«Завтра утром, — думала Анна, — Люсьен будет отдыхать в этом доме. В гостиницу она отвезет ее часам к двум, после того как сама побывает на приеме у губернатора. Надо уговорить Минеева и обязательно его первого заместителя принять приглашение на ужин. Что-то такое надо придумать, чтобы Ращинский непременно был вечером в ресторане отеля».

— Анна, послушай, Жорж спросил меня, почему это Анна Морель выбрала именно этот город. Может быть, Анна Морель имеет какие-то связи с Россией и с этими местами?

— Какой Жорж? — Анна отвлеклась от размышлений.

— Да ты меня не слушаешь! Я тебе уже говорила, это директор фабрики.

— А, ну да! И что ты ответила?

— Я сказала, что лично Анна никаких связей не имеет, а вот старая мадам Морель, которая умерла сто пятьдесят лет назад, молодость провела в России и была гувернанткой у какого-то князя, жившего в этих местах. Во Францию мадам вернулась слегка пополневшая, удачно вышла замуж, а вскоре, то есть совсем скоро, родила прелестного сынишку. Это был прапрадедушка Клода Мореля, недавно скончавшегося мужа Анны. Клод до конца дней своих был уверен, что в его венах течет русская княжеская кровь. Вот почему мадам Морель здесь. Она будет счастлива, если в память о любимом муже ей удастся организовать совместное дело, которое прославит этот город. Я ничего не перепутала?

— Ты, Люсьен, молодец. Уже поздно, давай пойдем наверх, посмотрим, что мы наденем завтра, и обсудим наши планы.

У Люсьен Абеляр, чьим недавно опубликованным любовно-историческим романом зачитывалась вся женская половина Франции, был исключительный, совершенный вкус. За что бы Люсьен ни бралась, все сделанное ею получало оценку «экстра-класс».

За это и за прелестное очарование полюбил ее Клод Морель. Люсьен имела над ним неограниченную власть. Клод был ее пажом, слугой, доверенным лицом и — очень короткое время — страстным любовником. Он боготворил Люсьен и прощал ей все измены: мужскую любовь Люсьен узнала подростком. Сердце его было разбито — именно таким высоким слогом писал он ей отчаянные письма, — когда Люсьен нашла себе покровителя и уехала с богатым промышленником в Америку. Это спасло Клода от безумных поступков. И от безвестности. Через восемь лет, когда Люсьен Абеляр вернулась в Марсель, она с удивлением узнала, что маленький Клод за эти годы стал совладельцем чуть ли не лучшей в Париже косметической клиники. И не только! Мсье Мореля, несмотря на его молодость, все чаще называли чародеем, кудесником, у него был выдающийся талант хирурга, руки которого были счастливы пожать самые известные красавицы, мечтающие сохранить как можно дольше свою женскую прелесть, и совсем некрасавицы, уверенные, что только доктор Морель способен превратить их из гадкого утенка в прекрасного лебедя.

— Это действительно так, мой дорогой? — уже в который раз спрашивала Люсьен, когда Клод не без гордости показывал ей клинику. Теперь они сидели в зимнем саду. Люсьен листала альбом, который Клод хранил в сейфе и не показывал никому. На каждой странице — по две фотографии, запечатлевшие пациенток клиники до и после операции. Увиденное привело Люсьен в необычайное воодушевление. И не только увиденное, а еще и уверенность, что Клод, который стал такой знаменитостью, этот милый Клод с его по-прежнему шальными глазами, не забыл — она сразу почувствовала это — свою первую любовь.

За восемь лет Люсьен расцвела и стала настоящей красавицей. В услугах доктора Мореля в ближайшие десять-пятнадцать лет у нее не будет никакой нужды, но ей нравилось, ее возбуждало это милое кокетство с Клодом и его обещание, что и в сорок лет, и в пятьдесят она будет так же хороша, как сегодня: Клод имеет власть над женским возрастом.

Она только начала делиться с ним планами, которые в тот момент чрезвычайно занимали ее, — «О, Клод, я решила писать новый роман!» — когда дверь в зимний сад открылась. Девушка, показавшаяся на пороге, остановилась в растерянности. Увидев Люсьен, она резко опустила голову. У нее было странное лицо. Припухлость вокруг носа так подпирала глаза, что они казались узкими щелочками, и вообще, лицо вошедшей неприятно напомнило Люсьен морду бультерьера, этих собак она терпеть не могла.

— Простите, — проговорила девушка. — Я думала, что здесь никого нет.

Она повернулась и прикрыла за собой дверь.

— Это твоя клиентка? — уточнила Люсьен. — Иностранка?

— Да, — кивнул Клод. — Русская. Вчера поступила к нам.

— О, Клод, неужели ты сможешь сделать ее красивой?

— У нее тяжелый случай. Девушка была симпатичной, можно даже сказать, хорошенькой. До тех пор, пока не попала в лапы мерзавцев. У нее испорчена грудь, сломаны нос и челюсть, выбиты зубы. Беда еще, что она не сразу попала к нам. Две неудачные операции осложняют работу, нарушена функция лицевых мышц. Для девушки это несчастье, для меня — чрезвычайно интересный случай, придется «лепить» ее заново. Необходимо сделать несколько операций.

Люсьен смотрела недоверчиво:

— И она будет похожа на себя прежнюю?

— Не обязательно. Она может выбрать любое лицо.

— Даже такое, как у меня? Нет, это невозможно!

Клод улыбнулся:

— Пари? Но ведь ты не согласишься, Люсьен? Тебе не нужен двойник.

Может быть, именно в это самое мгновение в голове Люсьен вспыхнула мысль написать роман о двойниках, может, ей просто любопытно было посмотреть на конечный результат работы доктора Мореля и убедиться в достоверности разговоров о его мастерстве. Но — скорее всего — она не поверила в реалистичность этой идеи и потому легко согласилась. В конце концов, даже если у Клода все и получится, ей это не помешает. Во Франции Люсьен давно не была и не собиралась оставаться здесь надолго. Иметь двойника — это так интересно!

…Анна и Люсьен стояли рядышком напротив большого зеркала. На огромной кровати в беспорядке были разбросаны пиджаки, юбки, брюки, переливающиеся разноцветным шелком блузки. Внизу, на ковре, выставлены коробки с обувью.

— Давай-ка примерь вот это. — В руках Люсьен была длинная юбка из тяжелого бордового шелка, нарядная с вышивкой блузка цвета ранней вишни и темный, под цвет юбки, пиджак.

Анна с тяжелым вздохом сняла прежний наряд и переоделась в новый. Да, это было то, что надо — строго и элегантно. Люсьен подала ей черные лодочки на высоком тонком каблуке, небольшую деловую сумочку. Еще раз оглядела со всех сторон, хлопнула в ладоши:

— Так, теперь давай думать, в чем мы будем вечером. Да-да, я помню, что это должны быть непременно свободные брюки и обувь без каблука.

Когда, наконец, еще один туалет, который они поочередно обе примерили, был отложен в сторону, Анна облегченно выдохнула: «Слава богу!» Всю остальную одежду она аккуратно расправила на плечиках и повесила в шкаф.

Люсьен, разложив обувь по коробкам, расчесывала у зеркала волосы большой массажной щеткой. Пепельный цвет, подумала она, ей определенно идет. Пришлось перекрасить свои светло-каштановые, но теперь их с Анной действительно трудно различить. Обе кареглазые, Анна чуть тоньше и выше — вряд ли кто заметит это. У Люсьен длиннее пальцы, у Анны более совершенная форма ногтей. Не совпадает размер обуви. Ноги у обеих красивые, у Люсьен тоньше лодыжки и бедра гораздо круче.

Она пригладила волосы по плечам. Обернувшись, посмотрела на Анну. Все эти несовпадения — такая ерунда по сравнению с главным: девушка с лицом, напоминающим морду собаки, все же стала мадам-супер!

Так называл ее, Люсьен, единственный человек на свете — умерший год назад от острой лейкемии Клод Морель. Пари, заключенное три с половиной года назад, он выиграл.

— Анна, я все запомнила, не волнуйся. — Люсьен взбила подушку и нырнула в постель. — Меня, если хочешь знать, завтрашний день совершенно не тревожит. Меня больше волнует тот факт, что по меньшей мере еще трое суток Шарль не услышит моего голоса. Нет, рисковать я не хочу и звонить из России ему в Штаты не буду. А вдруг ему взбредет в голову перепроверить звонок или, скажем, спросить у меня номер телефона, чтобы звонить самому? Если он узнает, что я у русских, — о-о-о! Нет, пусть он думает, что я в Париже сижу в каком-нибудь древнем архиве. Пусть он даже думает, что у меня сумасшедший роман, — все это он поймет. Но узнать, что его жена в России, — это шок! Конечно, я ему все расскажу потом, но, уверяю тебя, он ни за что не поверит. Ни за что!