Когда – то, года два назад, познакомившись с Соней и Татьяной, он даже и предположить не мог, что эта обалденно красивая девочка, лениво посасывающая пиво из банки, – дочь председателя суда. Он только отметил, что на ней курточка не с рынка, да сапожки на баксы куплены. Со второй все было ясно – вещи дорогие, но поношенные. Каша сразу понял – донашивает с чужого плеча. Танька Косова, вот уж точно фамиличку Бог подогнал – рот у девочки и вправду был косоват, была бледной тенью яркой Софьи. Девочек он тогда только шоколадкой угостил, Танька быстро и жадно ее надкусила, а Соня только поморщилась.

Теперь Соня в полной от него зависимости, но, странно, Каша даже переживает за нее, так, по – братски. Не хотелось ему, чтоб она по рукам пошла, да ведь не остановишь! Лучше под его присмотром, чем кто незнающий ее употребит и выкинет. Каша нутром чувствовал, не судьба этой девчонке долго в дерьме копаться. Не такое у нее будущее.

Соня ступала мягкими сапожками по щербатому полу районного отделения милиции и боялась. Животный страх не отпускал ее до тех пор, пока они не вошли в квартиру, и она не увидела, наконец, лицо отца. Неожиданно жалость к нему, старому и одинокому, вырвалась в громкий крик, и Соня повисла у него на шее.

– Папочка, папочка, прости меня! – она билась в истерике, выплескивая наружу все, что накопилось в ней за последние пол – суток. Злость на Аньку Ларцеву, страх, когда поймали, страх, когда увидела ее, поверженную и скрюченную на асфальте, страх, что вдруг умерла, вдруг до смерти?! И, наконец, последней каплей, страх оттого, что ее ударил отец!

Она не хотела бить Аньку, так получилось. Она просто хотела с ней поговорить, чтобы та попросила мать не ставить ей, Соне, очередную «пару» по русскому. Денег совала. А Анька отказалась. И еще хлеще, посмела помощь предложить. Ей! Будто она нуждается! Опустила перед всеми девчонками. Танька первая в живот ей кулаком ударила. Анька согнулась пополам и упала. Тут в Соньке проснулся «дед». Так говорил всегда отец, когда маленькая Сонька вдруг становилась неуправляемой. Настоящий дед Риттера на самом деле разбойничал на дороге, по большей части жизнь свою проживая по острогам и каторгам. «Вот ты глянь, Поля», – говорил Сонин отец няньке смеясь, – «Гены деда моего в Соньке проснулись!» Нянька только осуждающе качала головой: ничего хорошего она в этом не видела. Что уж тут умиляться над ручонками, сжатыми в кулачки! Против отца же! И как отец – то не понимает! Полина, вырастившая Риттера, а теперь растившая и его дочь, жалела и того и другого. Риттера за неприкаянность – что – то не женится никак! И Соньку за сиротство – при живой – то матери, шлявшейся невесть где.

Оторвав от себя дочь, далось – то с каким трудом, сердце на части чуть не разорвалось, Риттер ушел к себе в кабинет. К решительному разговору с Соней нужно было подготовить и себя и ее. С Сонькой Полина разберется, вон, как захлопотала старушка, а с самим собой разобраться кто поможет?

…Сам Риттер рос ребенком умным и послушным. Мать и отец любили его, баловали, но и спрашивали с маленького Саши, когда он в чем – то был виноват. Да и что за грехи были у него – отличника? Строгий распорядок дня, строгая диета (с желудком проблемы начались еще в школе), строгие требование к чистоте тела и духа. Так его воспитывали. А няня Поля изредка подсовывала жареной картошечки, да иногда забывала проверить, мыл ли он руки перед едой. Ему легко далась карьера юриста. И нелегко – личная жизнь. Поздний брак с молодой девушкой, не своего круга, в ресторане познакомились! Рождение Сони, стань – ка отцом в сорок пять лет! И, наконец, сбежавшая жена. Он искал ее долго, почти пять лет. Нашел в Ташкенте, случайно общие знакомые ее встретили. Развелся тут же, дочь отобрал, так она и не возражала! И замкнул свою жизнь на работе, бросив фактически дите на старую Полину. И где той было, в восемьдесят – то лет, уследить за девчонкой! Вот и получилось…

Риттер отхлебнул коньяку из бокала, и, подержав его во рту, сглотнул. Крепкий напиток мягко согрел горло и отдал свое тепло напряженному телу. Риттер поставил бокал на стол и решил, что он готов. Сейчас он скажет дочери то, о чем и думать было нелегко.

– Соня, – Риттер постучал в комнату дочери.

– Да, папа, – голос смиренный, будто и вправду раскаявшегося ребенка.

– Послушай меня внимательно. Ты сегодня же покинешь город. Не перебивай! – сказал резко, увидев ее протестующий жест, – Ты едешь в загородную закрытую школу. Без вариантов!

– Что еще за школа?!

– Может быть, ты слышала о ней. Это – «Курсы Агнессы Бауман».

– Ты что, спятил?! Там же тюрьма! Оттуда же не уйти! Я знаю, мне рассказывали! Там карцер, там бьют линейкой по пальцам, там заставляют латынь зубрить! Там в воспитателях бывшие тюремные надзирательницы! И меня – туда?!

– Это лучшее, что я могу для тебя сделать, – Риттер устал от одной только этой, выговоренной с трудом, фразы.

– Ты – зверь! Я ненавижу тебя! Правильно мать тебя бросила! Я уеду к ней, ты знаешь, как ее найти! Она примет меня, ты сам просто не хочешь, чтобы мы были вместе! Ты отобрал меня у нее насильно!

Риттер молча встал и так же молча вышел из комнаты дочери. Через минуту он вернулся и протянул ей пластиковую папку.

– На, читай!

– «…официально отказываюсь от рожденной мною в законном браке дочери Софьи…», что это?! Папа?! – Соня трясла перед его лицом листом бумаги. Этого не могло быть. Как это отказалась? Она же мама! Соня всегда думала, что родители просто разошлись. Так бывает. Что отец оставил ее себе. И, что, мама просто не может с ней видеться, потому, что так захотел отец. А, оказывается, она матери просто не нужна. И никогда не была нужна. Так, оказывается, тоже бывает.

Риттер старался не смотреть в ее сторону. Чтобы опять не пожалеть. Чтобы найти в себе силы и не перерешать все наоборот. Чтобы потом не жалеть уже об этом.

Ксюша сидела в кресле и ласково поглаживала толстые листья фикуса. Фикус они с дедом Женей выращивали особенно любовно: нашли они его на помойке, изрядно подмерзшим и вялым. У них дома фикус ожил, окреп и быстро пошел в рост.

Ксюша не знала, что ей делать дальше. Был бы отец дома, он, возможно, и понял бы ее. Не с домработницей же говорить о своих проблемах! А что проблемы она себе нажила, Ксюша не сомневалась. И ведь Мамзель вызовет Маргариту, как пить дать. Если, конечно, найдет ее. Мачеха уже несколько дней не показывалась дома.

Ксюша прислушалась. «Вот, гадство! Приперлась таки!» – подумала она, услышав визгливый голосок Маргариты. Та с кем – то разговаривала по телефону. Через минуту раздался стук в дверь.

– Ксения, ты дома?

– Заходи, – Ксения пересела на стул и закинула нога за ногу.

– Ты что творишь? – без предисловий начала Маргарита.

– Тебе Мамзель позвонила? Успела доложиться! Ладно. В этот уродский лицей я больше ни ногой!

– И все? – Маргарита насмешливо посмотрела на падчерицу.

… Эта девчонка бесила ее с первого дня знакомства. Марго чувствовала, что с ней поладить будет не просто. Да и не хотелось ей ладить. Хотелось, чтобы ее просто не было. Она тщательно подобрала себе мужа: он, конечно, не слепоглухонемой капитан дальнего плавания, но богат, почти стар и почти всегда в отсутствии. Непонятно даже, зачем ему вообще жена. Но прикинуться нежной не составило труда, а он взял и клюнул на ее малую хитрость. Одна помеха – дочь – подросток. Марго сама себя еще помнила в этом возрасте. И, по большому счету, понимала Ксению. Если педагог придурок, сложно себя сломать. Она, Марго, даже и не пыталась. Кое – как школу дотянула, а потом пошла по рукам. Но по каким! Мать, называвшая ее не иначе, как «простигосподи», быстро привыкла к дорогим подаркам дочери, а точнее, дочкиных кавалеров. Но подкатил тридцатник, и Марго поняла, что нужно уже устраиваться напрочно. И тут подвернулся Семен Ляшенко…

– А что еще ты хочешь услышать?

– Да, собственно, ничего. Я позвоню отцу. Хотя, я знаю, что он скажет. А ты как думаешь? – Марго опять с насмешкой посмотрела на Ксюшу, – Правильно. Он скажет, чтобы я, заметь – я, решала сама. Он же в Австралии, девочка! И ты думаешь, я не решу?