В дальнем конце храма под куполом находились спальни и приемные верховной жрицы и жриц Внутреннего Круга. Роша впустила женщина из Кауваса с непроницаемым выражением лица. Ему никогда не нравились жители Кауваса — как и люди из других районов внутри страны, внезапно подумал он. Только люди, выросшие у моря, в состоянии понять ритмы жизни на воде. Интересно, можно ли ему сказать об этом верховной жрице. Она ведь сама из Барбентайна.
Рош ждал в мрачном молчании, стоя один в приемной, и время от времени безуспешно пытался украдкой вытереть выдающие его пятна на одежде. Он вдруг понюхал свои ладони и поморщился. Ему следовало помыться, осознал он. Он принес доказательство своего греха прямо в храм Риан. И это уже в третий раз за этот год. Его сошлют на север, решил Рош с искренним отчаянием. Он заслуживает, чтобы его сослали в горы, подальше от волн его любимого океана и их искушающих даров. У него совсем нет силы воли, упрекнул он себя, нет должного уважения к традициям святой Риан, которые он поклялся соблюдать всю жизнь, нет истинного чувства собственной ответственности, чтобы служить примером…
Дверь открылась. Еще одна служанка с мрачным лицом холодно кивнула ему. Прислужникам всегда нравилось, когда у священника или у жрицы бывали неприятности. Рош в последний раз вытер ладони об одежду и вошел, пытаясь держаться с таким достоинством, какое только возможно, если пахнешь анчоусом и костром, и приготовился выслушать приговор судьбы от верховной жрицы Риан в Арбонне.
Очень скоро он вышел из комнаты всерьез обеспокоенный. Верховная жрица едва обратила внимание на его прегрешение. Она кратко попеняла ему, даже не повернув головы и не отрывая незрячих глаз от огня в камине. Она почти рассеянно отпустила ему грех, произнесла ритуальное повеление помолиться в храме и попросить дать ему силы сопротивляться своим слабостям. И это все. За третье прегрешенье за этот год. Его отпустили. Даже ее белой сове, казалось, не до него, она даже не соблаговолила взглянуть на вошедшего.
Рош не мог этого понять. Он совершил довольно серьезный проступок, подал ужасный пример простым работникам. Как могла верховная жрица равнодушно отнестись к подобному, удивлялся он. Как можно должным образом сохранить обычаи богини, если высшее руководство храма обращает на них так мало внимания? Он заслужил по крайней мере временную ссылку! И хотя подобное наказание сделало бы его несчастным, он, несомненно, его заслужил. А это что — рассеянный выговор и быстрое освобождение?
Случилось нечто очень серьезное, решил Рош. Он всего лишь незначительный священник, но невольно задаешь себе вопрос, должным ли образом служат Риан ее высшие клирики в последнее время. Он покачал головой. Куда катится мир?
Однако по дороге к выходу он не мог удержаться и широко улыбнулся женщине с кислым лицом у двери, а когда шел мимо пекарни под ярким послеполуденным солнечным светом, то весело помахал рукой леснику. Не самый разумный поступок, возможно, но Рош уже понял, что перед некоторыми искушениями он устоять не в силах.
Покончив со своими обязанностями в святилище в тот вечер, он тщательно помылся, вымыл руки, лицо и тело на прохладном вечернем воздухе после захода солнца и надел чистые одежды перед тем, как вернуться в храм, где ему предстояло молиться в тот вечер две полных смены. Как ему и было велено, Рош смиренно просил богиню даровать ему силы сопротивляться своим недостойным желаниям, а затем, подумав, помолился Риан, чтобы она даровала свою святую мудрость и вечное присутствие верховной жрице, которая в последнее время казалась обремененной заботами выше его скромного понимания.
Когда он в конце концов поднялся, хотя его колени и спина застыли от холода, он почувствовал себя лучше. Он покинул храм и вернулся в спальню, на свою кровать под зимними звездами и обеими лунами.
Выходя из храма, он увидел группу своих товарищей, жрецов и жриц, стоящих на портике вокруг маленького костра. Было уже очень поздно; в этом было нечто необычное. Он подошел к ним, и когда они расступились, чтобы впустить его, он увидел среди них Маритту, которая скоро должна была родить ребенка, зачатого с ним прошлой весной. Именно она рассказала Рошу о только что полученном известии: армия Гораута была замечена два дня назад на Верхнем перевале в горах, она двигалась на юг.
Всегда существовала такая вероятность, даже более чем вероятность.
С того момента когда был подписан Иерсенский договор, Беатриса была уверена, что Гораут придет к ним. «Пока солнце не упадет и луны не умрут, Гораугу и Арбонне не соседствовать мирно». Так гласила древняя поговорка в обеих странах. Солнце не упало, и обе луны сегодня светят на ночном небе, она это знает, ощущает их присутствие, хоть и не видит их света.
Погрузившись в свое мягкое кресло, она также ощущает огонь в камине, разумеется, как тепло, приятное тепло, но еще и как нечто иное, не звук или жар и, уж конечно, не свет, а как источник опасности и знаний одновременно. Тот мир, в который она вошла в ту ночь, когда отдала свои глаза в обмен на иное зрение Риан, был таким сложным. Она теперь видит совсем по-другому, лучше в темноте, лучше всего на острове, и совсем не видит, когда Бриссель не сидит у нее на плече. Она подняла руку и погладила сову; она чувствовала ее тревогу, или скорее чувствовала, как сова реагирует на ее собственную тревогу. Она попыталась успокоить ее мысленно, нежно поглаживая рукой, но это было трудно. Сегодня трудно.
Аубри — это удар по ее сердцу, тяжкий, как удар молота, а ведь это был всего лишь первый шаг, прошлой осенью всего лишь горстка коранов Гораута прислала свое первое послание, написанное огнем. Теперь это армия, и, кажется, давняя мечта Гальберта де Гарсенка сжечь Арбонну может осуществиться.
А она почти ничего не может поделать. Беатриса уже сделала все, что могла. Она покидала остров на гораздо более долгий срок, чем следовало, пренебрегала существенными только для этого места, но жизненно важными нуждами жрецов и жриц, чтобы встретиться с матерью, Робаном и самыми значительными из сеньоров — Бертраном, Тьерри и Арианой, Уртэ. Именно Беатриса, чувствуя в себе биение пульса богини, что случалось редко, посоветовала осторожно сделать предложение Блэзу де Гарсенку, который, как известно, покинул Гораут в гневе. Она вспомнила их первую реакцию на ее совет: он был сыном верховного старейшины, их злейшего врага. Невежественный, неприятный солдафон-наемник, как презрительно назвал его канцлер Робан.
В нем есть нечто гораздо большее, сказала им Беатриса, доверившись своей интуиции и молчанию совы. Бертран с ней согласился, пусть даже его это позабавило. Но у него была еще одна причина — как они потом поняли, — ее предложение помогало ему осуществить план и соблазнить некую даму. Иногда с Бертраном такое случалось. Его надо принимать таким, какой он есть, а это не так мало, и стараться не выдавать свое внутреннее сожаление о том, насколько больше он мог бы сделать.
Она поняла, что права насчет Блэза де Гарсенка, когда Риан своим божественным вмешательством привела этого человека на остров еще до того, как Бертран приехал в замок Бауд. Беатриса и здесь сделала все, что могла, попыталась напугать его и вывести из состояния мрачного спокойствия, проникнуть за выстроенные им барьеры и прикоснуться к тому сокровенному, что она в нем почувствовала. Бриссель дала ей знать, что и она тоже что-то здесь почувствовала, а Беатриса давным-давно научилась прислушиваться, когда сова говорила ей нечто подобное.
Она помнила, как Бриссель слетела с ее плеча в ночь летнего солнцестояния в Тавернеле, когда Блэз впервые заговорил о короне Гораута. Это стало для нее неожиданностью, и слова Блэза, и внезапный полет к нему совы. Она совсем ничего не видела, когда с ней не было Бриссель, но мать взяла ее за руку и тихо сказала, куда перелетела птица, и в тот момент Беатриса ощутила присутствие Риан.
Если бы только она могла чаще ощущать ее присутствие. Если бы только она обладала десятой долей тех магических и умственных способностей, которые приписывают ей суеверные люди. Но магия в Арбонне — явление неуловимое, почти не существующее, в отличие от тех не нанесенных на карту стран, лежащих за пустынями на юге, о которых ей рассказывали моряки, занесенные туда штормами. Здесь магия ограничена мелочами, касающимися домашнего очага и сердечных дел. Умение управлять зачатием, узнать заранее пол младенца — и последнее не всегда точно. Знание людских горестей, слабая возможность облегчить их. Умение разбираться в дарах природы — травах, цветах, фруктах, деревьях. Сама Беатриса немного умела проникнуть — но только здесь, на острове, или на островке озера Дьерн, и только после того, как ослепла, — во внутреннюю жизнь, в дела любви и ненависти. Обладала небольшим даром исцеления, хотя здесь ей больше всего помогало знание трав и других средств, передаваемое из поколения в поколение, как и другие знания.
