– Петренко! Твою, зараза, мать! – заорал майор.

Выбираясь из кучи-малы, неуклюжий и нелюбимый начальниками Петренко еще раз споткнулся и грохнулся прямо на вывалившиеся из гроба мешки.

– Робя, дывыся, да тут мешки какие-то да ошметки, мля! – услышал он чей-то голос.

Но то, что Петренко увидел прямо перед носом… Он лежал лицом к лицу с чьей-то окровавленной головой, его нос угодил прямо в беззубый рот трупа.

– ААААААААА! – Петренко вскочил, отряхиваясь и матерясь.

– А ну все от груза прочь! – раздался крик особиста. – Я сказал, всем кругом марш и от рампы! – Он достал пистолет из подплечной кобуры.

– Майор, подойди сюда, – приказал второй особист. – Солдат своих построй спиной к самолету, пока мы сами тут порядок не наведем, понял?

«Чего уж не понять», – мысленно вздохнул майор и тут же криком и пинками принялся подгонять своих грузчиков.

– Там голова, голова оторванная, там много голов в гробах! – шептал провинившийся Петренко.

– Разговорчики в строю! – рявкнул майор.

Шесть «Уралов» выехали с аэродрома на шоссе и мрачной колонной направились в сторону Киева. Шесть «Уралов» по десять гробов в каждом.

– Ты видал, в одном гробу нога какая-то в ботинке да еще ошметки, – вытаскивая из пачки сигарету, прошептал сержант своему корешу Вовке Дубенко. – А в другом пакеты полиэтиленовые.

– Кончай трепаться, – делая затяжку, ответил сержанту Вовка.

– По телевизору говорили, в Кабуле смертники на машине с тротилом в американскую казарму въехали и взорвали.

– Слыш, а ваще на фига мы американские гробы куда-то везем? – спросил сержант. – А вдруг это наши пацаны?

– А нах… наши пацаны там? – пожал плечами Вовка Дубенко. – Наши ведь там уже были.

– Не наши, а москали, – прервал разговор сидящий возле самой кабины прапорщик. – А москаль, вин рази людина?

– Ну, а мы нах… теперь полезли в Афган? – продолжал недоумевать сержант.

– Не трепался бы ты, – прикрикнул прапорщик. – Говорил тебе майор, неприятности могут быть.

– А ну стой! Эти откуда пронюхали? – Майор резко хватанул за плечо водителя.

Выезд с аэродрома перегородили две «Нивы» и микроавтобус с надписью «Телепобачиння».

Майор резко открыл дверцу и вышел, ослепленный вспышками камер.

– Пан майор, покажите нам гробы!

– Шановний пан майор, скажите, а правда, что вы везете сто гробов?

– Товарищ майор, дайте интервью телеканалу «Интерс»…

– Шановны пану майор, а правда, что вы тоже служили в Афганистане при Советах?

– Товарищ майор, среди убитых были ваши подчиненные?

– А правда, там, среди убитых, есть тело сына депутата Верховной рады?

Сердитый майор ступил на асфальт. Он вообще-то, как человек до мозга костей военный, привык, что, когда нога ступает на асфальт плаца, батальон замирает, а дежурный офицер, глотая от волнения слова, орет, выпучив глаза: «Смирно!» А затем, пропечатав несколько шагов строевым, докладывает, что за время отсутствия майора в батальоне происшествий не случилось.

Майор привык к порядку. И потому ненавидел расхристанных волосатиков с пирсингом в ушах, губах и ноздрях, этих ВИЧ-носителей, этих проституток, которые только и делают, что сосут друг у дружки и пишут потом всякие гадости про то, как полковники и генералы воруют да дачи под Киевом строят…

– А ну, все прочь отсюда! – гаркнул майор. – Прапорщик, очистить дорогу!

– Белых, Павленко, Башков, Яшкевич, Осыченко, с оружием к машине!

Несколько солдат спрыгнули с заднего борта «Урала» и, увлекаемые прапорщиком, начали теснить журналистов к телевизионному автобусу.

– Это незаконно!

– Прекратите пихаться, здесь женщины!

– Вы ответите за это в Страсбурге, майор!

Послышался характерный звук разбиваемой об асфальт дорогой фотокамеры.

Кто-то пискнул.

– Поехали отсюда, и так тошно, а теперь еще и в газеты попадем, – сплюнул на асфальт майор и полез в свой «Урал».

– Е…аный Кушма, е…аный козел Кузюк…

Президент Данила Леонидович Кушма сидел в своем кабинете на втором этаже резиденции, на улице Банковской, 10, в доме Городецкого, который бойкие экскурсоводы называют «домом с химерами». Перед ним на столе стояла наполовину пустая бутылка виски и бокал, который президент только что опустошил.

Вопреки распространенному мнению, что жизнь президента – сплошной праздник, Данила Леонидович чувствовал себя несчастным. Оглядываясь назад, не мог вспомнить дня, когда бы ему было радостно, легко и беззаботно. Пожалуй, только в далекой уже молодости…

Детство его пришлось на самые голодные послевоенные годы, и на всю жизнь в памяти засел страх остаться голодным. Смекалистый деревенский паренек вгрызся в учебу, вступил в комсомол и, пока его сверстники пили пиво и гуляли с девушками, сумел стать неплохим инженером. Его заметили компетентные органы, и вскоре молодой специалист уже работал над созданием ядерных ракет, руководил запусками спутников на Байконуре, получил Государственную премию. И это в тридцать лет…

Пока его бывшие одноклассники многие годы стояли в очереди на квартиру, он уже имел шикарную жилплощадь, дачу в престижном районе. А спецпайки с икрой, паштетами, «Советским шампанским» и прочим союзным гламуром доставляли ему на машине. Жизнь удалась! Тут-то и сыграл с ним злую шутку детский комплекс голодного мальчика. Внешнее благополучие стало самоценным. Наука, техника, работа перестали интересовать. Вместо них привычной стала охота на кабана с партийными товарищами.

А когда Даниле Леонидовичу предложили стать зам-министра в Москве, он скромно отказался, предпочел непыльную должность директора Днепропетровского машиностроительного завода. Производство отлажено, напрягаться не надо, директор сам себе хозяин. Прежний авторитет давал возможность не прогибаться перед партийным начальством и жить в свое удовольствие.

И вдруг в эту спокойную, налаженную жизнь ворвались вихри перестройки. Данила Леонидович всем своим нутром почуял ужас и близость голодной необеспеченной жизни. Призраки детства не давали спать. Он активно занялся политикой, пошел в депутаты с убеждением, что старую хозяйственную систему разрушать не надо. Прежний президент Кривчук начал опасаться, что ему, демократу, на смену придет «красный реваншист Кушма», и сделал тонкий ход – приблизил к себе Кушму и дал ему место Председателя правительства. Это стало роковой ошибкой Кривчука. На новом месте Кушма обзавелся еще большим количеством связей, получил возможность пиариться на всю страну, а набрав популярность, стал говорить с Кривчуком в ультимативном тоне, чтобы спровоцировать свою отставку. Теперь Кушма стал не просто мудрым хозяйственником, человеком, с которым простой народ связывал надежды на возвращение советских социальных гарантий, но и «обиженным» ненавистной властью. Поэтому Кушма легко выиграл президентские выборы и теперь уже окончательно вздохнул свободно.

Призраки голодных лет не посмели являться в президентские апартаменты.

В достаточно зрелом возрасте Кушма понял: то, что он считал шикарной обеспеченной жизнью, будучи обычным «красным» директором, это детский сад по сравнению с шикарной жизнью настоящих богачей. Когда первый раз его привезли на отдых в эксклюзивный отель для миллиардеров в Сардинии, он стеснялся своих провинциальных привычек и стремился подражать завсегдатаям. Советчики быстро объяснили, что рубашку нужно носить с бриллиантовыми запонками, а пить надо не водку, а односолодовый виски.