Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Вы волжанин, Саша?

– Да. Места у нас такой красоты… – Он замолчал.

А потом, отбросив стеснение, долго и вдохновенно рассказывал о своей родной деревне, так что мы с Андрейкой заслушались.

Буля всё сидел у Сашиных ног, преданно следя за ним своим глубоким, умным взглядом.

Ведь отдала я в конце концов Булю!..

Саша тогда задержался с отъездом: на фабрике случилась авария и ему пришлось поработать ещё с месяц. За это время у нас в семье тоже случилось несколько событий: Вася снова уехал в командировку, надолго. Андрейка заболел скарлатиной, его увезли в больницу. И Хая Львовна, следившая за Булей, когда я бывала на работе, захворала…

Рано утром, наспех, выпускала я Булю погулять, и до позднего вечера, пока прибегу после работы и больницы, он тосковал в комнате один.

Буля словно понял: настало время, когда некогда и некому о нём заботиться. Молча и терпеливо, часами ждал он меня в зимней темноте. И только изредка, устав от одиночества, начинал уныло, протяжно подвывать.

Хая Львовна, охая, с трудом сползала тогда с кровати, чтобы успокоить его, потом ложилась снова. А Каречка…

– Нету вашего права похоронные собачьи концерты соседей заставлять слушать! – раздражённо заявила она мне в один из вечеров, когда я, расстроенная и усталая, пришла домой.

Да, к сожалению, она была права.

И вот, подумав, я сама пошла к Саше.

Они сидели с Ксюшей вдвоём, пили чай. Ксюша вскочила, обмахнув, подала мне табуретку. В маленькой комнате так хорошо пахло пирогами, ванилью… И хотя в углу, прикрытые, стояли уже собранные узлы и чемоданы, всё равно было уютно.

Я сказала, что, если Саша по-прежнему хочет, пусть берёт Булю. Совсем…

Буля переехал к Саше со своей подстилкой, поводком и намордником на другой вечер.

Я сама разложила подстилку в указанном Ксюшей углу. Позвала Булю. Он подошёл, лёг послушно, но с недоумением.

– Вот теперь твои новые хозяева, Буля, – показала я на Сашу и Ксюшу. – Ты уж извини нас, пожалуйста…

Буля посмотрел на обоих внимательно, ещё внимательнее и строже на меня.

Знаю, хорошо знаю, это было всё-таки предательство! И Буля не простил мне его…

Ещё несколько дней Саша прожил в городе.

Потеплело, и Ксюша выставила зимние рамы. Буля всё сидел на подоконнике. Он больше не рвался к нам, как первые вечера, понял, что это безнадёжно. Сашу уже отпустили с фабрики, он доделывал что-то по дому, напевая. И Буля с подоконника подпевал ему. А если видел меня, когда я, стараясь не смотреть на него и всё-таки оглядываясь, пробегала через двор к воротам, не начинал скулить и волноваться. Он гордо поднимал голову и ОТВОРАЧИВАЛСЯ от меня, от своей бывшей хозяйки!

В день отъезда Ксюша с Сашей зашли, оставили адрес, настойчиво звали побывать у них на Волге этим же летом, уверяли, что мы отлично отдохнём, отлично. Я сказала, что постараемся…

Прощаться с Булей я не пошла, чтобы не тревожить его, да и очень спешила в больницу. В больнице мне передали влажную от дезинфекции, мутную, с кривыми буквами записку от сына:

Дарагая мама напиши как живёт Буля?..

А Буля уехал.

Никогда мы больше не увидели его. Никогда!

Вернулся из командировки Вася. Привезли из больницы похудевшего и выросшего Андрейку. Мы стали строить планы на лето: действительно думали махнуть на Волгу, повидать Булю, потом прокатиться на пароходе…

Но осуществить эти планы не удалось. Слишком важные, серьёзные события нахлынули, спутали всё, перевернули жизнь. Началась война…

ТОБИК

Пять моих собак - i_007.png

Нам с Андрейкой пришлось уехать из Москвы.

Вася с первого дня ушёл на фронт, а всем женщинам с детьми предложили временно покинуть столицу. Вместе с другими мы уехали в Горький и поселились неподалёку, в заводском посёлке. С каким трудом туда добирались и что увидели по дороге, рассказывать не буду – книжка ведь не об этом.

Как семье фронтовика, нам дали ордер на комнату в новом доме против парка, превращенного в танкодром.

Хозяйка квартиры встретила нас не очень приветливо. Низенькая, с медвежьими глазками, в мелких слинявших кудряшках, она напоминала Каречку. Звали её Александра Николаевна. У неё был муж Александр Николаевич – молчаливый, очень усталый человек, механик здешнего завода – и две дочки, Рона и Лёля. Рона оказалась чудесной девочкой. А Лёля…

Каждое утро, как только Александра Николаевна уходила в магазин, начиналось: – Ронка! – кричала из комнаты Лёля. – Я потеряла чулок.

– Сейчас найду, – отвечала Рона, разжигая в кухне керосинку.

– Нет. Сперва принеси мне оттудова кошку!

– Сейчас принесу.

Кроткая Рона, подставив табуретку, лезла на шкаф, где, мерцая глазами, восседала рыжая кошка, и та перекочёвывала в комнату. Тотчас оттуда раздавалось жалобное мяуканье – Лёля, потискав кошку, выбрасывала её за дверь. И сразу:

– Ронка, я потеряла лифчик!

– Сейчас найду.

– Нет. Сперва принеси мне из буфета коржик, вчера остался!

Иногда я не выдерживала и, заглянув в комнату девочек, строго говорила:

– Как только не стыдно мучить сестру! Уже не маленькая, семь лет. Рона греет тебе молоко.

– Нет. Мне ещё шесть. Мой день рождения будет на Новый год. Я ещё ребёнок.

– Ну, знаешь ли, это не считается. Особенно в такое время.

– Нет, считается. Даже в военное время! Последнее слово непременно оставалось за дерзкой девчонкой.

– Рона! – через минуту начинала она снова. – У меня оторвалась пуговица.

Пять моих собак - i_008.png

– Какая пуговица, какая пуговица! – всплёскивала худенькими руками Рона. – Я тебе вчера пришила.

– Она всё равно оборвалась.

Рона бежала в комнату; удостоверившись, что пуговица сидит на месте, бегом возвращалась в кухню. – Одевайся сию минуту! – говорила она, старательно дуя на молоко. – Твоя кофта на стуле… Пфуу!.. Твои туфли – на батарее… Пфуу!.. Одевайся сейчас же!

– Нет. Одна туфля убежала под стол. Ронка, принеси…

Затем в комнате что-нибудь грохало, Рона опять мчалась туда. И так каждое утро.

Вскоре я поступила на работу и перестала быть свидетельницей этих утренних издевательств. Вечерами же, при матери и особенно при отце, хитрая Лёля превращалась в послушную овечку, а за все её грехи доставалось той же Роне.

Андрейка быстро подружился с Роной, тем более что оба учились в одной школе во втором классе. А Лёлю невзлюбил.

Маленькая негодница преследовала их с Роной всюду: дома, во дворе, на улице, в парке, где эвакуированные и местные ребята строили дзоты или катались на самодельных лыжах. И всюду Лёля чинила Роне с Андрейкой каверзы: в разгаре игры заставляла сестру щупать, не промокли ли у неё валенки, запихивала в снег варежку и хныкала, что отморозила пальцы. Словом, тиранила безропотную Рону, как могла.

Я возвращалась с работы усталая, продрогшая.

Снег сыпал весь день, огромные сугробы завалили тропинку через заводской пустырь, которым все ходили, сокращая дорогу. Фонарей почти не было, ноги то проваливались до колен в снег, то скользили по колдобинам.

Я с трудом тащила сумку полученных в заводском распределителе бараньих ножек, предвкушая, как дома наварю студень, накормлю Андрейку и наемся сама. Вдруг услышала: кто-то лёгкий и осторожный шагает за мной по пятам; вот перепрыгнул следом канаву, вот чуть слышно фыркнул…

Оглянувшись, я увидела собаку. Она шла за моей сумкой неотступно, как за магнитом. Но когда я остановилась, тотчас отпрянула в темноту. Однако запах пересилил. Животное медленно приблизилось.

Косматая, тощая, с испуганно втиснутым в задние лапы хвостом, собака стояла возле сумки как привидение.

– Ты, псина, – сказала я, – ничего всё равно не получишь…

Собака точно поняла.

5
{"b":"21701","o":1}