– Ты обезумела! Слышала бы тебя Агафья! Не тому она нас учила!

– Она правильно нас учила, успокойся. Просто мы с тобой разные. Ты совсем маленькой к ней попала, ничего из детства не помнишь, ни зло, ни добро. А я виновата, что меня обидели? Я заслужила чем? В двадцать лет много ли грехов за мной было, что со мной так судьба обошлась?

– Вот видишь, судьба. А они в чем виноваты?

– Это мне решать. И не лезь ко мне со своими нравоучениями.

– Хорошо. А сестру ты видела?

– Да, – Катя улыбнулась, – Она так на маму похожа! Я – на отца больше, он тоже темноволосый был, а она – копия мамы. Фигурка точеная, не скажешь, что рожала. А вот племянницу так и не увидела ни разу. И муж у Аришки красавец.

– Что, так и не подойдешь к ней?

– Нет, Света, не могу. Тридцать лет прошло! Я последний раз ее на похоронах мамы видела. Еле сдержалась, чтобы не подойти. Хотя риска никакого, что узнает, не было. Лицо-то мое помнишь тогдашнее? Краше в гроб кладут!

Катя горько усмехнулась.

– Я думаю, она бы узнала.

– Не думай. Ты, Света, добрая не в меру.

– А где мера доброты?

– Там, где прощение возможно. Я людям всю жизнь помогала. Их судьбами жила. Пора и своей заняться. Наверное, не зря я в город вернулась. Тридцать лет не было такой возможности, в глуши сидела, а тут, как Бог дал.

– Может быть, не для мести ты здесь, Катя?

Катя не ответила. Она все решила. Ей бы только остаться с Матвеем наедине. А потом и с Зотовым. Курлин уже не в счет.

Катя выключила настольную лампу и легла.

«Господи, прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим», – услышала она, засыпая.

Что б такое надеть, чтобы…Чтобы, что? Понравится Зотову? Или показать, что она не придает встрече никакого такого смысла? Свидание по его просьбе. Она, якобы, в недоумении: и зачем я, господин Зотов, вам понадобилась? О! Что вы, что вы! Ничего личного! Я понимаю, это почти деловое свидание. Вам жаль? Ну, кто нам мешает?..» – бедная Аринина голова разболелась от неслышимого бесконечного диалога. «Боже, какая пошлость! Что за дрянь лезет в голову?» – на самом деле Арина трусила. Так, будто ей пятнадцать. И свидание первое.

Арина достала из шкафа черные джинсы и зеленый пушистый пуловер. В сотый раз вспомнила звонок Зотова. В сотый раз улыбнулась. С ней забыли поздороваться. У нее забыли спросить, согласна ли она вообще встретиться. Зотов просто распорядился ее временем, выдохнув в трубку: «В двенадцать около «Сюрприза». Черная «БМВ» с номером 004». Это поначалу ввело ее в состояние ступора. А потом в состояние радостно – глупого возбуждения, в котором она пребывала и поныне.

Утром, толком не выспавшись, она с трудом заставила себя выйти на кухню, чтобы сварить мужу кофе. Яичница подгорела, но Игорь, как всегда голодный после обильных возлияний накануне вечером, проглотил ее, закусывая толстым тройным (колбаса, сыр, масло) бутербродом. Она смотрела, как крошки летят во все стороны, как падают капли кофе на столешницу и неожиданно подумала, что ей это… не нравится. Вот так мягко, осторожно, она определила свое состояние отвращения. Но нельзя же так о муже! Попыталась вспомнить, всегда ли он так ел, и не смогла. Хотя, наверное, всегда, просто внимание не заостряла, машинально вытирая стол после завтрака. Тут же пришла в голову еще одна мысль: она уже давно с мужем не целовалась. Торопливый секс в одну сторону ее не тяготил, но и радости от таких соитий было мало. Да и желание возникало все реже и реже. Она вдруг поняла, что уже давно ничего не хочет менять. Даже фантазии, в которых она жила одно время, когда увлекалась любовными романами, ее не тревожили. Ее устраивало то, что есть. И это пугало. Вырисовывалась безрадостная картина: Бог терпел и нам велел. Ничего не получалось, кроме этой терпимости.

Арина бросила взгляд на часы и поняла, что опаздывает. Обозлившись на себя, решила, что макияж оставит нетронутым: рисовать красоту не было ни времени, ни желания.

Пешком идти было минут десять. Машину она увидела издали: ее лакированные бока ярко блестели под скупым осенним солнцем. «И что? Мне просто влезть в машину, плюхнуться на сиденье и сказать «привет»? Нет уж, не дождетесь, господин Зотов!» – она замедлила шаг.

А дальше что – то произошло. Асфальт вздрогнул под ногами Арины, и она от неожиданности отскочила в сторону, ближе к стене дома. Что – то посыпалось сверху. Руки, которыми она закрыла голову, обожгло тысячами маленьких искр. Арина поняла: это осколки стекла, больно царапающие кожу. Она посмотрела на противоположную сторону улицы, где только что стояла машина Зотова. Укусив себя за руку, чтобы не закричать, Арина с ужасом увидела, как оранжевое пламя, словно в дьявольской пляске, окутало автомобиль. Бестолково суетясь, около пожара сновали люди, какой – то человек, стоя на балконе своей квартиры, выплескивал из ведра воду вниз, прямо в пламя.

«Он же ждал меня в машине. Так? Значит, он там? Но там нет живых! Значит, он не жив!» – ей казалось, что, только логически рассуждая, она поймет. Поймет, что произошло. И какой в этом смысл. «Если бы я не опоздала, я бы сидела с ним рядом. И, не прожив ни дня вместе, мы умерли бы в один день», – ей стало вдруг обидно. Обидно за себя. Почему ее все бросают? Сначала Катя, потом мама, а теперь вот он, Зотов. Арина присела на корточки и заплакала. Ее кто-то тормошил, кто-то пытался поднять, но она только отрицательно мотала головой из стороны в сторону. Она не знала, сколько времени прошло с момента взрыва. Она не видела, как в машину скорой помощи внесли носилки с кем-то, прикрытым окровавленной простыней. Она почти не почувствовала, что ее подняли и повели. Она только дома поняла, что она дома. И узнала, что привез ее домой Игорь. Муж.

«Что ты там делала, говори!» – тряс он ее за плечи, когда она пыталась смазать йодом порезы на руках. «А что там делал ты, дорогой?» – задала она вопрос, как ей показалось, вслух.

– Мама, я была у нее на прошлой неделе. Так часто ходить незачем, – Татьяна перевернула блин на сковородке и подлила масла.

– Вот уведут у тебя мужика, ойкнуть не успеешь.

– Не уведут. Он теперь со мной чаще оставаться будет. И без меня никуда! Видишь, на презентацию с собой потащил. Когда я с ним в последний раз куда – то ходила? Только к Роговцевым, а обычно он старался один из дома смыться. Сама знаешь, как я люблю эту семейку, жена у Матвея та еще фифа! Но ходила, улыбки изображала, потому, что хоть куда-нибудь!

– Сама виновата, нужно было к бабе Вере давно со мной пойти. Она свое дело знает. Еще отец твой с ее помощью от своей любовницы ко мне повернулся.

– Так ты отца привораживала?

– А как бы я замуж за него вышла? Он тогда уже год как жил в гражданском браке, как сейчас говорят. Учились они вместе. Она под стать ему была: крепкая, высокая. А я что? Пигалица в полтора метра. Он меня просто не замечал. А я с ними в одном подъезде жила. Дверь в дверь. Утром подкараулю, когда он из двери выйдет, скажу «Здрасте», а Гриша и не глянет в мою сторону. Кивнет, в лучшем случае, а то и так пройдет в задумчивости. А я жизни без него не мыслила. А за любовь бороться нужно.

– И что вы с бабой Верой сделали?

– Ну, тогда она девушкой молодой была, но сильная! Молва о ней вперед нее бежала. Очереди в коридоре коммуналки…Женщины в основном…Заговорами она помогала. Я сейчас уж точно не помню, пятьдесят лет прошло! Но соль, помню, заговоренную под коврик дверной Гришке с его бабой сыпала. Не верила толком, что получиться, но высыпала. И в этот же вечер у них скандал случился. А на другой день Гриша пьяный вдрызг вернулся где-то к полуночи. Нинка его не пустила, а я открыла дверь, к себе зазвала, чаем напоила, а утром, когда проспался, стопочку водки поднесла. Мне эту водку баба Вера накануне дала.

– А дальше?

– А дальше он без меня и шагу ступить не мог. Вроде, к ней идет, а ко мне заруливает. Я ним в постельку, он и остается. Так и переехал ко мне насовсем.