — По многим причинам. Прими от меня в подарок товарища, парень.

Конечно, именно это означает его имя. Товарищ. Алун сглотнул. У него сжалось горло. Неужели это заставит его заплакать сегодня, после всего случившегося? Он опустил ладонь и почувствовал тепло собачьей головы. Он провел ладонью взад-вперед, взъерошив шерсть. Кафал толкнул его в бедро. Древнее имя, самые старые истории. Очень большой пес, грациозный и сильный. Не обычный волкодав, если так спокойно принял перемену, стоило только сказать ему слово в ночи. Алун понимал, что это отнюдь не обычный подарок. От такого не отказываются.

— Прими мою благодарность, — сказал он.

— Прими мои сожаления, — ответил Брин. — Пусть он… поможет тебе быть среди нас, парень.

Значит, вот в чем дело. Алун почувствовал, что моргает; огни в окнах дома на секунду расплылись.

— Пошли в дом? — спросил он. Брин кивнул.

Они вошли туда, где горели огни среди мертвых в комнате рядом с церковью и среди всех раненых детей Джада — раненых во многих смыслах — в доме.

Пес последовал за ними, затем улегся у двери в церковь по тихому приказу Алуна. На склоне, дальше к югу, светящееся существо помедлило немного в темноте, а затем исчезло, легкое, словно туман перед приходом утра.

Для купцов с острова Рабади весна и лето выдались неудачными, и нашлись люди, точно знающие почему. Список поводов для недовольства оказался длинным.

Пусть Стурл Ульфарсон, который сменил Хальдра Тонконогого на посту правителя острова, имел всего одну руку, но зато у него было два глаза, два уха и хорошее чутье на настроение людей, и он понимал, что люди сравнивают процветание (преувеличенное) времен Тонконогого с бедами и дурными предзнаменованиями, отметившими начало его правления.

Возможно, это было несправедливо, но никто не принуждал его добиваться этого поста, а Ульфарсон был не из тех, кто склонен себя жалеть. В противном случае он бы напомнил, что всем известная кража серого коня Тонконогого, из-за которой и начались все их неприятности, случилась до того, как он стал правителем. Он бы отметил, что ни один муж, каким бы руководителем он ни оказался, не мог бы предотвратить грозу, погубившую двух молодых людей ночью в поле вскоре после этого. И мог бы также выразить сожаление по поводу того, что едва ли во власти местного правителя управлять событиями в огромном мире: война между Каршем, Москавом и Сарантием не могла не сказаться на торговле на севере.

Стурл Однорукий решительно перечислил все это (он вообще был человеком решительным в большинстве случаев), когда кто-то посмел бросить ему прямой вызов, но он также постарался сделать все от него зависящее на острове и в результате кое-что обнаружил.

Это началось с семей погибших во время грозы. Всем известно, что Ингавин посылает гром и всяческие бури, что нет никакой случайности в том, что они убивают людей или разрушают дома. Невозможно терпеть мир, в котором погода совершенно непредсказуема.

Эта девушка отрабатывала свой год на службе у вёльвы в поселке на краю леса. Молодые женщины острова Рабади по очереди отдавали ей свой долг перед тем, как выйти замуж. Это был обычай, почетный обычай. Фуллу, богиню хлебов, невесту Ингавина, тоже нужно было уважать и почитать, чтобы дети рождались здоровыми, а поля оставались плодородными. Йорд, ясновидящая, была важной фигурой здесь, на острове: по-своему не менее могущественной, чем правитель.

Стурл Однорукий нанес в поселок официальный визит, принес подарки вскоре после того, как был избран на свой пост собранием свободных жителей — тингом. Ему не нравилась вёльва, но это не имело значения. Если уж существует колдовство, то надо, чтобы оно было тебе на пользу, а не против тебя. Женщины могут быть опасными.

Именно это он и обнаружил. Родственники юноши и девушки подталкивали друг друга к кровной мести, каждое семейство винило отпрыска другой семьи в том, что они оказались у памятного камня и лежали там вместе, когда ударила молния. У Стурла были собственные соображения по поводу того, кто кого соблазнил, но важно было сначала показать, что он проводит расследование. Основным его желанием было не дать устроить резню или, по крайней мере, ограничить число жертв.

Он решил поговорить с как можно большим числом молодых людей, и таким образом у него состоялась беседа с желтоволосой девушкой с материка, недавно ставшей членом круга женщин в поселке. Она пришла, как подобает, в ответ на его вызов и встала перед ним на колени, застенчиво, с опущенными глазами, как положено.

Тем не менее она мало чем могла ему помочь в вопросе о двух сожженных молнией молодых людях, сказала, что только один раз видела Халли с тем парнем, «накануне того вечера, когда Берн Торкельсон явился к ясновидящей с украденным конем».

Новый правитель острова Рабади, который до этого сидел, откинувшись на спинку стула, с бутылкой эля в единственной руке, подался вперед. Гроза, погибшие молодые люди и возможность кровной вражды перестали его так интересовать.

— Какого вечера? — переспросил Стурл Однорукий.

Он поставил бутылку, протянул руку и схватил девушку за желтые волосы, заставив посмотреть на себя. Она побледнела, зажмурилась, словно пораженная близостью к нему. Она была хорошенькая.